---------------------------------------------------------------
     Воспроизведено с издания:
     Ричард Томлинсон. Большой провал. Раскрытые секреты британской разведки
MI-6./Пер. с англ. - М., Издательство "Фрегатъ", 2001 г.
     OCR: Борис Чимит-Доржиев, bch@writeme.com
---------------------------------------------------------------



     ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ.
     ГЛАВА 1. ВЫБОР ЦЕЛИ.
     ГЛАВА 2. ПОДГОТОВКА.
     ГЛАВА 3. ЗАЧИСЛЕНИЕ НА СЛУЖБУ.
     ГЛАВА 4. ОБУЧЕНИЕ.
     ГЛАВА 5. ПЕРВОЕ SOLO.
     ГЛАВА 6. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
     ГЛАВА 7. МОСКОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ.
     ГЛАВА 8. ГОТОВ НА ВСЕ СТО.
     ГЛАВА 9. В ОПАСНОСТИ.
     ГЛАВА 10. ХИМИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ.
     ГЛАВА 11. СОГЛАШЕНИЕ.
     ГЛАВА 12. ПРОВАЛ.
     ГЛАВА 13. ТЮРЬМА СТРОГОГО РЕЖИМА.
     ГЛАВА 14. В ПУТИ.
     ГЛАВА 15. ЗЛОВЕЩИЕ КРУГИ.
     ЭПИЛОГ.




     Падение Берлинской стены  и окончание "холодной войны" положили  начало
беспрецедентному кризису  в  системе  разведывательных служб Великобритании.
События,  большинство из  которых  МИ-6 не удалось предсказать, в  сущности,
оставили не у дел как саму МИ-6, так  и  МИ-5 - службу контрразведки страны.
Организациям,  созданным, главным  образом, для борьбы с  угрозой со стороны
советского блока,  тяжело адаптироваться в новых условиях. Кому теперь нужны
сотни   специалистов-советологов,  только  и  умеющих  давать  всеобъемлющие
заключения на всевозможные  выверты и ухищрения Кремля? Новые обстоятельства
требуют  новых  решений.  Меняющийся  мир  шагает  навстречу неопределенному
будущему, уже не обремененному противостоянием двух мощных антагонистических
блоков, но разведывательные службы Великобритании так и не могут найти в нем
свое место.
     Да,  разведслужбы стали осваивать новые  сферы деятельности,  борьба  с
ростом преступности,  будь то  отмывание денег  или  контрабанда наркотиков,
однако занимаются этим с отвращением, считая, что подобная работа унижает их
достоинство.  Более  того, в  эпоху диктата прав  человека и  свободы  слова
секретность   утратила   статус  абсолюта.  Спецслужбы   не  сумели   быстро
приспособиться к  создавшемуся  положению и теперь  задыхаются от внутренних
кризисов, один за другим сотрясающих  их  ведомства.  В 1991 году,  когда  я
вступил  в  ряды  сотрудников  МИ-6,  тема  деятельности  разведорганов была
практически закрыта для прессы, теперь же недели не проходит без того, чтобы
газеты и телевидение не сообщили о чем-то сенсационном из этой области.
     До  недавнего  времени  сторонники  реформ  не  находили   понимания  у
Уайтхолла.  Служба безопасности,  по-прежнему  удерживающая  рычаги  власти,
демонстрирует завидную хватку. Британское правительство, какая бы партия его
ни возглавляла, продолжает целеустремленно  преследовать  бывших должностных
лиц разведслужбы и журналистов в тщетной попытке  оградить общественность от
"лишней" информации. Я не  единственный,  кто  подвергся гонениям со стороны
органов  безопасности и Специальной службы.  Дэйвид  Шейлор  и Энни  Мейчон,
Мартин Ингрэмз,  Лайэм Клардж, Найджел Уайлд, Мартин Брайт, Тони Джерати, Эд
Мэлони,  Жюли-Энн Дэйвис и Джеймс Стин, - все они пострадали в той  или иной
степени. Одни стали жертвами судебных запретов, другие - полицейских рейдов,
кто-то угодил в тюрьму.
     Ясно,   что   британские   законы   устарели.   Большинство   стран   с
демократическими режимами руководствуются общепризнанными принципами свободы
слова и беспрепятственного доступа к информации. В Великобритании же уровень
подотчетности спецслужб общественности сведен  к нулю. Комитет парламента по
вопросам   разведдеятельности   и  госбезопасности,   подчиняющийся   только
премьер-министру,  предлагает  довольствоваться  лишь  видимостью  контроля.
Большинство западных держав придерживаются куда более прогрессивного взгляда
в  отношении своих спецслужб.  Даже  бывший враг  Великобритании, Российская
Федерация,  исповедует  значительно более демократичные методы контроля  над
деятельностью СВР и ФСБ.
     Меня  критикуют за то, что в своей книге я якобы предал огласке секреты
государственной  важности.   По  этому  поводу   хочу  заметить   следующее.
Во-первых,   разведданные   в   большинстве  своем  являются   действительно
секретными лишь несколько  дней, а иногда и часов, а я расстался  с органами
безопасности шесть лет назад. К тому же в  силу  своего  положения  младшего
сотрудника я  даже  тогда не имел доступа  к сведениям особой важности. МИ-6
выступила против  публикации моей книги  вовсе не  из страха, что я случайно
могу выдать государственные тайны. Более  разрушительна  для  репутации МИ-6
история моей  жизни  после  ухода  из разведслужбы, изобличающая карательную
природу этого  ведомства.  Вместо  того, чтобы  спокойно разрешить возникшие
между  нами  мелкие разногласия, оно потратило миллионы  долларов из средств
налогоплательщиков  на то,  чтобы  посадить меня в тюрьму,  преследовать  по
всему свету, налагая судебные запреты и применяя прочие меры наказания.
     Теперь,  когда  книга опубликована, руководство МИ-6 должно понять, что
пора  прекратить  свою  злобную  кампанию  против  меня  и  переключиться на
реализацию  необходимых  реформ,  дабы  не  допустить  повторения  подобного
позора. Современные демократические  страны  не должны позволять спецслужбам
тратить  ежегодно   огромные   деньги   для   собственного   бесконтрольного
существования, свободного от обязанностей перед своими гражданами.






     Август 1976.
     Северная Англия.

     Сквозь слуховое окно сочился тусклый,  сумеречный свет, но его как  раз
хватало для работы. Было тихо. Покой нарушали только нежно воркующие голуби,
да  изредка  ласточки,  вылетавшие из своих гнезд  на  стропилах на охоту за
насекомыми,  кружившими  в  вечернем  воздухе.  Склонившись  над  изрезанным
дубовым  верстаком, я  старательно мельчил в белый  порошок  гранулированный
гербицид. Пестом мне служил  шестидюймовый болт, ступой -  старая стеклянная
пепельница. В каких пропорциях  смешивать перхлорат натрия и сахарозу, чтобы
обеспечить наибольшую вероятность взрыва, я выяснил в  городской библиотеке,
куда ненадолго забежал накануне.  На  ржавых кухонных весах я отмерил нужное
количество сахара и тоже растер его в пудру.  Старая медная трубка диаметром
в один  дюйм уже  была готова:  один ее  конец я загнул  клещами, в середине
просверлил  небольшую  дырочку,  которую замотал липкой  лентой.  Оставалось
смешать приготовленные  порошки,  всыпать  несколько  граммов этой  смеси  в
трубку  и  утрамбовать  деревянным штифтом.  Когда,  трубка  была набита,  я
осторожно загнул  ее  второй конец  - слишком резкое  давление было  чревато
преждевременным  взрывом. Отмотав пару футов скотча, я разложил эту  полоску
шириной в два дюйма на верстаке липкой стороной вверх и аккуратно насыпал по
всей ее длине остатки  белого порошка, затем  свернул, как длинную сигарету.
Тонкий и неплотно набитый огнепроводный шнур  должен гореть не очень быстро,
я успею добежать до укрытия. Липкой лентой я прикрепил самодельное  взрывное
устройство к голени, запал спрятал в носок и выскользнул из сарая.
     Над деревней сгущались сумерки. Почти все жители ушли домой ужинать. На
дороге,  пролегавшей  через  селение,  ни  души.  Лишь  по  обочинам  стояло
несколько  стареньких  автомобилей.  Верхушки  травяных стеблей  побелели  -
результат трехмесячной засухи. Я торопливо миновал  маленькое  здание почты,
украдкой   бросив  взгляд  на  окна  второго  этажа.   Тюлевые  занавеси  не
шелохнулись. Значит, подозрительный почтмейстер меня не заметил.
     В баре на углу толпилась горстка немолодых мужчин, - очевидно, фермеры,
судя по их обгорелым лицам и рабочей одежде. Ни один из них не поднял головы
от своего стакана, когда мой силуэт мелькнул мимо  грязного окна. Я завернул
за угол и стал быстро подниматься  по холму  к мосту из  красного песчаника.
Навстречу шел мужчина, выгуливавший собаку, но ни он,  ни пес не обратили на
меня  внимания. Я  взглянул на  воду  через парапет. Река в этом  месте была
глубокая  и  обычно  бурная,  но  сейчас  движение   наблюдалось   только  в
водоворотах, да еще иногда форель выпрыгивала, будоража застывшую гладь.
     Я еще раз осмотрелся по сторонам, проверяя,  не наблюдают  ли  за мной,
затем махнул через парапет и скрылся из  виду. Мост имел три  арочные опоры,
укрепленные  на  двух  искусственных  островках. Под  первой аркой находился
широкий выступ,  сильно  размытый  наводнениями, случавшимися  здесь  каждую
зиму. Я перелез через ограждение из  колючей проволоки, протянутой для того,
чтобы овцы  с прилегающих полей случайно не свалились в реку, спрыгнул вниз,
приземлившись  на  четвереньки,  и  на  несколько  минут  замер  в ожидании,
прислушиваясь, - еще не поздно было отменить операцию. Над головой  по мосту
проехала машина, но это был единственный звук человеческой деятельности.
     Закатав штанину,  я  отцепил  импровизированное взрывное  устройство от
ноги и палкой, поднятой из  воды, стал выкапывать в  речном песке лунку  для
самодельной бомбы, затем рывком  содрал с отверстия в трубке, просверленного
точно под запал,  липкую  ленту. Последний взгляд вокруг. Нет,  зрителей  не
видно.
     Я  поднес зажигалку "Зиппо" к импровизированному  шнуру  и высек огонь.
Шнур  зашипел.  Несколько секунд  я смотрел  на  него, потом помчался прочь.
Времени  было  достаточно, чтобы  добежать до  поваленного вяза, прежде  чем
"бомба"  взорвется, мощным гулом оглашая  округу. Грохота было больше, чем я
ожидал. Из камышовых зарослей  на илистом берегу вспорхнула семья напуганных
уток, беспечно ворковавшие вяхири внезапно замолчали.
     Едва грохочущее эхо откатилось от склонов долины, я осторожно высунулся
из своего укрытия,  чтобы увидеть последствия взрыва.  Пыль еще не осела, но
мост  стоял на месте.  Я довольно улыбнулся. Бесспорно, это  был  лучший  из
взрывов,  произведенных  мною   за   лето,   и   отличное  развлечение   для
тринадцатилетнего  подростка. Быстрым шагом я  направился  домой, молясь про
себя, чтобы ворчливый почтмейстер не схватил меня за  шиворот, когда я  буду
проходить мимо его дома.


     Мой  отец, выходец из семьи ланкаширских  фермеров, познакомился с моей
матерью во время учебы  в  Ньюкаслском  университете, где он изучал сельское
хозяйство.  В  1962  году  вместе  с  сыном  Мэтью,  которому  тогда еще  не
исполнилось и года, родители эмигрировали в Новую Зеландию. Они поселились в
Гамильтоне на острове Северный, где отец устроился на работу консультантом в
Министерстве сельского хозяйства  Новой Зеландии. Вскоре после их приезда, в
1963 году, родился я, а в  1964 году - Джонатан, мой младший  брат.  Молодой
семье  с  маленькими  детьми  в  Новой Зеландии,  мирной  стране с  чудесным
климатом   и   обширными   пространствами,  было   обеспечено   идиллическое
существование, и отец мечтал остаться там навсегда, но мать хотела, чтобы мы
получили образование в Англии.
     По возвращении на родину в 1968 году отец нашел работу  консультанта по
вопросам сельского  хозяйства в районе,  в то  время называвшемся  графством
Камберленд.  Родители приступили к поискам постоянного  жилья и в  одной  из
деревень в нескольких милях от Пенрита наткнулись на старый каретный  сарай.
Строение  было скромных размеров и в плохом  состоянии, но  оно находилось в
огромном  саду  с  просторными  надворными  постройками.  Матери  понравился
большой сад,  который она сочла  отличной игровой площадкой для  трех  своих
юных  сыновей.  Отец,   обожавший   мастерить  и   строить  своими   руками,
рассматривал усадьбу  как полигон для приложения своих талантов. Они собрали
все деньги, какие имели, заложили все что можно, и вскоре после моего пятого
дня рождения мы переехали в этот дом. Мать пошла работать  учителем биологии
в среднюю школу Пенрита.
     На первых порах  мы с  братьями  посещали местную начальную  школу,  но
потом  родители  решили,  что  средние  школы  в  районе  не  дают  должного
образования. Мэтью, старший из детей, сдал вступительные  экзамены в частную
школу   и  был   принят   на   обучение  с  правом  получения  стипендии   в
"Барнард-Касл",  привилегированную  частную  среднюю  школу  возле Дарема  в
северо-восточной Англии. Учиться  там он начал в  1972  году, а через год  в
"Барнард-Касл" поступил и  я, тоже на правах стипендиата. Спустя два  года к
нам присоединился Джонатан. Хотя учились мы и бесплатно, родителям все равно
ежегодно приходилось отчислять  за нас  школе определенную  сумму, что  было
весьма  накладно   для  семейного  бюджета.  Кроме  того,  определив  нас  в
"Барнард-Касл",  они   жертвовали   не  только   деньгами,  но   и  душевным
спокойствием, поскольку мы все трое ненавидели свою школу.
     В "Барнард-Касл" большое внимание уделялось спорту, в частности, регби.
Будучи учеником младших  классов, я несколько раз входил  в школьные команды
по регби и  плаванию, но позже  утратил интерес к спорту. Наша частная школа
исповедовала  строгий режим,  что у многих учеников  вызывало  недовольство.
Каждый пункт  распорядка дня обозначался звонками - занятия в классах, прием
пищи,  подготовка  домашних  заданий, приготовление ко сну, отбой, посещение
часовни.
     Жизнь  под  диктовку.  Приятные  моменты  там  тоже  были,  но  главные
впечатления, вынесенные мною из "Барнард-Касл",  - это холод, голод и скука.
Особенно утомляли службы в часовне, которую в  будни  мы посещали один раз в
день, а по воскресеньям - дважды.
     Пережить  все  это помогали  каникулы,  особенно летние. Через  деревню
протекала речка Идеи.  Я  часами торчал на  мосту  с  местными  мальчишками,
вырезая свои  инициалы  на  парапете,  или гонял на  велосипеде. Летом после
обеда мы подолгу  резвились  в реке - купались, перебирались через пороги на
старых автомобильных  баллонах. Меня интересовала техника, и я много времени
проводил в мастерской отца, размещавшейся в большом сарае возле нашего дома,
где с удовольствием  возился с  его инструментами, каждый раз вымазываясь до
неузнаваемости. Из металлолома и мотора  от  старого  черпакового подъемника
фирмы  "Бригз энд  Стрэттон", вызволенного  с  соседней фермы,  мы соорудили
коляску,  которой мучили  газон - детище матери. К  коляске мы  присоединили
старый  мотороллер "Ламбретта",  тоже  немедленно  разобранный  на  части  и
переделанный. В  саду хватало места  только на  то, чтобы  запускать его  на
третьей скорости, поэтому однажды, когда  родителей не было  дома, я выкатил
свое  изобретение  на  деревенскую дорогу с  намерением испытать его  полную
мощность.  В  результате  я  едва   не   врезался  в  автомобиль  ворчливого
почтмейстера, за что тот несколько лет злился на меня.
     Школа  нечасто дарила  мне радость, но тем не менее я занимался упорно,
старательно и  заработал стипендию Кембриджского университета, где собирался
изучать инженерное дело. По окончании  школы у меня  выдался  свободный год,
который  я провел  в Южной Африке, работая на компанию  "Де Бирс", куда меня
устроил  брат  отца  -  научный  сотрудник  фирмы,  занимающейся  добычей  и
обработкой  алмазов. Чистое,  синее  небо, бескрайние  просторы  африканских
высокогорных степей, хорошая  пища и вино явились приятным разнообразием для
ученика "Барнард-Касл",  воспитанного  в спартанских условиях. На инженерный
факультет Кембриджского университета набирались студенты, владевшие навыками
рабочих профессий, -  это было одно из главных требований  к поступающим,  -
поэтому первые  несколько месяцев  на службе в "Де Бирс" я осваивал токарный
станок и сварочный аппарат. Потом мне поручили интересный проект.
     Природные алмазы  образуются  в  земной  коре из чистого  углерода  под
воздействием высокого давления при высокой температуре. Сотрудники "Де Бирс"
выдвинули  теорию  получения  алмазов  искусственным путем при  взрывах  под
действием возникающих на  мгновение  требуемых  температуры и  давления. Мне
поручили  провести   необходимые  исследования.   Несколько   месяцев  я   с
удовольствием проектировал и конструировал  бомбы из пластиковой взрывчатки,
одна  другой мощнее, с  сердечником  из измельченного  углерода.  С  помощью
южноафриканских  военных  специалистов  мы  взрывали   их   на  подступах  к
Йоханнесбургу.  Шуму   было  много.   Возможно,   в   результате  взрывов  и
образовалось несколько алмазов, но в огромных воронках от взорванных бомб мы
не нашли ни одного.
     Летом 1981 года я покинул Южную Африку. Уезжать не хотелось, но впереди
меня ждал Кембридж.






     Пятница, 8 июня 1984 г.
     Гонвилл-энд-Киз, Кембридж.

     Завершилась  жаркая  майская  неделя,  заканчивались   пьяные  сборища,
которые  выпускники  устраивали  в  саду,  отмечая  успешную сдачу выпускных
экзаменов.  Я  только что  покинул  вечеринку студентов колледжа  "Киз",  на
которой  мой  научный  руководитель  сообщил  мне, что по  итогам  выпускных
экзаменов  по  курсу  авиационного  машиностроения  решением  педсовета  мне
присужден  диплом  с отличием.  Вечернее солнце,  бросающее  косые  лучи  на
территорию "Гонвилла",  усугубляло эффект чрезмерной  дозы довольно крепкого
"Пимза". Меня клонило в сон, и я решил вернуться в свою комнату.
     -  Томлинсон?  - окликнул меня кто-то.  -  Вы  ведь Томлинсон, верно? Я
обернулся  и   увидел  доктора  Кристофера  Пилчарда,  наставника  по  курсу
юриспруденции. Он  обращался ко  мне  из открытого окна своего  кабинета  на
первом этаже. Его лицо было мне знакомо, но мы никогда не общались, и потому
меня удивило, что ему  известна моя фамилия. В колледже Пилчарда узнавали по
рыжему  парику, который он  не снимал с тех пор,  как облысел, - последствие
велосипедной аварии,  случившейся много лет назад. Будучи слегка навеселе, я
с трудом удержался от соблазна пощупать его искусственные волосы.
     - Томлинсон, вы уже думали о том, чем будете заниматься, когда покинете
наше заведение?
     -  Да,  сэр,  -  осторожно  отвечал   я,  недоумевая,  почему  его  это
интересует. - Я поступлю на службу в морскую авиацию.
     Пилчард презрительно фыркнул, словно не одобрял профессию военного.
     - Послушайте, Томлинсон, если вдруг передумаете и пожелаете попробовать
себя в  какой-то другой сфере  государственной службы, дайте мне  знать. - С
этими словами он нырнул назад в свой кабинет, осторожно, чтобы не зацепиться
париком за переплет, убрав голову из окна.
     Польщенный, я продолжал путь  к своему корпусу. Мне  только что сделали
замаскированное предложение  стать сотрудником  британской  разведывательной
службы,  более известной под  своим кодовым наименованием военного времени -
МИ-6.  В  каждом  колледже  Оксфорда  и  Кембриджа,  да и в  других  ведущих
университетах  Великобритании  имелся  свой  вербовщик  вроде   Пилчарда   -
преподаватель-ставленник  МИ-6,   выискивающий   для   британской   разведки
подходящие  кандидатуры. Вербовщики Оксфорда и  Кембриджа на протяжении ряда
поколений поставляли МИ-6 подающих  надежды патриотов, которых  они отбирали
умело и осмотрительно. Но система не всегда срабатывала безошибочно - Филби,
Маклин и Берджесс были завербованы в МИ-6 таким же образом.
     Предложение  Пилчарда меня заинтриговало. В открытое  окно моей комнаты
на верхнем этаже струился вечерний свет, а я лежал на своей узкой кровати  и
размышлял, почему из всех выпускников выбрали именно меня.
     Когда я поступал в университет в 1981 году, мои планы не ограничивались
только учебой. Мой дядя в Южной  Африке в свое время был  членом  эскадрильи
Кембриджского  университета - аэроклуба под эгидой ВВС  Великобритании, и он
настоятельно советовал  мне  вступить в  него. Разве  мог  я  упустить  шанс
научиться летать, как настоящий военный летчик, тем более что за  это  еще и
платили небольшое  жалованье? Аэроклуб заменял мне  и факультативы, и всякую
иную  общественную деятельность.  Азы  летного  мастерства  мы  осваивали на
"бульдоге" - надежном учебном двухместном самолете.  Мой инструктор, капитан
авиации  Стэн Уитчелл, в ту пору один из старейших действующих офицеров ВВС,
в качестве летчика-истребителя участвовал  в операции "Битва за Англию". Два
раза в неделю я сбегал с лекций по специальности и на велосипеде отправлялся
брать  уроки   пилотирования  на  аэродром  Маршалла,  находившийся  в  семи
километрах от центра Кембриджа.
     Другим  моим   увлечением  стало  подводное  плавание,  к  которому   я
пристрастился под влиянием фильмов Жака Кусто. Пройдя необходимую подготовку
в  университетском клубе,  пасхальные каникулы  я  провел на Корнуолле, днем
обследуя рифы и обломки погибших судов в холодных  мутных  водах Ла-Манша, а
вечерами напиваясь крепкого местного пива в пабах старых рыбацких деревушек,
жители которых промышляли контрабандой. Это не  шло ни  в какое сравнение  с
раем, изображенным в фильмах Кусто, но все же я отлично развеялся.
     В 1983 году на каникулах я работал  в местной пекаре не,  что позволило
мне скопить денег на двухмесячное путешествие по Таиланду и Малайзии. Однако
бюджет у  меня был скудный,  и возвращался я назад самолетом "Аэрофлота"  по
самому  дешевому  билету,  который  мне  удалось  достать.   Для  дозаправки
планировалось сделать короткую  остановку в Москве, где  мы  приземлились на
следующий день  после  того,  как Миг-17 русских ВВС сбил  в районе Сахалина
корейский   авиалайнер,  летевший  рейсом  No   007.   Все   269  пассажиров
"Боинга-747"  погибли.  В  наказание  правительства  стран  Запада  отлучили
самолеты "Аэрофлота"  от своих воздушных трасс. Запрещение последовало сразу
же, после того как  самолет,  на котором я летел, сел в московском аэропорту
Шереметьево. Вместе с  остальными  двумястами  пассажирами  нашего  рейса  я
застрял в Москве на  целых два дня, ожидая, когда  за нами из Лондона вышлют
самолет авиакомпании "Бритиш  эйрвейз".  "Аэрофлот" разместил нас в  дешевой
гостинице возле аэропорта,  но выдать наш  багаж  отказался, и мы остались в
том,  в  чем  вылетели  из  душного  Бангкока. Однако я  вовсе  не собирался
упускать неожиданно представившуюся мне возможность  посмотреть Москву из-за
неподходящего наряда. В полете я познакомился с одним австралийцем, и вдвоем
с ним  мы  отправились  бродить  по туманному городу  под  холодным  осенним
дождем.  Кислые  москвичи с  удивлением взирали на наши футболки и резиновые
шлепанцы.
     "Возможно,  выбранная  мною специализация  и  страсть к путешествиям  и
побудили Пилчарда сделать мне  предложение", -  предположил я. Несколько лет
спустя  я узнал, что МИ-6 испытывала нехватку кадров  с  хорошим техническим
образованием, необходимым для понимания аспектов ее работы, которая все чаще
требовала  добротных  академических знаний,  и  Пилчарду  наряду  с  другими
университетскими    вербовщиками    было    поручено    заняться     поиском
выпускников-технарей вроде меня.
     О  деятельности МИ-6 я  знал немного  -  в основном по романам Джона Ле
Карре, - и в моем представлении это была скучная, кабинетная работа. Я также
резко  отличался от  других  выпускников,  к  которым  Пилчард  обращался  с
подобным  предложением.   То  были,   как  правило,  студенты   гуманитарных
факультетов  из  состоятельных семей,  не вылезавшие  из  бара при колледже.
Хлопок по плечу от Пилчарда они  расценивали  как обязательный  ритуал, знак
того,  что  они оставили свой след в жизни  университета. "Если  МИ-6  нужны
именно такие люди, значит, мне там не место", - решил я.
     Вдохновленный  книгами,  прочитанными  мною  на  досуге в Кембридже,  я
мечтал  о   профессии,  которая   наполнит  мою  жизнь  приключениями,  даст
возможность  попутешествовать;  например,  Уилфред  Тезигер,   исследователь
пустынь,  пересек аравийскую пустыню  Эмпти-Квотер, когда  ему было едва  за
двадцать, а сэр Фрэнсис Чичестер в одиночку  совершил кругосветное плавание.
Мне  хотелось  приключений,  которые   обеспечивала  бы  стабильная,  хорошо
оплачиваемая  работа, и я решил, что  смогу  совместить подобное на службе в
вооруженных силах. Больше всего мне импонировали военно-морские силы.
     Предложение Пилчарда я  счел  интересным, но рассматривать его серьезно
не стал, поскольку меня ждали  более срочные проекты. Через две  недели  мне
предстояло с пятью приятелями вылететь в Манилу в составе  исследовательской
экспедиции, организованной университетом  для  изучения влияния  загрязнения
окружающей среды на хрупкие коралловые рифы Филиппинского архипелага.


     Спустя  три месяца  после возвращения с Дальнего  Востока  я предпринял
длительную поездку  из Камбрии в  Портсмут для  прохождения собеседования  в
специальной комиссии Адмиралтейства, отбирающей кандидатов для службы в ВМС.
Успешно   сдав  экзамены  и  практические  испытания,  я   уже  считал  себя
зачисленным  в  ряды ВМС и совершенно не испытывал  страха перед медицинской
комиссией,  которая  была  назначена  на  следующий  день.  Как  выяснилось,
напрасно. В выписке из моей истории болезни указывалось, что в возрасте семи
лет я перенес легкую форму астмы. На этом основании меня и отсеяли. Хирург в
звании лейтенант-коммандера  объяснил, что  будущий  военно-морской летчик в
процессе обучения подвергается  тяжелым  физическим нагрузкам и потому велик
риск,  что у него разовьется перенесенная в детстве болезнь, что повлияет на
его боеспособность. Дорога в ВМС была мне отрезана. Я приуныл.
     А спустя несколько дней  после неудачного собеседования, спустившись  в
метро на  станции  "Кенсингтон",  я случайно  обратил внимание  на  плакат с
изображением девушки, пробирающейся по  тропическому болоту по пояс  в воде.
Это была реклама фирмы "Рали",  организующей  приключенческую экспедицию для
молодежи.  Я  загорелся.  Мне  требовалось  именно  такое  испытание,  чтобы
оправиться от  разочарования. Я послал  заявку и через несколько месяцев уже
был на  пути к Карибскому морю, где участников  экспедиции, жаждущих познать
тонкости  управления  парусником,  ждал   бриг  "Зебу"   с  четырехугольными
парусами.
     Вернувшись  в  Великобританию спустя три месяца, я  по-прежнему не имел
склонности  к какому-либо  определенному  роду деятельности  и потому  решил
продолжить учебу в университете. Я подал заявление, и был уведомлен, что мне
предоставляется  стипендия  имени  Кеннеди  для  учебы  в  Массачусетс   ком
технологическом институте  в США с последующим присвоением степени магистра.
Фантастический приз, особенно с  учетом того, что в  стипендию была включена
стоимость билета до Нью-Йорка на лайнере "Куин Элизабет-2".
     К занятиям  я приступил в сентябре  1985 года и поначалу был в шоке.  В
Кембридже  студенты выпускного курса вели беззаботную, веселую жизнь,  здесь
же  приходилось корпеть над  учебниками,  не  разгибаясь.  Осенью 1986 года,
незадолго до окончания  института, комиссия по  присуждению стипендий  фонда
"Ротари"  оповестила меня,  что их организация готова оплатить еще  один год
моей  учебы  в  любой   стране  по   моему  выбору.  Куда  же   поехать?   В
технологическом институте я завел дружбу  со  студентами из Аргентины и  под
впечатлением их  рассказов о перонистах, радикализме, военных переворотах  и
проблеме  Мальвинских островов,  решил лично  познакомиться  с  их  страной.
Спустя  несколько   месяцев,   в  январе  1987  года,   самолет  швейцарской
авиакомпании перенес меня в Буэнос-Айрес.


     Зажав сумку между коленями, я приготовился к неминуемому  столкновению.
Уже в третий раз водитель  такси  бросал свой  разбитый  "рено-12", визжащий
старыми покрышками, в обгон рычащего автобуса "мерседес", пытаясь втиснуться
в узкую щель на крайней полосе автострады. Путешествие из аэропорта к центру
Буэнос-Айреса  характеризовало Аргентину не с самой лучшей стороны. Когда мы
проехали огромный рекламный  щит с  лозунгом "Las  Malvinas son  Argentinas"
(Мальвинские  острова  -  Аргентине -  исп.) переливающийся синими и  белыми
огнями, угрюмый таксист, который на протяжении  нескольких километров только
сердито поглядывал  на  меня  в  зеркало заднего  обзора,  сделав  последнюю
затяжку, швырнул окурок в темноту за окном и спросил подозрительно:
     - De donde es, Usted? (откуда будешь, приятель? - исп.)
     В  первую минуту я решил солгать.  Война за Фолклендские  (Мальвинские)
острова окончилась всего несколько лет назад, и я не был уверен, что местный
житель  благосклонно  отнесется  к  гостю из Англии.  Однако любопытно  было
проверить его реакцию, и я ответил осторожно:
     - Soy Britannico.
     Водитель опять взглянул  на  меня в зеркало, словно не  расслышал  моих
слов.
     - Britannico... Inglaterra, - громче повторил я.
     Угрюмый взгляд водителя заставил меня усомниться в дипломатичности моей
реплики. И вдруг глаза его просияли.
     -  Senora  Тэтчер, - произнес он. -  Хорошая женщина.  Вот бы ее  сюда.
Сразу бы стало лучше. -  Таксист взмахнул рукой, обнажив в улыбке полный рот
золотых зубов.
     Подобным образом будут реагировать многие  аргентинцы,  с  которыми мне
предстоит общаться  в  текущем  учебном году.  Из их памяти  еще не стерлись
горькие события  войны  за Фолклендские  острова,  но  давние  культурные  и
торговые связи с Великобританией перебивали возникшую антипатию.
     В тот вечер, устроившись в дешевой гостинице,  я встретился за ужином с
Энди  Шуйлером,  американским   студентом,  которому  тоже  была  присуждена
стипендия  фонда   "Ротари".  Забавный  спокойный  парень,  в  Станфорде  он
специализировался по проблемам Латинской Америки. На следующий день мы сняли
на двоих квартиру в центре Буэнос-Айреса.
     Стипендия  "Ротари"  выделялась  главным  образом  на  то,  чтобы  дать
возможность ее владельцу познакомиться, с культурой других  народов, посещая
различные страны и устанавливая дружеские связи с новыми людьми. Но мы также
не  должны были  забывать  и  об образовании.  Мы  с Шуйлером записались  на
вечерний курс  политологии при  аспирантуре университета Буэнос-Айреса. Наша
аудитория  состояла   из   старших   офицеров,   журналистов  левого  толка,
честолюбивых  политиков  и католического  священника из партии  перонистов -
микромир противоборствующих сторон аргентинского общества.
     Демократия, проповедуемая  партией  радикалов  во  главе  с  ее лидером
Раулем Альфонсином,  после долгих лет тиранического правления военной  хунты
находилась   пока   еще  в  зачаточном   состоянии.  Будучи  представителями
империалистов "Yanquis" и "Britannicos", мы, разумеется, не рассчитывали  на
снисхождение  со  стороны  других  студентов,  когда  в  аудитории возникали
пылкие,   зачастую  с  оскорблениями,  политические  дебаты.  Шуйлер  вскоре
втянулся в активную политику, посещал митинги,  демонстрации и  студенческие
собрания.  В пасхальное  воскресенье 1987 года правительство Альфонсина едва
не пало в ходе попытки военного переворота, и я вместе с Шуйлером отправился
к  "Каса  росада"  (Дому  президента),  чтобы   посмотреть,  как   страстные
аргентинцы ратуют в поддержку демократии.
     В  другие дни наши  с Шуйлером  пути пересекались нечасто. Он занимался
своими делами, я - своими. Я  решил  обогатить  свой  летный опыт, и один из
офицеров ВВС, посещавший наш курс,  порекомендовал мне инструктора, Родольфо
Зигера, базировавшегося на аэродроме Сан-Фернандо,  который находился в двух
часах   езды  от  центра   Буэнос-Айреса,  если  добираться  туда  автобусом
"Колективо". Немецкий иммигрант, во  время Второй мировой войны Зигер служил
в "Люфтваффе" и  в качестве пилота "мессершмитта" Me-109 участвовал в "Битве
за Англию".  Вся его семья погибла во время бомбардировок  Дрездена, и после
войны  Зигер  эмигрировал  в  Аргентину,  где переквалифицировался  в пилота
гражданской  авиации.  Он работал  в авиакомпании  "Аэролинеас  Аргентинас",
откуда  и  вышел  на  пенсию в  чине  старшего  пилота.  На  пенсию особо не
разживешься, поэтому он приобрел старенький самолетик "лускомбе силвэр" 1930
года выпуска, такой же  допотопный, как  автомобиль  "ситроен 2CV",  и  стал
давать уроки  всем  желающим. Машина его была не настолько  надежная,  чтобы
сдавать на ней экзамен на  право получения лицензии аргентинского пилота, но
за ее аренду он брал недорого, да и мне любопытно было поучиться у человека,
с которым, возможно, сражался в воздушных боях капитан авиации Уитчелл.
     По   прошествии   нескольких   недель,  готовясь   к   практическим   и
теоретическим экзаменам, я узнал еще об одном аспекте бизнеса Родольфо. В ту
пору  в  Аргентине  были  установлены  высокие  пошлины   на  ввоз   бытовой
электронной техники, а в  Парагвае, всего  лишь за несколько сот километров,
эти  товары  пошлиной  не облагались,  так что  контрабанда была  неизбежна.
Аргентинские   таможенники,  естественно,   старались   пресекать   подобный
промысел.  Раз  в неделю Родольфо перелетал  через реку  Плате,  садился  на
фунтовую   летную   полосу   в   Парагвае   и   загружал   свой   "лускомбе"
видеомагнитофонами и телевизорами. Маломощный самолет  с трудом поднимался в
воздух, и Родольфо пускался в обратный путь, пересекая реку во мраке ночи на
бреющем полете, чтобы самолет не засекли радары аргентинских пограничников.
     Однажды  мы  отправились  в  Мендосу, к  подножию Анд. Родольфо удалось
отыскать  очень  нужную  и  редкую  запчасть  к  старому  самолету,  которую
требовалось забрать с  территории Чили  почти на самой границе. Он  попросил
меня  помочь.  Маломощный "лускомбе" не мог перелететь  через Анды, и потому
этот  отрезок  пути  предстояло  преодолеть  на  автобусе.  По  прибытии  на
удаленный  пограничный пост,  примостившийся  под сенью  Аннапурны,  я вдруг
сообразил, что  угодил в  переплет. Вообще-то  у  меня было два  паспорта  -
новозеландский  и английский.  Первый был  незаменим для пересечения границы
Аргентины, поскольку аргентинские власти в отличие от британцев не требовали
визы  у граждан  Новой  Зеландии.  В  Чили же, наоборот,  в  более  выгодном
положении находились британцы, им для въезда и выезда виза не требовалась, и
потому там удобнее было пользоваться английским паспортом. Но я, собираясь в
поездку  в  спешке,   взял  с  собой  только  один  документ  -  английский.
Рассчитывать  на  то,  что  два  неприветливых  аргентинских   пограничника,
поднявшихся  в  автобус  на  пропускном пункте,  посмотрят сквозь пальцы  на
отсутствие штампа, не приходилось.
     Сообразив,  что  мой  новозеландский  паспорт  с аргентинскими печатями
лежит  под  замком  в  тумбочке возле моей кровати в Буэнос-Айресе,  я решил
попытаться проникнуть через  границу обманным путем. Выбора у меня все равно
не  было. Я  заявил, что у меня украли мой новозеландский паспорт  и я еду в
Сантьяго,  где находилось  единственное на всем южном континенте  посольство
Новой Зеландии, чтобы его  восстановить. Пограничник постарше  поверил моему
объяснению, но  молодой проявил  подозрительность  и  приказал мне выйти  из
автобуса, чтобы  произвести  досмотр  моих  вещей. Вскоре в  моем рюкзаке он
обнаружил английский паспорт без соответствующих штампов и арестовал меня по
подозрению в нелегальном въезде в страну.
     Сотрудники пограничной полиции эскортировали меня в полицейский участок
Мендосы, где меня обыскали с  ног до  головы  и бросили в грязную камеру,  в
которой из  обстановки имелись  только сырой матрас и ведро. В этой камере я
проскучал два часа, после чего меня препроводили в один из кабинетов, где за
железным столом сидели  два мрачных офицера. К моему неописуемому изумлению,
выяснилось, что меня  подозревают  в  шпионаже.  Начался допрос. Полицейские
интересовались, чем я занимаюсь, где проживаю, кто  мои друзья,  и аккуратно
записывали  мои  ответы  в  маленькие черные блокноты.  Через  час  мне  уже
казалось, что нелепее вопросов я не слыхал в жизни.
     - Как зовут вашу собаку? - спросил один из офицеров.
     - Джесси, - ответил я, едва скрывая раздражение.
     Ночевать меня  отправили  в  ту же грязную  камеру, а утром я  предстал
перед полковником ВВС  Аргентины, специально  прилетевшим из  Буэнос-Айреса,
чтобы допросить меня.
     - Как зовут вашу собаку? - грозно осведомился он.
     -  Вчера меня уже спрашивал об этом один из здешних, - с невинным видом
отвечал я,  недоумевая, с чего  вдруг мой щенок из породы  лейкленд-терьеров
стал представлять опасность для "аргентинских ястребов". Позже  я понял, что
они испытывали мою "легенду". Если я  и впрямь безобидный студент, прибывший
на учебу в  Аргентину по обмену, значит,  я без труда должен вспомнить такие
несущественные  детали, как  кличка моего пса. Шпиону же гораздо сложнее изо
дня в день отвечать правильно на  нелогичные тривиальные вопросы. Полученный
урок сослужил мне добрую службу, когда я стал разведчиком.
     Чуть позже  в  тот  же  день  аргентинская  полиция отпустила  меня  на
свободу, но только  после того,  как  по настоянию ее  сотрудников я  принял
участие  в спонтанно организованном матче по  регби. По мнению  аргентинских
блюстителей  закона,  каждый  настоящий новозеландец  должен  быть  отличным
крайним нападающим. Я пытался  протестовать, но меня даже слушать не хотели.
Мендоса - одна из ведущих провинций Аргентины по регби, и  в ее команде есть
очень  хорошие  игроки. В Буэнос-Айрес  я возвращался на  следующий  день  с
подбитым глазом.
     -  Неужто  повстречал  кого  из  моих  друзей-гестаповцев?  -  хохотнул
Родольфо. Я не был уверен, что он шутит.
     Спустя несколько недель один  мой  приятель-дипломат пригласил меня  на
ужин   в   посольство   Швейцарии.  После   войны  за  Фолклендские  острова
дипломатические  связи  между  Великобританией  и  Аргентиной  еще  не  были
восстановлены,  и  потому британские  интересы в  этой  стране  представляли
несколько   английских  дипломатов,  работавших  на  территории   посольства
Швейцарии.  Мой  друг швейцарец  познакомил  меня с  одним  из  них,  вторым
секретарем,  -  высоким,  долговязым парнем чуть старше меня.  Узнав, что  я
обучаюсь летному делу, мой новый знакомый  пришел в восторг  и стал  пытливо
расспрашивать  меня  о  том,  каковы  дальность  полета  и  грузоподъемность
"лускомбе". Правда, когда я сообщил, что этот самолет с трудом поднимается в
воздух с  телевизором и видеомагнитофоном на борту,  он, как мне показалось,
несколько сник.
     Став  сотрудником  МИ-6, я  узнал,  что этот  долговязый  парень,  Марк
Фримен,  работал  на разведслужбу. В Буэнос-Айресе он  осуществлял  операцию
МИ-6 против аргентинских ВМС, завершившуюся победой английской разведки.
     Не  сумев предсказать вторжение аргентинцев на  Фолклендские острова  в
апреле 1982 года, МИ-6  сильно подмочила свою репутацию в глазах английского
правительства. Чтобы избежать  повторения подобной  ошибки,  МИ-6  бросила в
этот регион дополнительные ресурсы, вдвое увеличив  свою  агентурную сеть  в
Буэнос-Айресе, настроив новых постов подслушивания в чилийских Андах,  чтобы
на  раннем  этапе узнавать  обо всех перемещениях  аргентинской  авиации,  и
открыв  новую  точку  в  составе  одного  человека  в  Уругвае.  Эти  усилия
обеспечили непрерывный поток информации.
     Одно из  сообщений  вызвало  особый  интерес в Штабе  военной  разведки
Уайтхолла.   Аргентинцы   разрабатывали   новую  секретную  морскую  мину  в
пластмассовом  корпусе  с  электронным  устройством,  отличающим   по  шумам
английские  суда  от аргентинских. Традиционными  средствами минообнаружения
эту мину было  трудно отследить. Штаб счел, что это очень  опасное оружие, и
пожелал  ознакомиться с  ее характеристиками. МИ-6 завербовала  французского
специалиста  по оружию, принимавшего участие в разработке данного проекта на
военно-морской базе Рио-Гальегос. Ему был присвоен псевдоним FORFEIT.
     Вывезти  мину с  территории  базы Рио-Гальегос  не представляло  особой
трудности, поскольку FORFEIT имел высшую форму допуска к секретной  работе и
пользовался  доверием  у  аргентинской охраны.  Он  погрузил  одну из  мин в
багажник своего  автомобиля и выехал  с базы, заявив, что едет испытывать ее
на другую военно-морскую базу в Комодоро-Ривадавия. Далее предстояло вывезти
мину из Аргентины, и это был самый сложный этап операции.
     Вариантов переправки мины в  Великобританию  насчитывалось  немного.  В
частности, подводную лодку к берегам недружественной Аргентины МИ-6 не могла
послать, потому что в  этом  случае исключалась всякая  возможность доказать
свою непричастность  к похищению секретного оружия. МИ-6  решила завербовать
какого-нибудь пилота, который согласился бы переправить мину на своем легком
самолете через  реку  Плате в Уругвай.  Вот почему Фримен расстроился, когда
узнал, что у "лускомбе" очень  маленькая  грузоподъемность.  В  итоге  некий
сотрудник   МИ-6,  действовавший  под  "крышей"   датского  инженера-химика,
встретился с  агентом  FORFEIT в  одном из  частных  гаражей  Буэнос-Айреса,
переложил мину в багажник арендованной машины и на ней перевез ее в Уругвай.
Предварительные  наблюдения   показали,   что  пограничная   полиция   редко
досматривает автомобили, но  на  всякий  случай  у  датского  инженера  было
припасено правдоподобное объяснение: странный бочкообразный кусок пластмассы
в  багажнике  его  машины  -  всего  лишь  безобидный  прибор для химической
промышленности.  В  результате  никакого  объяснения  не  потребовалось.  Он
беспрепятственно  довез  мину  до  Монтевидео. Там ее  тайком  погрузили  на
английский  военный  корабль, зашедший в порт  на дозаправку после визита на
Фолклендские острова, и переправили в Великобританию.
     В  декабре  1987  года  я  возвращался  в   Лондон  рейсом  швейцарской
авиакомпании.  Поднявшись на борт  самолета, я взял экземпляр "Нации", самой
популярной аргентинской газеты. На пятой странице было помещено сообщение об
аварии  маломощного  самолета,  разбившегося  при  попытке  сесть  ночью  на
аэродром  с  грунтовой полосой  неподалеку  от Буэнос-Айреса. Пилот  получил
серьезные травмы. Полиция расследовала причины аварии, в том числе и слухи о
том, что  пилот занимался контрабандой.  Имя  летчика  не называлось,  но  я
понял, что речь идет о Родольфо.


     И вот я  в  Лондоне. За душой ни  гроша. Мне  нужна  работа, желательно
что-нибудь  связанное с риском и поездками за  границу. Я написал  Пилчарду,
спрашивая,  осталось ли  в силе предложение, которое  он сделал мне  в  1984
году.  Сам Пилчард мне не ответил,  но через пару недель я получил письмо на
бланке  Министерства  иностранных  дел и  по делам Содружества,  подписанное
неким господином М. Э. Халлидеем, приглашавшим меня прибыть на собеседование
по адресу: Лондон SW1, Карлтон-Гарденз, 3.
     Сидя   на  кожаном  диване   в  холле  элегантного  здания,  созданного
архитектором Джоном  Нэшем,  выходящего  окнами  на  Сент-Джеймсский  парк в
центральной части Лондона, я совсем не нервничал. Скорее, был заинтригован и
изнывал от любопытства. Гораздо больше, чем предстоящее  собеседование, меня
волновал тикающий  счетчик на автостоянке в квартале  отсюда, где  я оставил
свой старенький побитый "БМВ". Я глянул  на часы, надеясь, что пробуду здесь
недолго. На  маленьком  столике со стеклянной поверхностью,  стоявшем передо
мной, лежало  несколько экземпляров  "Экономиста" и "Файнэншл таймс".  Чтобы
скоротать время, я взял один из номеров.
     Вскоре я услышал шаги. Кто-то  спускался со второго этажа. На мраморный
пол, стуча высокими  тонкими каблучками, ступила высокая миловидная девушка.
Я отложил "Экономист" и поднялся.
     -  Мистер  Томлинсон? - уточнила  она с  улыбкой. Я кивнул.  - Господин
Халлидей ждет вас. Кстати, меня зовут Кэтлин. - Мы обменялись  рукопожатием,
и она повела меня на второй этаж, где препроводила в один из кабинетов.
     Я  увидел  маленького  щуплого  человечка,  с  бородой,  в  старомодном
коричневом костюме с большими лацканами и туфлях цвета корнуолского пирожка.
Халлидей  поздоровался  со мной и  усадил в  низкое кресло, а  сам устроился
напротив, по другую сторону журнального столика.
     - Вам известно, зачем вас пригласили сюда? - осведомился он.
     - Нет, не догадываюсь, - осторожно ответил я.
     -  Так,  для  начала позвольте попросить вас  ознакомиться вот с этим и
подписать. -  Халлидей вручил  мне  листок бумаги  с отпечатанным текстом  и
шариковую  ручку   "Байро".  Это   была  выдержка  из   Закона   об   охране
государственной  тайны  1989  года,  с  пометкой  в  верхней части  страницы
"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО";  надпись была сделана красными чернилами.  Я прочитал
текст, не колеблясь поставил свою подпись и вернул документ.
     -  А  теперь  прочтите вот это, -  приказал он, передавая  мне  зеленую
папку.
     Халлидей поднялся  и  пересел  за  стол  у  окна, предоставив мне время
спокойно ознакомиться с содержанием примерно тридцати  страниц в  прозрачных
пластиковых чехлах, на которых объяснялось, что МИ-6 - это британская служба
внешней разведки,  учрежденная  Форин  офис с целью получения информации  из
секретных источников  о  политической, военной, экономической и коммерческой
деятельности  иностранных  государств.  Два абзаца  давали  представление  о
процедуре отбора будущих  сотрудников,  которая была  фактически  аналогична
порядку приема  на работу в Форин офис,  с той лишь разницей,  что в  данном
случае  кандидат  должен  был  пройти  дополнительный  раунд  собеседований.
Описывались  также процедуры  проверки кандидата на пригодность  к службе  в
данной организации  и его личной жизни, затем в общих чертах излагалось, как
будет   строиться   его  карьера   в  МИ-6.   Полгода   подготовки,   первая
загранкомандировка  после  двух  лет  кабинетной  работы  в  Лондоне,  затем
попеременно три года дома,  три  - за границей, и  так до  выхода на пенсию.
Обязательный пенсионный возраст для всех сотрудников  - 55 лет. В конце была
представлена шкала оплаты труда. Жалованье  сотрудников МИ-6  не  шло  ни  в
какое  сравнение с  заработками  в  частных компаниях,  но прожить на  такие
деньги было можно.
     Я закрыл папку и положил ее на журнальный столик. Халлидей покинул свой
стол и вернулся ко мне.
     - Ну, что скажете? - спросил он с  нотками нетерпения в голосе, будто я
только  что закончил  осмотр подержанной машины,  которую он  стремился  мне
продать.
     - Мне хотелось бы узнать больше, - уклончиво ответил я.
     Халлидей задал  мне стандартные  вопросы, без которых  не обходится  ни
одно собеседование, и разбавил их одним необычным дополнением.
     -  Сотрудникам МИ-6 зачастую  приходится давать краткие  характеристики
самых  разных людей,  вступающих в  контакт  с  нашей  службой. Так сказать,
делать словесные портреты. Вы можете  описать в двух  словах кого-нибудь  из
ваших знакомых?
     Я подумал с минуту и описал Родольфо.
     Халлидей  дал  мне  понять,  что желает  убедиться  в  моей  готовности
посвятить свою жизнь работе в МИ-6, откуда просто так никого не увольняли.
     - Я готов служить, - заверил я. - Как раз искал что-то подобное.
     Уже истекали последние минуты оплаченного времени на автостоянке, когда
Халлидей наконец-то меня отпустил, пообещав на  прощание,  что очень скоро я
получу от него письменное уведомление.
     Через   две   недели   пришло  письмо  с   приглашением   на  повторное
собеседование. Я  был  польщен, но мне  не улыбалась перспектива торчать два
или три года за столом  в лондонской конторе; я предпочел бы сразу уехать за
границу. Поэтому я скомкал письмо и бросил его в  корзину для использованных
бумаг.
     Тяга  к  путешествиям не покидала меня,  но я  не  мог потакать  своему
желанию, поскольку долги требовали, чтобы прежде я начал зарабатывать. Почти
все  мои друзья по  университету  уже успешно  делали  карьеру  в лондонских
банках и фирмах. Их образ жизни меня не привлекал, но  с  практической точки
зрения это был  самый верный способ  скопить немного  денег.  То были первые
годы   экономического    подъема   периода   правления   Тэтчер,   и   найти
высокооплачиваемую работу было несложно. Меня наняла консультационная  фирма
"Буз Аллен энд Гамильтон",  располагавшаяся  в Мейфэре,  за  жалованье втрое
выше  того, что предлагала МИ-6. Солидные чеки  согревали душу, но уже через
пару н