Глупец тот,  кто  воображает, что он  имеет полное  право и возможность
ездить когда ему угодно в этом классе!
     Вот Цейлон, Коломбо, март 1911 года.
     Утро, всего восьмой час.
     Но  зной  уже  адский,  он  густ  и  неподвижен, как перед той страшной
грозой, которой, должно быть, начался потоп.
     Весь  в  белом  и  в  белом  шлеме,  сижу  в  раскаленной  лакированной
колясочке, в маленькой двуколке, в тонких оглоблях  которой ровно и  крупно,
слегка подавшись  вперед,  мчится  высокий  и черный, весь блистающий  своей
могучей великолепной наготой тамил.
     Еду на вокзал, чтобы отправиться -- ну, скажем, в Анарадхапуру.
     И  вот впереди уже площадь, пустая, белая, ослепительная, а  за нею еще
более  ослепительное  белое  здание  вокзала,  --  оно почти  страшно  своей
белизной  на  белесом  от зноя  небе.  Среди  всей  этой  белизны  и  белого
солнечного пламени черное тело и длинные черные волосы тамила режут глаз.
     В здании вокзала легче, всюду веет теплый сквозняк.
     Сняв шлем, вытираю мокрый ледяной  лоб,  кость которого так ощутительна
при поте, и спешу к выходу на платформу. Высокий и тяжелый, с белыми крышами
и навесами над окнами, поезд уже готов. Спешу  к будочке кассира, вынимаю на
ходу ровно  столько монет,  сколько  требуется на проезд  до  Анарадхапуры в
третьем классе, и стучу ими перед выглядывающим из будки англичанином:
     -- Third class, Anaradhapura! Третий класс, Анарадхапура!
     -- First class? Первый класс? -- спрашивает англичанин.
     -- No, third class! -- кричу я.
     -- Yes,  first class! -- кричит англичанин, выкидывая мне билет первого
класса.
     И тогда я прихожу в ярость и начинаю кричать приблизительно так:
     -- Слушайте, мне это осточертело! Я хочу видеть все особенности страны,
всю ее жизнь, всех ее обитателей, вплоть до самых "презренных" как вы любите
выражаться цветных людях, которые, конечно, не  могут да и не смеют ездить в
первых классах. Но всякий раз, как я хочу  сесть  в третий класс, начинается
борьба с  кассиром! Я твердо и ясно требую третий класс,  однако,  пользуясь
созвучием  слов, меня  всякий раз перебивают, дурачат:  "Вы  хотите сказать,
первый  класс?" Я кричу да  нет,  третий! Но мне  все-таки  выкидывают билет
первого класса. Я швыряю его назад -- и тогда кассир вне себя от негодования
и удивления, что белый  человек одержим  низким  и  безумным желанием сидеть
рядом  с  цветным, начинает тоже  кричать, пугает меня насекомыми, которых я
могу набраться от  цветных, главное  же, наставляет меня  в том,  что никто,
решительно никто из белых не ездит  в  третьем классе,  что  это не принято,
неприлично, возмутительно!
     И я твердо заключаю:
     -- Одним словом, извольте сию же минуту дать мне то, что я требую!
     В конце концов кассир сдается: пораженный моей яростью, он на мгновение
каменеет и вдруг решительно швыряет мне билет третьего класса.
     Торжествуя,  водворяюсь   я  в  вагоне  и  жду  спутников,  этих  самых
"презренных" цветных. Но  что за черт --  их нет и нет!  По  платформе, мимо
моего купе, несется непрерывный сухой шорох босых бегущих ног.
     Но почему же несется он все мимо, все дальше куда-то?
     А, понимаю: это их пугает мой шлем, белый шлем белого человека!
     И я снимаю шлем, прижимаюсь в угол, снова жду -- снова напрасно.
     -- Теперь-то почему же никого нет? -- думаю я. -- Ведь  теперь они меня
не видят?
     И я вскакиваю с места, высовываюсь в окно, чтобы понять, в чем дело, --
и  дело объясняется тотчас же  и очень  просто: на моем купе крупно написано
мелом, что оно  --  занято! Едва я успел  войти в него, как на нем написали:
занято!  Настоял, мол, на  своем,  вырвал билет третьего  класса, так вот же
тебе -- сиди, идиот.
     И несется, несется поезд в бездне ослепительного зноя, льющегося с неба
на  эту  радостную,  райскую землю,  и  четко отдается  татаканье  колес  от
цветущих лесных дебрей, без конца летящих назад, мимо окон.
     --  Курумба-а!  --  горестно  и  звонко  кричат на остановках  продавцы
кокосовых орехов под сухой шорох босых ног, бегущих мимо моего купе.
     И на  одной из следующих остановок,  я, как  вор, перебегаю в четвертый
класс, в вагон, набитый сидящими  и стоящими, черными и шоколадными  телами,
которые только по бедрам повязаны мокрыми от пота тряпицами.
<1921>


Last-modified: Fri, 25 Feb 2005 09:32:27 GMT