ий сахиб аш-шурта почувствовал потребность объясниться. - Я здесь не при чем, - сказал он, растопыривая руки, словно отражая обвинение, - меня уже не было в Сиджильмасе. Если бы ты только знал, какие беды свалились на мою голову! И все из-за Убайдаллаха. Имран неожиданно рассмеялся. - Халиф Убайдаллах помиловал меня и приказал продать в рабство. Вот была бы потеха, если бы он узнал, что именно вы купили меня! Ахмад Башир не разделил его смеха, криво улыбнувшись, он заметил: - Смею надеться, что об этом он не узнает никогда, иначе мне несдобровать. Плохо быть слугой двух господ. Угождая одному, никогда не знаешь, во что выльется гнев другого. Все же как ты здесь оказался? - У меня, как выяснилось, есть один существенный недостаток, - сказал Имран, - я честный человек, уж таким меня воспитали родители. Вы сами имели возможность в этом убедиться, когда предложили мне сделку. Вместо того, чтобы направить свои шаги в сторону гор, я отправился выполнять условия нашего договора. - Да, я помню это, - сказал Ахмад Башир, - это правильно для порядочных людей. Мы все сдержали свое слово. И ты, и я, и даже тот человек из Багдада. - Я сдержал слово, данное вам, сахиб аш-шурта, потом мне пришлось сдержать слово, данное тому человеку, которого вы с моей помощью посадили в тюрьму. Из-за всего этого я оказался здесь. Имран вдруг заплакал. - О чем ты плачешь? - спросил Ахмад Башир. - Я плачу по Абу Абдаллаху, - ответил Имран. - Возьми себя в руки, - жестко сказал работорговец, - у них свои игры, а у тебя свои. Радуйся, что цел остался. - Вы не знаете, - вытирая слезы, проговорил Имран, - вы не знаете, что это был за человек! Никогда не встречал более доброго, умного, сильного и благородного человека! - Где уж нам, - ревниво сказал Ахмад Башир. Он сильно сомневался в том, что кроме него был еще человек, обладавший такими качествами. - В бою под Белезмой я спас ему жизнь, - не успокаивался Имран, - он полез первый в пробитый тараном крепостной проем. Абу не заметил лучника, целящего в него в упор. Я пригвоздил его дротиком к стене. Абу улыбнулся мне. А потом арабы стали лить в проем кипящую смолу, и мы оказались в западне. И втроем - я, Рахман и Абу Абдаллах - рубились спина к спине до тех пор, пока не подоспела подмога. Исфах-салар похвалил меня, сказал, что я хороший воин. - Ладно, прекрати скулить, - брезгливо оборвал его Ахмад Башир. После недолгого молчания Ахмад Башир сказал: - Ты изменился, Имран ибн Али ал-Юсуф, ты совершенно другой человек. Но все же я сразу узнал тебя, еще там, в Сусе, на невольничьем рынке. Поэтому и купил тебя. - Говорят, что нас продавали за бесценок, - заметил Имран. - Верно, - согласился Ахмад Башир, - эту партию я купил очень выгодно. В Карфагене меня ждет один еврей, мой клиент. Он покупает у меня рабов оптом, потом везет их в Сицилию и продает там. - Ну, что ж, - сказал Имран, - в Сицилии я еще не был. Интересно, как там люди живут. - Так же, как везде, - сказал Ахмад Башир, - каждый по-своему. Кажется светает. Он протянул руку и открыл окошко. В каюту ворвался свежий морской воздух, свеча погасла, но в ней уже не было необходимости. Имран приподнялся и выглянул в круглое окошко. Горизонт был розово-желтым. Дымящаяся над гладью моря пелена разбегалась под его взглядом, обнажая всплески сонной воды. Ахмад Башир разлил оставшееся вино в чаши, взял свою в руку, поднялся и сказал: - Пойдем на палубу. Имран встал и, покачиваясь, вслед за хозяином вышел на палубу. Они поднялись на нос корабля. Ахмад Башир допил вино и бросил пустую чашу за борт. Он обернулся к Имрану и сказал: - Иногда мне хочется вот так вот, в воду. Имран покачал головой. - А я этого никогда не сделаю. Он допил вино и положил чашу у ног. Ахмад Башир сказал: - Ты напомнил мне об Анаис, я очень любил ее. Ты ее не знал, поэтому не задавай вопросов. В память о ней я отпущу тебя еще раз. Да и вообще, в каком-то смысле я несу за тебя ответственность. А? Как считаешь? - Вне всякого сомнения, - с готовностью отозвался Имран, тая дыхание и надежду. - Наденешь мое платье, оно будет тебе велико, потом купишь себе, я дам тебе денег, только не бери новое. Я дам тебе денег, чтобы хватило на дорогу домой. - Я верну, - сказал Имран. Ахмад Башир махнул рукой. - Надеюсь, что мне это зачтется. Лодку оставишь в порту, матросы ее привезут обратно. Через полчаса Имран по веревочной лестнице спустился к воде, где его ждала лодка. Отплыв на порядочное расстояние, он обернулся. Ахмад Башир стоял на носу и смотрел ему вслед. Имран помахал ему. Бывший начальник полиции в ответ поднял руку и опустил ее. * * * Деревня была расположена на склоне горы. Саманные двухэтажные дома лепились так плотно, что издали напоминали коробочки, поставленные друг на друга. Но вблизи оказалось, что между ними есть улочки, переулки и тупики. Имран ничего не помнил, последний раз он был здесь в детстве. Поплутав между домами, он схватил пробегавшего мальчишку и попросил показать дом Юсуфа. Так звали деда по отцовской линии, к которому он когда-то отправил семью. - Вон он, - сказал мальчик и показал рукой, - только его нет, умер он. - Давно? - спросил Имран. - Давно, лет пять назад. А вы кто, дядя? - Кто там сейчас живет? - Тетка с детьми. А вы кто? Не отвечая, Имран двинулся вперед. Дом был обнесен высокой стеной. Имран постучал в дверь, никто не ответил. Постучал еще, крикнул. Тишина. Долгий подъем в гору утомил Имрана. Его мучили жажда и голод, и еще он очень хотел спать. Изнемогая от жары, Имран огляделся по сторонам. Улочка пустынна. Был полдень. Сидеть у ворот на солнцепеке не было сил, и тогда он решил перелезть через забор. Выискивая щели, он полез по стене. Когда, достигнув верха, он перекинул ногу, собираясь спрыгнуть во двор, оттуда вылетел комок глины, брошенный меткой рукой, и попал ему точно в глаз. Словно лампа вспыхнула у него перед лицом. Едва удержавшись, Имран, схватился одной рукой за подбитый глаз, другой - за забор и стал выискивать врага. От второго брошенного комка ему удалось увернуться. Проследив направление, Имран увидел мальчишку, прятавшегося за крыльцом. - Ах ты, негодяй, - сказал Имран, - ну погоди! И спрыгнул во двор. Фарида, прилегшая отдохнуть в самую жару, была разбужена воплями старшего сына. Испуганная, она выскочила на крыльцо и увидела мужчину, который крутил ухо мальчишке. - Эй, - закричала она, - ты что делаешь? Мужчина обернулся, один глаз его был подбит и слезился. Увидев его лицо, Фарида осеклась и закрыла ладонью рот. - Подумать только, - гневно сказал Имран, сверля ее здоровым глазом, - я так страдал из-за этого подлеца, а он мне чуть глаз не выбил! * * * Ночью, крепко спящий Имран вдруг открыл глаза, словно его позвали. В то же мгновение сон улетучился. Он долго лежал, пытаясь заснуть. Но вскоре понял, что это не удастся. Некая субстанция, сочлененная из тишины, покоя и счастья, давила на него, тревожа и волнуя. Кто-то окликнул Имрана, чтобы он обратил внимание на происходящее и теперь, когда Имран осознал свое счастье, он не мог заснуть. Осторожно поднялся, вышел из комнаты и сел на крыльце. Была глубокая ночь, все вокруг было погружено в сон, не было слышно ни звука. И тем не менее тишина была осязаемой, живой, какой она бывает только в горах, где человек в силу географического местоположения и близости к небесам, особенно восприимчив. Крупные звезды висели так низко, что протянув руку, можно было до них дотронуться. Глядя в небо, Имран подумал о том, что эти звезды были свидетелями всего, что с ним происходило, о том, что через эти звезды он невидимыми нитями связан с людьми, встретившимися на его пути, с теми, кого уже не было в живых. И оттого, что смерть пощадила его, Имран чувствовал вину перед ними. Сверкающей звездами ночью, он сидел на крыльце, и слезы текли по его щекам. В эту минуту он был несчастен, потому что вдруг осознал - семья, к которой он так рвался, не разделит его боль, не спасет его от одиночества, на которое он отныне обречен. Потому что жестокий жизненный опыт дал Имрану особенное знание, которым нельзя поделиться. Потому что не воскресить бесхитростного проповедника Ибрахима, язвительного ученого ходжу Кахмаса, благородного полководца Абу Абдаллаха. Но одно Имран знал абсолютно точно, жизнь ему спасла Любовь, любовь к близким, к этой земле, к этому небу. Это она провела его невредимым по извилистому пути, полному опасностей. Любовь, которая в конечном итоге и есть самое главное, ради чего стоит жить в этом мире. КНИГА ВТОРАЯ Часть четвертая Белая печать Двух чужаков к дому Имрана привел его же собственный сын. Он встретил их у ручья, куда направился запустить корабль, который смастерил по рисункам отца. Жена Имрана встретила гостей неприветливо. Хмуря брови, она объявила, что муж нездоров, и лежит в постели. Не могла же она сказать, что Имран мертвецки пьяный спит в задней комнате. - А что с ним? - участливо спрос ил один, похожий на деревенского старосту. Фарида едва сдержалась, чтобы не сказать, мол, то же, что и каждый день. Как вернулся из тюрьмы, все время пьет, работать не хочет. "Не буду, - говорит, - за гроши спину гнуть". А дом разваливается, одежды нет, еще немного и голодать начнут. - Нездоров он, - повторила Фарида, - а что вам за дело до него? - Сестрица, - приветливо сказал тот, кто был похож на старосту, - вот он - лекарь, заодно посмотрит твоего мужа, - и указал на своего товарища. "Лекарь" кивнул головой, соглашаясь. - Мама, я пойду гулять, - сказал мальчик. - Где твоя сестра? - спросила мать. - Там, за домом играет, - ответил сын и убежал. - Зайдите позже, - сказала женщина, - вечером зайдите. Мужчины переглянулись и "лекарь", шагнув вперед, схватил женщину и зажал ей рот. Второй вошел в дом и, двигаясь бесшумно, нашел комнату, где на полу, завернувшись с головой в простыню, лежал хозяин дома. Человек похожий на деревенского старосту довольно улыбнулся, извлек из складок одежды кинжал и, опускаясь на колено, всадил его в тело. В следующий миг за спиной убийцы послышался тихий свист. Обернувшись, он успел увидеть мужчину, который, взяв его голову в руки, резким движением повернул ее. Хрястнули позвонки, и убийца со сломанной шеей завалился на бок. Этот прием Имрану когда-то показал Рахман, начальник охраны Абу Абдаллаха. Имран вытащил кинжал из распоротой подушки и, подойдя к дверному проему, выглянул в коридор. Второй человек удерживал его жену возле крыльца, их не было видно, но Имран знал, что это так потому, что слышал весь разговор. Он проснулся от ощущения опасности еще до того, как чужаки вошли во двор. Это качество было приобретенным, он не обладал им ранее. Имран вылез в окно, обошел вокруг дома и вонзил кинжал в широкую, мокрую от пота спину чужака. Получившая свободу жена бессильно опустилась на землю и теперь сидела, некрасиво растопырив ноги, растеряно переводя взгляд с Имрана на мертвеца. - Ты же спал, - наконец сказала она. - О Аллах, я чуть не померла со страху! Что все это значит? Кто они такие? Зачем они пришли? Почему ты его убил? А где второй? - Закрой рот, женщина, - сурово сказал Имран. - На какой из твоих вопросов прикажешь ответить? Поди, встань у ворот, чтобы дети не вошли. А я их спрячу пока. - А второго ты тоже убил? - недоверчиво спросила жена. - Я тебе что сказал? - повышая голос, спросил Имран. Фарида, с изумлением глядя на мужа, поднялась, отряхнула платье и пошла к воротам. Она никак не могла взять в толк, что ее муж Имран, в прошлом тихоня и размазня, а ныне еще и пьяница, сумел так запросто убить двух здоровенных мужчин. Ночью Имран с помощью жены оттащил тела подальше от деревни и закопал там. - Днем солнце высушит землю, - сказал он, - не будет видно. - Что же теперь будет? - дрожащим от страха голосом спросила Фарида. Она очень боялась мертвецов, но ослушаться мужа не могла. - Уходить мне надо, - сказал Имран. - Как уходить, - ахнула жена, - куда уходить? Ты же только вернулся, столько лет мы тебя ждали! Никуда ты не пойдешь. - Прикажешь сидеть и ждать, пока меня убьют? - Может быть это ошибка? - с надеждой спросила Фарида. - Может быть они ошиблись? Имран покачал головой. - Они пришли за мной. - Но ты же их убил. - Придут другие. Пошли отсюда. Имран поднял мотыги и двинулся вниз. Жена охотно последовала за ним. Имран проснулся от того, что кто-то сопел рядом. Он открыл глаза и увидел свою маленькую дочку. - Кто это пришел ко мне? - ласково спросил он. Девочка, не в силах сдержать улыбку, принялась смущенно отводить взгляд. - Так кто же это пришел? - повторил Имран. Дочь вздохнула и еле слышно сказала: - Я. - По делу или просто так? - По делу, - серьезно ответила дочь. - Ну. - Ты сделал Зубейду морской корабль. - Ну. - Это значит, ты его больше любишь, чем меня. - Ты пришла скандалить из-за этого? - Да, - твердо сказала девочка. - Во-первых, он сам его сделал, а во-вторых, я вас одинаково люблю. - Как одинаково? - тут же надулась девочка. - Я пошутил, - тут же сказал Имран, - тебя я люблю больше. Девочка просияла. - Папа, сделай мне кораблик, а то Зубейд много воображает. - Хорошо, - сказал Имран. -Хорошо, - довольно повторила дочь, встала и пошла к выходу, словно маленькая старушка. Имран поднялся, вышел во двор, нашел подходящую щепку и, присев на крыльце, принялся мастерить кораблик. Подошла жена, села рядом. - Будешь завтракать? - Буду. - Что ты решил? - Мне надо уходить. - А как же мы? - Вам ничего не грозит, им нужен только я. - Мы ждали тебя столько лет, - с горечью сказала жена. - Каждый вечер я думала, чем мне кормить детей завтра. Когда ты вернулся, я решила, что Аллах смилостивился над нами, что теперь мы заживем, как все люди. Может, это ошибка? Имран покачал головой. - Это не ошибка, они пришли за мной. Потом придут другие, и я не уверен, что в следующий раз справлюсь с ними. - Почему они хотят убить тебя? Имран улыбнулся. - Пока ты этого не знаешь, я могу быть спокоен за твою жизнь. - Тогда возьми нас с собой, мы больше не можем жить впроголодь. Мы живем хуже нищих. Те хоть могут попросить милостыню. - Женщина, - сказал Имран, - не гневи Бога. Если у тебя есть дом, то всегда найдется щепотка зерна. А в дороге нужно платить за все: за кров, еду, покровительство. Я не смогу прокормить вас. Кроме того, взяв вас с собой, я сделаю нас сообщниками, и тогда они убьют всех, у них не останется выбора. - Куда ты пойдешь? - спросила жена. - Если меня будут спрашивать, скажи, что я отправился в хадж, - ответил Имран. Он поднялся и, держа кораблик двумя пальцами за мачту, отправился искать дочь. * * * Имран ушел из дома затемно, чтобы до полудня спуститься в долину и оказаться на оживленной караванной тропе, ведущей в Марракеш. Ему было стыдно в этом признаться, но он почувствовал облегчение, оставив за спиной стены дома. Все оказалось совсем не так, как он себе представлял, находясь в разлуке. Дети выросли и совершенно не нуждались в нем, особенно старший сын. Имран все прекрасно понимал, - против природы и времени ничего не сделаешь, - тем не менее, он испытывал глупейшее чувство обиды оттого, что столько душевных сил было отдано страданию. Но хуже было с женой: когда-то его разлучили с родным телом, а вернувшись, он не нашел его. И не только потому, что отвык. Фарида говорила чужим голосом, двигалась иначе и, наконец, от нее пахло по-другому. Она стала чужой, и самого себя Имран чувствовал чужаком в семье. Эта мысль была настолько дикой, что его бы подняли на смех, скажи он об этом вслух, но это было так. Он чувствовал. В Марракеше Имран хотел присоединиться к каравану паломников, отправляющемуся в хадж к святым местам в Мекке и Медине, но, наслушавшись разговоров о бесчинствах, творимых бедуинами в пути, передумал. Рассказывали, что последний караван при возвращении испытывал такой недостаток воды в пустыне, что люди были вынуждены пить собственную мочу. А недавно вернулись домой паломники, ушедшие в хадж несколько лет назад. Все это время они провели в плену у бедуинов племени бану Хафаджа, где пасли овец, их, освободили войска наместника Куфы, но когда они вернулись домой, оказалось, что жены их повыходили замуж, а имущество было поделено между родственниками. Имран отправился в Танжер, чтобы сесть на корабль и совершить морское путешествие. Путь его лежал в Багдад, ибо Имран совершенно справедливо рассудил, что враг его врага лучшая защита. Мы не будем описывать долгий, полный опасностей и лишений путь Имрана, скажем только, что через два месяца он вошел в Багдад через Сирийские ворота. Была пятница, и народ повсюду стекался к соборным мечетям на пятничное богослужение. Во времена халифа ал-Муктадира, о которых сейчас идет наш рассказ, в Багдаде их было пять. Увлекаемый людским течением, Имран некоторое время двигался вместе со всеми. Затем из любопытства спросил у группы набожных людей, не прекращавших перебирать четки во время ходьбы. - Куда идете, почтенные? - В пятничную мечеть ар-Русафа, - был ответ. Имран хотел, было последовать за ними, но вдруг вспомнил Ходжу Кахмаса и загрустил. Смахнув слезу, он выбрался из толпы и зашагал прочь; пошел по улице Дарб ас-саккаин свернул на улицу ал-Бухарийа, вышел на набережную, через каменный мост Кантара ал-Аббас перебрался на другую сторону реки, где он заметил вывески, говорящие о заведениях, к которым у него после долгой дороги лежала душа. Корабль, причаленный к набережной, назывался "Посейдон". Имран с любопытством оглядывал его, проходя мимо, но до его обоняния донесся запах жареной рыбы и он ступил на сходни. Шхуна была двухпалубной. Имран сообразил, что если в этом заведении подают вино, то на нижней палубе, подальше от взглядов святош. Вода Тигра в то время была чистой, сидя у открытого окна он крошил в воду хлеб, кормя рыб. Он заказал креветок, жареных на углях и маленький кувшин белого вина. Когда, закончив трапезу и расплатившись, он направился к выходу, подавальщик, тронув его за плечо, сказал: - Господин, вот тот человек говорит, что ты должен за него заплатить. Имран с изумлением обернулся. - Который? - спросил он. Подавальщик указал на человека сидевшего к нему спиной. * * * Повелитель правоверных, халиф ал-Муктадир, был человеком невысокого роста; белокожий, коренастый, красивый, несмотря на, маленькие глаза и рыжие волосы. На престол он взошел в тринадцать лет и очень этому был рад, так как избавился от обязанности учить уроки. В детстве отец застал его раздающим сверстникам гроздья винограда. Этого было достаточно, чтобы вынести ему смертный приговор, так как, по мнению ал-Муктафи, маленький наследник, имеющий такое свойство характера, повзрослев, должен был растранжирить государственную казну. Но отец пожалел его. Халифом он стал в 295 году усилиями вазира ал-Аббаса, который действовал так, послушавшись совета министра ал-Фурата. Коронация ал-Муктадира была незаконной из-за его несовершеннолетия, но законный наследник ал-Мутазза был слишком умен, чтобы придворные допустили его на трон. Главный кади Багдада был казнен из-за того, что отказался присягнуть на верность незаконному правителю. Но это мало что изменило. Али ибн ал-Фурат, один из четырех главных министров, был очень умным человеком. Когда встал вопрос о престолонаследии, он рассуждал примерно так: не стоит, делать халифом того, кто знает дом одного, имение другого и сад третьего; того, кто общается с людьми, знаком с жизнью, кого жизненный опыт сделал проницательным человеком, поэтому он рекомендовал ал-Муктадира. Но даже хитроумный ал-Фурат, хорошо знакомый с уловками чиновничьего ремесла тут просчитался, ибо мать халифа, греческая рабыня по имени Ша'аб стала энергично вмешиваться в управление халифатом. Смещала и назначала на посты людей по своему усмотрению и опережала всех в разграблении государственной казны. События, о которых идет речь, происходили в конце 299 года. В меджлисе, кроме халифа ал-Муктадира, находились: Госпожа, мать халифа, сидевшая за занавесом; вазиры Али ибн Иса и Али ибн ал-Фурат, в прошлом друзья, а ныне соперники; Абу-л-Хасан, глава дивана тайной службы, а также хаджиб ал-худжаб Наср ал-Кушури. Халиф уже устал от дел и церемоний. Он ерзал на троне, всем своим видом выражая нетерпение. К тому же в гареме его ждал евнух Мунис, у которого ал-Мухтадир проходил курс лечения. Но эмир верующих боялся своей матери, и покорно ждал, когда вазиры выслушают и утвердят людей, которых Госпожа желала видеть при дворе. Секретарь, а это был евнух-негр Муфлих ал-Асвад, заведующий личной перепиской халифа, опустил затекшую руку. Вазиры переглянулись и одновременно пожали плечами. - А что означает это странное выражение на лицах наших вазиров? - спросила из-за занавески госпожа. Она ни к кому не обращалась, но халиф быстро ответил: - Это означает, что они согласны. Это хорошо. Прием закончен, все свободны. - Интересно, - вполголоса спросил ал-Фурат у Али ибн Иса, когда они оказались за дверью, - сколько она потребовала за должности? Но Али ибн Иса не поддержал эту скользкую тему. Он повернулся к ал-Фурату спиной и, сделав знак Абу-л-Хасану, направился к выходу. Наблюдавший эту сцену глава дивана тайной службы вздохнул и последовал за вазиром. Али ибн Иса был человеком нелюбезным в обращении, а подчас даже грубым. Совсем недавно во время официальной аудиенции он так накричал на известного филолога ал-Ахфаша, что у того свет померк в глазах, и он, не снеся оскорбления, умер от разрыва сердца. Грубость вазира по отношению к ал-Фурату создавала лишние проблемы для Абу-л-Хасана, так как будучи подчиненным Али ибн Иса, он невольно оказывался противником влиятельного и хитроумного ал-Фурата. А ссориться с ним Абу-л-Хасану не хотелось. Подошел хаджиб и, обращаясь к ал-Фурату, сказал: - Господин, эмир верующих велит тебе вернуться. Ал-Фурат усмехнулся. Али ибн Иса был уже довольно далеко, но слух у него был отменный. По тому, как замедлился его шаг, Абу-л-Хасан понял, что тот все услышал. Абу-л-Хасан почтительно поклонился, ал-Фурату, прежде чем повернуться к нему спиной, и двинулся за своим начальником. - Ты видел? - спросил Али ибн Иса, когда они прибыли к нему домой. Абу-л-Хасан кивнул. - Все больше и больше власти забирает, подлец. А ведь когда-то министром я его сделал. Абу-л-Хасан хотел сказать, что место вазира ал-Фурат занял по наследству, сменив своего брата, но вовремя сдержался. Вместо этого он сказал: - Может, ничего особенного? - Как же, - с горечью возразил вазир, - я ухожу, а его зовут обратно. Значит, от меня что-то скрывают. Ох, не нравится мне это. - Не стоит придавать этому значения, - продолжал успокаивать Абу-л-Хасан. Вазир крикнул слуге, чтобы тот принес розовой воды. Это навело Абу-л-Хасана на определенные мысли. - О, уже время обеда, - как бы ненароком заметил Абу-л-Хасан, надеясь на приглашение. Повар вазира славился своим искусством. Но вазир укоризненно глянул на Абу-л-Хасана и тот, спохватившись, едва не ударил себя по лбу. Вазир постился. После дворцового переворота 296 года, когда сторонники наследника ал-Мутазза, возмущенные узурпацией власти низложили ал-Муктадира, Али ибн Иса, стоявший за спиной ал-Муктадира, едва не лишился жизни. Казнить его не успели, потому что власть ал-Мутазза продержалась всего один день. Но страха, которого натерпелся вазир, ему хватило на всю оставшуюся жизнь. После этого он перестал пить вино, стал набожен и днем постился. - Я вам больше не нужен? - осторожно спросил Абу-л-Хасан. - Мне было бы интересно узнать, зачем вернули ал-Фурата? - глядя в сторону, сказал вазир. - Вы это узнаете, господин, - поклонился Абу-л-Хасан. - Можешь идти, - разрешил вазир. Вернувшись в диван, Абу-л-Хасан потребовал к себе агента, находившегося в аудиенц-зале. Это был один из хаджибов. Новостей было две. Первая плохая - разговор шел об Али ибн Иса. Когда спросили мнение ал-Фурата, он упрекнул своего коллегу в том, что тот, заботясь о морали людей, подсчитывает, не воруют ли корм у государственных гусей, живущих на багдадских прудах, и в тоже время странно слеп в отношении мизерных налогов, поступающих из Сирии и Египта. Вторая новость была еще хуже. Говорилось о дееспособности дивана тайной службы. За последний год ни одного раскрытого заговора. Может быть, враги перевелись? Или не засыпают шпионов Кордова и Кайруан? Диван тайной службы проспал заговор 296 года. А ведь эта служба курируется Али ибн Иса. "Ах, как это нехорошо", - подумал Абу-л-Хасан. До поры он с величайшим уважением относился к ибн Фурату. Это был очень богатый человек. Говорили, что все его движимое и недвижимое имущество составляло сумму порядка десяти миллионов динаров. Жил он на широкую ногу, выплачивал пенсии, ежегодно выдавал поэтам двадцать тысяч дирхемов жалования. От своих агентов Абу-л-Хасан знал, что среди девяти тайных советников, садящихся за стол ал-Фурата, есть четыре христианина. Для огромного количества своих подчиненных вазир держал кухню, которая ежедневно поглощала сотню овец, три десятка ягнят, по две сотни кур, куропаток и голубей. Пища в его дворце готовилась день и ночь. В специальном зале был резервуар с холодной водой и любой пехотинец или кавалерист, полицейский или служащий, появившийся в этом доме мог получить еду и питье. В день его вступления в должность вазира в Багдаде подскочили цены на бумагу, так как всякому, кто приходил поздравить, он распорядился выдавать свиток мансуровской бумаги. К тому же он был умен. Правда, ум его был особенного рода. От него не было пользы государству, но ал-Фурат так ловко управлял запутанным финансовым хозяйством, что никто не мог понять, как в данный момент обстоят дела. Он сумел внушить многим мысль о своей незаменимости. Абу-л-Хасан помнил слова Фурата, когда тот еще был министром: "Для правления лучше, когда дела идут с ошибками, чем когда они правильны, но стоят на месте". В ту пору Абу-л-Хасан и ал-Фурат были примерно одного ранга. При встречах приветливо раскланивались и подолгу беседовали. Абу-л-Хасан не мог сказать, как в действительности относится к нему ал-Фурат, так как Абу-л-Хасан был обычным писарем, сделавшим карьеру, а ал-Фурат происходил из знатной семьи, из поколения в поколение наследовавшей государственные посты. Нынешнюю свою должность ал-Фурат получил, сменив брата. Абу-л-Хасан же получил свое место при содействии вазира Ал-Аббаса ибн ал Абу-л-Хасана, погибшего при дворцовом перевороте 296 года. С тех пор диван тайной службы формально был в ведении Али ибн Иса. По всему выходило, что ал-Фурат хочет прибрать к рукам тайную службу и поставить туда своего человека. Придя к такому выводу, Абу-л-Хасан отправился домой. Был поздний вечер, и служащие его ведомства изнывали на своих местах. Никто не мог уйти с работы раньше начальника. Это был порядок, который Абу-л-Хасан ввел с самого начала. Шеф тайной службы жил в квартале знати Баб ал-Маратиб. У него был двухэтажный дом с внутренним двориком и садом. Имран подошел к незнакомцу, тронул его за плечо и сказал: - Братец, подавальщик говорит, что якобы ты требуешь, чтобы я заплатил за твою еду и питье. Так ли это? - А почему бы тебе ни заплатить за меня, - не оборачиваясь, сказал незнакомец, - кажется, задолжал ты мне предостаточно. Услышав ответ, Имран сказал подавальщику: "Принеси вина" - и сел за стол напротив новоявленного кредитора, который в этот момент добывал мясо из бараньих ребер. - Приятного аппетита, - вежливо сказал Имран. Кредитор кивнул. - Как здоровье, как идет торговля? - продолжал Имран. Кредитор положил кость, вытер рот и сказал: - Как ты думаешь, может идти торговля у человека, который покупает рабов, а потом отпускает их на волю? - Я не просил вас, вы сами так поступили. Ахмад Башир похлопал Имрана по руке. - Ну, ну парень, я вовсе не попрекаю тебя. Ты спросил, я ответил. А ты что же, не доехал домой, решил в Багдад податься? Имран покачал головой. - Из дома мне пришлось бежать, - сказал он, - Убайдаллах прислал ко мне убийц. - Почему ты думаешь, что это сделал именно он? - спросил Ахмад Башир. Имран достал из одежды какой-то предмет и, оглянувшись по сторонам, вложил в ладонь Ахмад Баширу. - Это я нашел у убийц. Ахмад Башир тоже невольно оглянулся. Затем раскрыл ладонь и увидел кружок из белой глины, печать, на которой была вырезана надпись. Сдвинув брови, Ахмад Башир прочитал: "Мухаммад ибн Исмаил, имам, вали". - И что это значит? - возвращая печать, спросил Ахмад Башир. - Это пароль, по нему исмаилиты узнают друг друга. Такая же печать была у Абу Абдаллаха, да упокоит господь его душу. Подошел кравчий и наполнил вином чаши. Ахмад Башир поднял свою и сказал: - Рад тебя видеть живым и здоровым. - Я тоже, - ответил Имран. Выпили. Имран положил в рот кусочек хлеба, а Ахмад Башир вновь взялся за свою кость. - Что-то плохое случилось с вами? - спросил Имран. Ахмад Башир оторвался от бараньей кости, внимательно оглядел ее и, не найдя ничего съедобного, положил ее на стол. Вытер рот и сказал: - Я разорен.Компаньон обманул меня. У него не оказалось достаточной суммы с собой, и он выдал мне долговую расписку, а когда я пришел к банкиру, оказалось, что она не обеспечена. Вот так. - Ах, как это нехорошо, - покачал головой Имран. - Куда уж хуже. Это удивительно, всякий раз, когда я отпускаю тебя на свободу, на меня сваливается какая-нибудь напасть. Наверное, мне противопоказано творить добро. Имран сказал: - Добро не может быть противопоказано. - Может, - уверенно заявил Ахмад Башир. - Если в мире существует свет и тьма, вода и огонь, небо и земля; значит, в противовес добру имеет право на существование и зло. А значит, кто-то должен нести зло, во всяком случае, не делать добра. Имран пожал плечами, взялся за кувшин с вином и стал разливать. Ахмад Башир, следя за этой приятной взгляду процедурой, сказал: - Что ты собираешься делать? - Выпить, - коротко ответил Имран. - Прекрасный ответ, - рассмеялся Ахмад Башир, - ответ достойный мудреца. Но я имел в виду, что ты собираешься делать вообще, как жить дальше? - Не знаю, - замотал головой Имран. - А где ты остановился? - Нигде, я сегодня прибыл. А вы? - Надо же, выходит, мы одновременно прибыли. В Багдаде есть караван-сарай, в котором я собираюсь остановиться. Мне там должны, кое-что. Хочешь, пойдем вместе? - Пойдем, - обрадовался приглашению Имран, одиночество в незнакомом городе угнетало его. - Только допьем вино. - Непременно допьем. Имран расплатился, допили вино, поднялись и вышли из кабачка. Только- только наступила ночь, темнота, опустившаяся на Багдад, была еще прозрачной. Они, не торопясь, пошли по набережной, слушая всплески воды. Мимо проплывали речные суда и прогулочные лодки, на которых светились огоньки, откуда раздавалась музыка, и слышались песни. - Живут же люди, - одобрительно сказал Ахмат Башир, - умеют веселиться. Из лодки с крытым верхом, проплывающей мимо, донеслись слова: "Не желают ли господа, прокатиться?" - А что там у вас? - с готовностью отозвался Ахмад Башир. - Все что пожелаете - яства и напитки, гурии из райского сада. - Пойдем, прокатимся, - предложил Ахмад Башир - Наверное, это дорого, - замялся Имран, - денег у меня мало. - Я угощаю, - сказал Ахмад Башир. - Эй ты, причаливай, - закричал он. Кормчий подвел лодку ближе, матрос спустил трап и помог нашим героям перебраться на палубу. В каюте полы были устланы коврами. Посредине стояла миловидная женщина лет тридцати и с улыбкой вопрошала: "Чего желают господа - вина с чтением стихов и пением песен или ласки наших прекрасных девушек?" Друзья переглянулись. - Лучше вина, - сказал Ахмад Башир. - И того и другого, - сказал Имран. Женщина поклонилась и вышла. Вошел слуга с огромным подносом, полным снеди и стал выкладывать все на низенький столик, возле которого и сели наши герои, подоткнув бока продолговатыми подушками. Затем появились две молоденькие негритянки в набедренных повязках и с едва прикрытой грудью. - Э-э, - недовольно сказал Имран, - что у них белых нет? - Господин не пожалеет, - показывая ослепительно белые зубы, сказала одна из них, - мы лучше, чем белые. Имран смутился, он произнес эти слова вполголоса, будучи уверен, что девушки не услышат. Он не хотел их обидеть. Чтобы скрыть смущение, он потянулся за вином, но Ахмад Башир остановил его. - Пусть они разливают, - сказал он. В руках одной из негритянок появилась цитра, тронув струны, она запела низким голосом: Позолоти вином твой кубок, мальчик, Ибо этот день ведь как серебряный. Воздух окутан белым и стоит, осыпан жемчугом, Как невеста на смотринах. Ты считаешь, что это снег, Нет, это роза, трепещущая на ветвях, Красочна роза весны, в декабре же она бела. Вторая девушка наполнила чаши вином и поднесла гостям. Ахмад Башир поднял чашу и сказал: - Наша жизнь подобна этой лодке, которая плывет по реке. Выпьем за то, чтобы она как можно долго не останавливалась. Имран кивнул, соглашаясь, и выпил. Появилась хозяйка заведения, улыбаясь, спросила: "Нет ли у вельможных гостей пожеланий?" Имран поманил ее пальцем и спросил тихо: - У вас нет гречанки случайно. -Увы, господин. - Жаль, - расстроился Имран. - Милая, - сказал Ахмад Башир, обращаясь к одной из девушек, - не сиди без дела, следи за нашей посудой, чтобы она не была пустой, а то я этого не люблю. Девушка кинулась выполнять приказание. Вторая девица, перебирая струны, продолжала петь: Подобно лилиям на лугах фиалок звезды на небосводе Джауза шатается во тьме, как пьяная. Она прикрылась легким белым облачком, Из-за которого, она то манит, то стыдливо за ним скрывается. Так красавица из глубины груди дышит на зеркало, Когда красота ее совершенна, но она еще не замужем. Ахмад Башир толкнул Имрана в бок: - Слышал, она еще не замужем, у нас есть шанс. Какую ты себе возьмешь? Имран пожал плечами, ему было все равно. Он хотел спать. Лодка, приятно покачиваясь, скользил по реке. Слышно было, как плещется вода за бортом. Иногда мимо проплывали огни встречных судов. Борясь со сном, Имран услышал Ахмад Башира, который сказал: - Какой странный вкус у этого вина. Абу-л-Хасан, подойдя к дому, крикнул: "Хамза". Дверь тотчас отворилась, и в проеме появился толстый улыбающийся человек. Абу-л-Хасан отпустил охрану и вошел во двор. - Хамза, - обратился Абу-л-Хасан к управляющему. - Пожалуй, я прикажу, чтобы тебя больше не кормили. - Почему господин? - встревожился Хамза. - Потому что всякий раз, когда ты открываешь мне дверь, я опасаюсь, что твои щеки застрянут в проеме. - Господин шутит, - догадался управляющий. - Шучу, - согласился хозяин, однако лицо его осталось серьезным. Он вообще редко улыбался. Иногда, на службе, когда этого требовали обстоятельства. - Вы будете ужинать? - спросил Хамза. - Буду, - подумав, сказал Абу-л-Хасан. Есть он не хотел, но спать было еще рано. Надо было чем-то занять себя. - Накрой в саду, - добавил Абу-л-Хасан. - Сегодня холодно, - озабоченно сказал управляющий, - вы можете простудиться. - А ты жаровню принеси. - Вина? - вопросительно сказал Хамза. - Нет, - ответил Абу-л-Хасан. Ему нужна была ясная голова. - Дай воды умыться. Совершив омовение, Абу-л-Хасан прошел в сад, где стояла небольшая беседка, увитая плющом. Появился мальчик-раб, неся жаровню. За ним шел Хамза, держа в руках белый шерстяной плащ. Абу-л-Хасан сел и позволил укрыть свои плечи плащом. - Сейчас подадут ужин, господин, - сказал управляющий. Абу-л-Хасан кивнул. Мысли его были далеко. Ясно было как день, что Ибн ал-Фурат прибирает власть к рукам и ему мешает независимый от него начальник тайной службы. Удастся ли склонить Абу-л-Хасана на сторону Фурата еще вопрос, куда проще заменить, поставив своего человека. Всегда неприятно почувствовать угрозу со стороны человека, к которому ты относился с симпатией. Такое ощущение, что тебя предали. Усугублялось все это тем, что Фурат был умен. Было бы уместно сравнить их предстоящий поединок со схваткой льва и волка. Львом, понятное дело, был бы Фурат. "Думай Абу-л-Хасан, думай, - сказал себе начальник тайной службы, - ты не имеешь права потерять все, чего добился в жизни. Фурат получил должность по наследству, а ты ее заслужил, значит, ты умнее." Фурат пользовался популярностью в Багдаде. Все славили его доброту и щедрость. Он построил на свои деньги приют для сирот и собирался основать больницу. Но мало кто знал, что на благотворительность уходит едва ли сотая часть из тех денег, что он совершенно бессовестно брал из государственной казны. Подошла молоденькая служанка, поставила перед Абу-л-Хасаном поднос с закусками и, поклонившись, удалилась. Абу-л-Хасан рассеянно взял свежеиспеченную лепешку, положил на нее кусочек козьего сыра, закрыл его листьями салата вазари и принялся жевать. Появился Хамза и остановился в отдалении, вопросительно глядя на хозяина. Увидев его плутоватое лицо, Абу-л-Хасан вдруг что-то вспомнил, и спохватился. - Послушай, Хамза, - сказал он. - Да, господин, - с готовностью ответил управляющий. - А что это за девушка? - недоуменно спросил Абу-л-Хасан, выставив указательный палец и ведя руку в направлении ушедшей служанки. - Это ваша новая служанка, господин, - бодро сказал управляющий. - Вот как, - удивился Абу-л-Хасан, - а кто ты? - Я ваш преданный слуга, - сказал управляющий. - А я кто? - Вы хозяин. - А разве ты не помнишь, что я тебе сказал год назад? - Помню господин, но если вы позволите, я объясню. Иудей на рынке, Ибн Лайс, бакалейщик, хороший человек, честный, давно у него покупаю. Вот этот сыр например... - Ну? - Денег, говорит, не хватает на жизнь, можно сказать, бедствуем. - Что же он - торгует, а на жизнь не хватает? - Понимаете, нуждается он. Просил дочке работу найти. Давно просил. Я подумал, что вам приятно будет, для разнообразия. В доме одни мужчины, а тут женское лицо. - Отправь ее обратно, - сказал Абу-л-Хасан. - Слушаюсь, господин. - Чтоб завтра ее здесь не было. - Повинуюсь, господин. Хамза исчез, а Абу-л-Хасан зябко передернул плечами и протянул руки к жаровне. Остывающие угли меняли свой цвет от красного до золотого. Абу-л-Хасан подул на них и тут же зажмурился от поднявшейся золы. Три года назад он поспешно женился, но жена, к которой он на удивление быстро привязался, умерла, не сумев разрешиться от бремени, и оставила в сердце саднящую рану. После этого Абу-л-Хасан отпустил всю женскую прислугу. Почему-то он был абсолютно уверен, что именно таким образом сумеет освободиться от тоски. Воспоминание болью отозвалось в сердце. Абу-л-Хасан крикнул слугу и приказал подать вина. Ночью во сне он разнимал дерущихся Фурата и Али ибн Иса, часто просыпался от жажды и жадно пил воду, предусмотрительно поставленную Хамзой у изголовья. Утром, жалуясь на головную боль, он выпил кислого молока, которое, как утверждал принесший его мальчик-слуга, должно снять головную боль. Абу-л-Хасан выпил полкувшина молока, затем стал умываться. Слуга сказал: - Разрешите, господин, я вымою вам голову, и все у вас пройдет. Абу-л-Хасан кивнул. Слуга вымыл ему голову горячей водой, и Абу-л-Хасан действительно почувствовал облегчение. Взяв из рук слуги полотенце, он вытерся, и посмотрел ему в лицо. Мальчик улыбнулся и, проведя рукой по бритой голове, жалобно сказал: - Господин, я теперь похожа на мальчика, не отправляйте меня домой. Отец не может нас всех прокормить. - По-твоему все, кого не могут прокормить родители, должны идти ко мне в услужение? Мальчик, опустив бритую голову, молчал. Проходя мимо Хамзы, открывшего ему дверь, Абу-л-Хасан спросил: - Это ты придумал? - Что господин? - недоуменно спросил Хамза. - Ты обрил ей голову? - Клянусь господин, она сама, не сойти мне с этого места. - Ладно, - сказал Абу-л-Хасан, - пусть остается. Среди человеческих пороков существует один, приносящий владельцу особенно много неприятностей - это жадность. Причем она может погубить даже человека, для которого пороки - просто форма существования. Ахмад Башир носил на мизинце левой руки перстень. Почему на мизинце? Потому что он не налезал на другие пальцы. Обычный дешевый перстень из черненого серебра с огромным синим камнем непонятного происхождения, какие чуть ли не на вес продают багдадские медники. Когда одурманенные и спящие крепким сном посетители были ограблены и раздеты, к их ногам привязали тяжелые камни и собирались столкнуть за борт, но один из убийц заметил перстень и принялся снимать его. - Брось, - сказал ему товарищ, - я уже пробовал, не снимается, руки отекли. Но тот не унимался, крутил, пока, разозлившись, не рванул, сдирая перстень вместе с кожей. Когда с человека живьем сдирают кожу, как бы крепко он не спал, все равно проснется. Так и случилось. Ахмад Башир заревел, как раненый бык и одним ударом опрокинул наклонившегося над ним человека. - Имран, - закричал Ахмад Башир, - где ты Имран, черт тебя побери. Всего убийц было четверо, двое в этот момент собирались сбросить Имрана за борт. Сквозь сон он слышал, что его зовут, но как ни силился проснуться, разлепить глаз не мог. Очнулся он в тот момент, когда тяжелый камень потянул его на дно. Грабители двинулись на Ахмад Башира, который, к тому времени уже стоял на ногах. В руках головорезов зловеще поблескивали ножи. В голове у Ахмад Башира был туман, но первый же выпад он парировал с мастерством, достойным начальника полиции. Нож поменял хозяина, а противник, завопив от боли, со сломанной рукой упал на колени. В лодке было тесно и нападать убийцы могли только по очереди. Второму он всадил нож в самое сердце, а в следующий миг располосовал лицо третьему. Увидев что дела приняли такой оборот, оставшиеся в живых, мешая друг другу, бросились прочь и попрыгали в воду, надеясь вплавь добраться до берега. Человек со сломанной рукой молил о пощаде, но Ахмад Башир безжалостно столкнул его в воду со словами: "Потонешь, туда тебе и дорога". Он обошел лодку. Ни женщин, ни товарища не обнаружил. Лодка стояла на якоре. Озадаченный, он сел на корме. И тут, из воды показалась чья-то голова. - Что за черт! Это ты? - спросил Ахмад Башир, признав знакомые черты. - Я, - проговорил Имран, жадно хватая воздух. Он подплыл к лодке и с помощью Ахмад Башира взобрался на нее. - Как же ты меня напугал! - упрекнул его Ахмад Башир. - Извини, - тяжело дыша, ответил Имран, - Нечаянно. Ахмад Башир, услышав ответ, засмеялся. Глядя на него, засмеялся и Имран. Несколько минут они хохотали, глядя друг на друга. - Как же ты выбрался оттуда? - все еще всхлипывая, спросил Ахмад Башир. - Выплыл, - ответил Имран, вызвав новый взрыв смеха. Имран открыл ладонь и показал остро отточенный небольшой клинок без рукоятки. Показал и спрятал в потайное место в подошве обуви. - После покушения не расстаюсь с ним. - Молодец, - сказал Ахмад Башир, - хорошо придумал. Надо и мне так же сделать, отличная штука. А эти шлюхи куда делись, хотел бы я знать? Здорово они нас приласкали. - Повезло нам, - сказал Имран. - Если б не это, пропали бы, - Ахмад Башир показал кровоточащий палец и перстень на нем, и рассказал, что произошло. - Хотел бы я знать, где мы находимся, - сказал Имран, - и как будем отсюда выбираться, - его трясло от холода. - Надо бы тебе одежду сменить, сухую одеть, - сказал Ахмад Башир. Он обошел лодку, заглядывая во все углы. Имран снял с себя мокрую одежду и принялся ее отжимать. Донесся торжествующий голос Ахмад Башира и он появился, волоча за собой человека. - Спрятался, негодяй, - сообщил Ахмад Башир. Человек упал на колени и взмолил о пощаде. - Благородные господа, не убивайте меня, я только лишь матрос! - Врешь, собака, - грозно сказал Ахмад Башир, поднося кинжал к горлу бедняги. - А кто покажет нам дорогу? - спросил Имран. - Верно, - согласился Ахмад Башир и опустил кинжал. - Шелудивый пес, - сказал он, - давай рули, вывози нас отсюда. - Туда, где вас взяли? - спросил обрадованный матрос. - По-моему, он слишком много болтает, - заметил Ахмад Башир, - не отрезать ли ему язык? Матрос бросился выполнять приказание. - Отвези нас поближе к кварталу Аш-Шаммасия, - крикнул Ахмад Башир. - Там караван-сарай, - пояснил он Имрану. - Ты где собирался ночевать? - В мечети, у меня мало денег. - Ничего, пойдешь со мной, у меня там номер оплачен с прошлого раза. Имран, раздевшись догола, отжимал одежду. Ахмад Башир, пошарив по углам, сказал ему: - Не трудись, приятель, вот сухая, - и бросил ему охапку тряпья. Имран брезгливо взял одежду в руки. - Ее, наверное, с убитого сняли, - сказал он, поднося кафтан к светильнику. - Нет, - уверенно ответил Ахмад Башир, - тебя же они в одежде сбросили. - На мою они просто не позарились, - резонно заметил Имран, - не хочу. Он решительно бросил одежду в угол и стал натягивать свою. - Ишь, - усмехнулся Ахмад Башир, - забыл, как у старьевщика одежду покупал? Имран не ответил, пытаясь согреться, он яростно размахивал руками. Лодка легко скользила по воде, разрезая серый туман. - Эй ты, где мы плывем? - крикнул Ахмад Башир. - Канал ал-Му'алли, господин, - кланяясь, ответил матрос, - уже скоро. - Смотри у меня, - погрозил ему Ахмад Башир. Через некоторое время лодка пристала к берегу. - Здесь господин, - сказал матрос, кланяясь. - Не врешь? - спросил Ахмад Башир, вглядываясь в очертания домов. - Нет, господин, здесь рукой подать. - Что с ним будем делать, а Имран? - Ничего, пусть живет, - отозвался тот. - Слышишь, недоносок, мой друг дарит тебе жизнь, он добрый. Но свое занятие лучше бросай, попадешься мне еще раз, не пожалею. Из тумана донесся голос матроса: "Это были аййары, они вам отомстят, будьте осторожны". Имран, а за ним Ахмад Башир перебрались на берег. Лодка тут же исчезла в тумане, словно ее и не было. Ворота караван-сарая были заперты. Естественно, ведь была еще ночь. Но Ахмад Башир принялся стучать, переполошив обитателей. Чей то голос спросил: - Кто стучит в столь поздний час? - Путник, - отозвался Ахмад. - Иди своей дорогой, путник, в это время мы не открываем, утром придешь. - До утра еще далеко, открывай, кому говорят, я оплатил ночлег. - Не открою, - упрямился человек. - Сейчас ворота подожгу, - пообещал Ахмад Башир. - Может уйдем, - неуверенно сказал Имран. За воротами послышались новые голоса, и в щелях ворот появились всполохи света. Это на шум вышел разбуженный хозяин караван-сарая. Дверь открылась. Хозяин, выглядывая из-за спины охранника, сказал: - Эй вы, уходите, свободных мест все равно нет, а не уйдете, пошлю за полицией, и вас арестуют. - Может быть, ты меня не узнал, подлая скотина? - грозно спросил Ахмад Башир. Хозяин взял из рук раба факел и поднес поближе. Узнать он никого не узнал, но дурное предчувствие уже охватило его. - Разве ты не помнишь, как восемь лет назад ты снял две шкуры с одной овцы, и оплаченную мною комнату отдал другим людям, а потом они чуть не убили меня. Теперь хозяин вспомнил и, отступив назад, приказал закрыть ворота. Но не тут-то было. Ахмад Башир, протянув руку, ухватил его за бороду, и держа ее в руках, оттолкнув охранника, вступил во двор. За ним вошел Имран. - Господин, - жалобно сказал хозяин, - а ведь я в больницу вас отправил, помните? - Помню, поэтому ничего тебе не сделаю. Давай комнату, и будем квиты. Ахмад Башир выпустил из рук бороду и, указывая на колодезный камень, сказал Имрану: - Это место едва не стало моим надгробием. Как увидел, сразу в голове зуд появился. - И, - обращаясь к хозяину: - Жить мы будем в той же комнате. - Господин, - заискивающе сказал хозяин, - не сердитесь, эта комната сейчас занята, я дам вам другую. - Ну, нет, я этого больше не потерплю, оплаченную мною комнату постоянно кто-то занимает. Придется их выселить, пошли. Имран дотронулся до руки Ахмад Башира. - С вами поступили дурно, - миролюбиво сказал он, - если вы поступите так же, зло никогда не кончится. Ахмад Башир не стал спорить. Он и куражился-то больше для забавы. - Хорошо, подлая скотина, скажи спасибо моему другу, он добрый человек, а то бы я показал тебе. Давай другую комнату, а этому благородному господину надо высушить одежду. - Прошу за мной, - облегченно сказал хозяин. - Слава Аллаху, обошлось. Ахмад Башир заснул мгновенно, лишь только голова его коснулась подушки. Имран же, напротив, долго ворочался, пытаясь согреться, затем ему пришлось выйти во двор по малой нужде. Для этого он надел кабу Ахмад Башира, поскольку его одежду слуги унесли сушить. Когда, вернувшись, он стал раздеваться, из какой-то прорехи в одежде вдруг выкатилась круглая белая печать, точь-в-точь такая же, какая была у него. Абу-л-Хасан отправился на службу и пробыл там до обеда, разбирая каракули агентурных донесений. Обычно он полагался в этом на специального секретаря, но в серьезных ситуациях делал это собственноручно, надеясь найти слово или происшествие, которые придадут его мыслям правильное направление. Но все было тщетно. Наступил час трапезы. В это время чиновники его ранга отправлялись по домам, чтобы отдохнуть, а затем вечером вернуться к своим обязанностям. Так же обычно поступал и Абу-л-Хасан, но сейчас, чувствуя нарастающее беспокойство, он никуда не пошел. Начальник тайной службы отправил слугу к воротам халифского гарема за едой. Повара, обслуживающие гарем, славились свои искусством, а халифские жены назло друг другу заказывали себе столько блюд, что съесть их все не могли. Поварята затем продавали остатки. Любой человек, ожидающий гостей, мог пойти к гарему и купить там самую изысканную пищу, какую не готовили больше нигде в Багдаде. Пообедав, Абу-л-Хасан в сопровождении секретаря совершил прогулку по территории халифской резиденции. Одну за другой обошел казармы гвардейцев, Яанисиййа, Муфлихиййа, названные так по именам командиров полков грека Иоанна Яниса и евнуха Муфлиха, отборных солдат аскар-ал-хасса и личной гвардии халифа Мухтарин. На плацу позади халифского дворца происходили учебные бои, доносились звон мечей и шумные возгласы. Участники состязаний были окружены плотным кольцом зрителей. Подойдя ближе, Абу-л-Хасан пробрался в первый ряд. Узнавая министра люди, почтительно, расступались перед ним. Абу-л-Хасан с удивлением отметил, что в этот неурочный час среди зрителей очень много придворных высокого ранга и военачальников. Подняв глаза, он увидел, что на трибуне сидит сам халиф ал-Муктадир и с интересом следит за происходящим. Абу-л-Хасан поклонился на всякий случай, хотя был уверен, что его поклон никто не заметит, и перевел взгляд на ристалище: - Вот оно что, - пробормотал он себе под нос. Среди участников состязания он заметил ладную фигуру евнуха Муниса. Держа в каждой руке по мечу Мунис сражался против четырех тюрок-гвардейцев. В этой игре выбывшим считался солдат, получивший порез или не удержавший в руках оружие. Мечи в руках Муниса разили с такой ловкостью и быстротой, что Абу-л-Хасан сказал вполголоса, обращаясь к своему спутнику: - Он больше похож на наемника, этот евнух, а тюрки - на евнухов. Как много людей занимаются, несвойственным им делом. Мунис вывел из строя троих нападавших, а сам получил ранение от четвертого, на этом бой закончился. Под приветственные возгласы участники боя повернулись лицом к халифу и поклонились. Халиф поднял руку в одобрительном жесте и покинул трибуну. Учебные бои продолжались, но зрители стали расходиться. Абу-л-Хасан подошел к Мунису и приветствовал его. - Воистину ты рожден воином, - сказал он. - Благодарю тебя, о Абу-л-Хасан, - наклонив голову, ответил Мунис, - твои слова много значат для меня. - Ты ранен, - заметил Абу-л-Хасан. Из порезов на мускулистых руках евнуха шла кровь. Мунис засмеялся. - Это хорошо, - сказал он, - раны освежают мужскую кровь. Подошел лекарь и стал обрабатывать раны дезинфицирующим раствором, а затем наложил повязки. Подождав, пока тот удалится, Абу-л-Хасан сказал: - Многие, Мунис, завидуют тому расположению, какое выказывает тебе повелитель правоверных. Но я лично думаю, что это лишь малая толика того, чего ты достоин. Собравшийся уходить, Мунис остановился и изумленно посмотрел на министра. Был он среднего роста, но прекрасно сложен: стройный, плечистый с тонкой талией. Встретившись с его голубыми глазами, Абу-л-Хасан отметил, что глаза халифа ал-Муктадира тоже голубого цвета. Удивление Муниса было неподдельным. Он, уже привыкший к положению любимца халифа и к лести окружающих, все же понимал, что разговаривает с очень влиятельным человеком в иерархии халифской империи, который совершенно не нуждался в покровительстве евнуха. - Ты, Мунис, даже не представляешь, на какую должность я тебя рекомендовал, и все бы получилось, если бы не противодействие Ибн ал-Фурата. - Какую должность, о Абу-л-Хасан? - На должность силах-салара. Потерявший дар речи евнух подошел ближе. Даже в самых смелых мечтах оскопленный раб не мог вообразить себе такое. - Ибн ал-Фурат? - наконец переспросил он. - Ибн ал-Фурат, - подтвердил Абу-л-Хасан, - ты же знаешь эту знать, потомственных чиновников, они не любят выскочек, даже если они и умные люди, вроде нас с тобой. У них все время случаются провалы в памяти, они забывают, что даже Али пришлось доказывать свое право на имамат. - Ты не шутишь, Абу-л-Хасан? - спросил Мунис. - Нет. - Значит, нам есть, о чем разговаривать. - Ты сметлив, - улыбнулся Абу-л-Хасан, - это хорошо. Но не сейчас, слишком много любопытных, к нам прислушиваются. Мунис кивнул и ушел. Глядя ему вслед, Абу-л-Хасан заметил своему спутнику: - Оскопить такого героя было преступлением. - Скопят мальчиков, - ответил секретарь, - в этом возрасте не очень-то и видно, кто герой, а кто трус. Да и монахи по-своему оценивают мужчин. - Имеет ли он влияние на ал-Муктадира? - спросил Абу-л-Хасан. - Этого никто не знает, - ответил секретарь, - почему-то к нему благоволит халиф. Абу-л-Хасан повернулся к секретарю и, пристально посмотрев на него, сказал: - Это серьезное упущение, надо непременно узнать. - Слушаюсь, раис. Тут Абу-л-Хасан увидел ибн ал-Фурата в сопровождении свиты, спешащего к месту учебных боев. "Старый лис опоздал", - злорадно подумал Абу-л-Хасан. И он был прав. Фурат, услыхав, что халиф наблюдает учебные бои, торопился показать свою заинтересованность в боевом духе гвардии. Но не успел. Подойдя к нему, Абу-л-Хасан приветствовал вазира. Фурат небрежно кивнул в ответ. - Не повезло вам, - сокрушенно сказал Абу-л-Хасан. - Это еще почему? - грубо ответил Фурат. - Такое зрелище пропустили. Мунис сражался как лев. Сам повелитель правоверных пришел полюбоваться. Фурат скривился в усмешке. - Не знаю, как я переживу это, - сказал он. Абу-л-Хасан улыбнулся, оценив иронию. Фурат повернулся, собираясь уходить. Абу-л-Хасан сказал ему вслед: - Повелитель прочит его в военачальники. Фурат напрягся и медленно повернулся к Абу-л-Хасану: - Откуда это известно? Абу-л-Хасан развел руками. - Вам ли этого не знать. Ходят слухи. Два царедворца, источая яд, улыбнулись друг другу и разошлись. "Наживка брошена", - сказал себе Абу-л-Хасан, возвращаясь в диван тайной службы. Особенно его забавляло то, что он импровизировал. Абу-л-Хасан еще не знал, какую выгоду он извлечет из противостояния Муниса и Фурата, но интуитивно чувствовал, что начатая интрига пойдет ему на пользу. Едва в сознании забрезжил рассвет, как его руки потянулись, пытаясь нащупать плавные изгибы женского тела. Но в следующее мгновение он застонал и поднял голову, проклиная нечистого. Десять лет без малого, как погибла Анаис, а он все ищет ее тепло в этом призрачном предрассветном времени. В комнате он был один. Ахмад Башир удивленно хмыкнул и вслух произнес: - А где же эта деревенщина? Оделся и вышел во двор. Порасспросив сторожа, он узнал, что его приятель ушел еще затемно, куда - неизвестно. - Понятно, а где твой хозяин? - Здесь где-то ходит. Оглядев двор, полный всякого люда: торговцев и покупателей, поденщиков и солдат, Ахмад Башир заметил хозяина, который в свою очередь, заметив скандального постояльца, юркнул в ближайшую комнату. Подойдя ближе, Ахмад извлек его оттуда и сказал: - Я отправляюсь по делам. Если, когда я вернусь, обнаружится, что мою комнату кто-то занял, пеняй на себя, ибо я разобью твою башку об этот колодезный камень. Ты меня понял? Хозяин, вымученно улыбаясь, кивнул. Ахмад отпустил ворот его одежды и вышел со двора. Он отправился к набережной, где наняв лодку, велел отвезти себя к каналу ал-Муалли. Это был канал примыкавший к Ад-Дар-ал-Азиз, дворцовому комплексу, на территории которого находились все правительственные учреждения. Имран ушел из караван-сарая затемно. У привратника он спросил, где находится ближайший рынок, и теперь двигался в указанном направлении. Чувствовал он себя отвратительно: невыспавшийся, в непросохшей одежде, дрожа от холода, он брел по каменистой дороге, старательно обходя лужи, пока не добрался до базара "Сувайка Галиб". Базарные ворота были еще закрыты, и ему пришлось немного подождать. Моросил дождь и Имран, спрятавшись под навесом, размышлял над своим положением. Больше всего его мучил вопрос - случайна ли встреча с Ахмад Баширом. Судя по тайному знаку, можно было предположить, что это новый посланник фатимидского халифа, прибывший за головой Имрана. Но к чему было проявлять столько лицемерия и тянуть время? Но, с другой стороны, чего еще можно было ожидать от старого интригана, каким,несомненно, являлся бывший начальник полиции? Имран с тоской посмотрел на небо, пытаясь в разводах серых туч разглядеть свет. Его знобило. "Кажется, я заболел", - сказал себе Имран и стал щупать лоб. Никогда еще ему не было так плохо, даже в тюрьме, в ожидании казни. Он с тоской подумал о караван-сарае, где в тепле спал сейчас Ахмад Башир и едва не пошел обратно. Усилием воли он сдержал себя и еще выше поднял плечи. Читатель! Вообрази себя стоящим в сырой одежде без денег и с простудной ломотой в теле сумеречным утром на улицах чужого города, даже если этот город называется Багдад, иначе Мадинат ас-Салям, как первоначально назвал его основатель города халиф ал-Мансур. Вообрази и посочувствуй нашему герою. Заскрипела дверь в воротах, и в проем выглянул сторож. - О Аллах, уже стоит, - сказал он, завидев Имрана и, видимо, приняв его за поденщика, - вы спать когда-нибудь ложитесь? Во сколько ни открой, уже стоит! Заходи уж. У Имрана не было ни сил, ни желания объяснять, что он не поденщик, и он вошел вовнутрь. - Вон, - сказал сторож, указывая рукой, - иди туда, лавка Ибн Лайса, третья справа, ему сегодня нужен работник. Имран вздохнул и поплелся к лавке Ибн Лайса, ему уже было все равно, он даже почувствовал облегчение,от того, что за него что-то решили. - Хоть бы спасибо сказал, - крикнул сзади сторож, - скотина неблагодарная. Имран, не оборачиваясь, поднял руку в знак благодарности. Лавка была закрыта, но едва Имран стукнул в ставни, как послышался бодрый голос и появился хозяин. Ибн Лайс оказался тучным человеком с красной бородой. - Поденщик? - спросил он. Имран кивнул, не вдаваясь в подробности. Он чувствовал озноб и, напрягая тело, пытался унять дрожь. - Пять дирхемов и обед, согласен? Имран кивнул. - Заходи. Имран вошел в лавку. - Вон мешки в углу, это соль. Выноси пока их на улицу под навес, сейчас подвода подойдет, в Самарру хочу отправить, у шурина в лавке пусто, просил подбросить товару. Погрузи на телегу, потом дам другую работу. Имран кивнул и принялся за работу. Он перенес все мешки на улицу, затем погрузил их на подъехавшую арбу. Потом подошла другая арба с товаром, и Имран разгрузил ее. Так он проработал полдня, и его позвали обедать. На кухне, куда его отвела повязанная платком голубоглазая девушка, горел очаг и Имран сел поближе, надеясь согреться. Девушка дала ему тарелку, на которой лежали хлебная лепешка, кусок вареной тыквы и сыр. - У вас что, пост? - спросил Имран, обозрев содержимое тарелки. Девушка прыснула и убежала. Через некоторое время Имран услышал, как она сказала: - Отец, я побегу, меня отпустили только забрать вещи. Хозяин лавки что-то ответил, но что именно Имран не разобрал, так как в это время заговорила хлопотавшая на кухне женщина. - Пост, - ворчливо сказала она, - у них каждый божий день пост, второй месяц жалование не платит. Брали кухаркой, а я и стираю и убираю, жена у него умерла, а детей куча, раньше хоть старшая дочка помогала, а он ее в прислуги отдал, и я теперь одна надрываюсь. Тебе, парень, сколько за работу обещали? - Тебя это не касается, - буркнул Имран. Женщина ему не понравилась. Насилу проглотив кусок хлеба с сыром, он отставил тарелку, опустил голову на руки, а руки на колени. Ему было худо. В горле торчал какой-то кусок, причинявший боль при сглатывании, и он никак не мог согреться. Имран закрыл глаза и тут же провалился в мгновенный сон, где почему-то увидел Рахмана, телохранителя Абу Абдаллаха, который показывал, как надо двигаться в драке с несколькими людьми, чтобы держать всех в поле зрения. Локоть Имрана соскользнул с колена и, роняя голову, он очнулся. Кухарка, подойдя ближе, взглянула ему в лицо и сказала: - Мужчина, кажется, у тебя жар, ты болен? - Кажется, - едва слыша свой голос, ответил Имран. - Эй, работник, где ты там? Имран поднялся и пошел на зов. - Не туда, - сказала кухарка, - выход вон там. Ибн Лайс отвел Имрана на склад и принялся объяснять, что делать, но вдруг послышался чей-то истошный крик и слова: "Отец, отец". Торговец сделался бледен, говоря: "Господи, спаси и помилуй", выскочил наружу, откуда вскоре донеслись возбужденные голоса, а затем звук смачной оплеухи. Немного помедлив, Имран выглянул, и глазам его предстала следующая картина. Двое мужчин наскакивали на торговца, за спиной которого пряталась его дочь, та самая голубоглазая девушка, которая недавно принесла Имрану еду. Имран вышел, надеясь своим появлением разрядить обстановку. Его это, конечно, не касалось, но и сидеть на складе, делая вид, что ничего не слышишь, было бы трусостью. - Хозяин, - вежливо сказал Имран, - не нуждаетесь ли вы в моем участии? - Не надо, - сказал Ибн Лайс, скосив глаз на работника. Защищая свою дочь он все же боялся преступить пределы дозволительные торговцу-иудею, живущему среди мусульман, и надеялся, что негодяи, приставшие на улице к его дочери угомонятся, отвесив ему пару оплеух. - Эй ты, недоносок, - сказал один из мужчин, обращаясь к Имрану, - зайди в свою конуру и не высовывайся. Имран ощутил знакомое возбуждение и улыбнулся. Как давно он не ощущал этого пьянящего чувства! - Иди сюда, сын потаскухи, - сказал Имран, ему стало вдруг легко и недомогание как рукой сняло, - иди сюда. "Сын потаскухи" и второй, его товарищ, оставили своих жертв и подступили к Имрану. Это были молодые люди в халатах подбитых ватой и в заплатанных шароварах. У каждого на плече висел аркан, а на поясе нож. Извлекая из подошвы нож, Имран успел удивленно отметить, что эти негодяи ходили вооруженными , в то время как ношение оружия населению было запрещено. Первый выпад Имран успешно отбил ногой и, не давая противнику подобрать выбитый нож, поднял его сам, видя растерянность, отразившуюся на лицах врагов, не ожидавших такого отпора. Комната была мала, и их численный перевес не имел особенного значения. Имран бросился вперед и, сделав несколько молниеносных движений, нанес обоим глубокие порезы, отчего лица противников окрасились кровью. В довершении ко всему, тот, у кого в руках еще остался нож, споткнулся о словно ненароком подставленную ногу Ибн Лайса и грохнулся оземь. Нож при этом оказался в пределах ноги Ибн Лайса и тот не преминул наступить на него. Имран, не теряя времени, освободил одну руку и нанес противнику прямой удар в челюсть. Негодяй, взмахнув руками, упал на своего дружка. Имран, принялся, было, избивать обоих ногами, но ему это очень быстро надоело. С помощью торговца он вышвырнул негодяев из лавки. Ибн Лайс расплылся в улыбке. - Ах, как славно мы их вздули, - восхищенно сказал он. Имран, тяжело дыша, спрятал свой кинжал. Заметив радостный взгляд девушки, он невольно смутился. Протянув нож хозяину, сказал: - Спрячьте это. Хозяин повертел в руках ножи, помрачнел и бросил их в угол. - Зря ты, парень, полез не в свое дело, - расстроено сказал он, - это были айары, с ними лучше не связываться. Придут, не сносить мне теперь головы. Ох, надо пойти к хаджиб-ал-бабу. - Кто это, айары? - спросил Имран, припоминая, что он уже слышал это слово. Хозяин, не отвечая, выглянул на улицу. - Кажется, ушли. Эй, старуха! На зов вышла кухарка. - Отведи ее. - Сам бы отвел, хозяин, боюсь я, - жалобно сказала женщина. - Я бы отвел, да боюсь, вернутся, лавку еще сожгут. Эх, парень, наделал ты делов! Не умер бы я от пары оплеух. - До чего ж ты неблагодарный человек, - разозлился вдруг Имран, - все вы торговцы такие. Ладно, придержи язык, - остановил его Ибн Лайс, - ишь разошелся. Имран вдруг почувствовал такую слабость, что вынужден, был схватиться за стену, чтобы не упасть. Боевой пыл исчерпал в нем последние силы, и сейчас болезнь неумолимо накатывалась на его тело. - Больной он, хозяин, - сказала кухарка, - жар у него, простыл бедолага. Много не наработает. - Ладно, идите, - приказал Ибн Лайс, - я пригляжу за ним, не гнать же его теперь, да быстрее возвращайся. Девушка бросила на Имрана благодарный взгляд, улыбнулась и исчезла за порогом. Хозяин взял Имрана за локоть и повел, говоря: - Пойдем к очагу, я дам тебе попить горячего, согреешься. Усадив работника поближе к огню, Ибн Лайс сказал: - Жаль, парень, что Коран запрещает вам вино. Я бы сейчас согрел тебе кружку, сразу полегчало бы. - Ты что, читал Коран? - спросил Имран. - Нет. - И я не читал, так что неси вино и не доверяй болтовне глупцов. Хозяин хмыкнул, пошарил в углу и достал закутанный в тряпье кувшин. - Я тоже горячего попью, - сказал Ибн Лайс, наливая вино в железную миску и ставя ее на огонь. По комнате тотчас поплыл пряный винный дух. - Смотри, как бы не закипело, - через некоторое время заметил с беспокойством Имран. - И то, - согласился хозяин. Снял миску и разлил вино в глиняные чаши. Имран сделал несколько глотков, обжигаясь и дуя на вино, и блаженно вздохнул. Это было именно то, чего ему сейчас недоставало. - А куда ты дочку отправил? - Служит она у одного вельможи. - Торговля плохо идет? - Плохо. Еле концы с концами свожу. В городе был голод прошлой зимой. Два раза грабили лавку, еле поднялся. Жена умерла, детей выводок целый. Пришлось старшую пристроить. - Замуж бы выдал. - Не берут. - Почему? Она красивая. - Иудеи мы, мало здесь нас, - сказал Ибн Лайс. - А ты, приятель, откуда взялся. - Издалека, - уклончиво ответил Имран. Осторожность украшает героя. Ибн Лайс понимающе усмехнулся и не стал настаивать на ответе. - Как же тебя сюда занесло? Имран тяжело вздохнул и поставил пустую чашу у ног. - Жизнь, - сказал он, - это старая шлюха и дает она тому, кто превосходит остальных в подлости, коварстве и вероломстве. Ибн Лайс при этих словах едва не пролил вино. - Крепко сказано. - Я бы крепче сказал, да слов таких не знаю. А знаю одно,- в жизни нет справедливости. Благородные люди прокладывают дорогу проходимцам. Погибает всегда герой, часто с помощью проходимцев. А возмездие почему-то никого не настигает. Ибн Лайс внимательно посмотрел на Имрана. - Однако на простого поденщика ты не похож. Имран пожал плечами. - Ты ошибаешься, парень, - вздохнув, сказал Ибн Лайс, - справедливость есть, только она, как бы это сказать. Она велика, как велик Господь Бог и творит он ее по своим меркам. Ведь когда ты наступаешь на муравья, ты не думаешь о том, что творишь зло, а муравей при этом говорит, что нет справедливости, человек мол,раздавил его и пошел себе дальше, и кара его не настигнет. - Значит, мы муравьи? - спросил Имран. - Выходит так, - с грустью ответил Ибн Лайс. Наступило молчание. Огонь в очаге стал угасать. Ибн Лайс поднялся, чтобы подбросить сучьев. Когда он вернулся, Имран спал, уронив голову на грудь. Торговец дотронулся до его лица. Работник пылал как жаровня. "Эх, - сказал хозяин, - нанял я тебя на свою голову". Он растолкал Имрана и помог ему дойти до лежанки. Вернулась кухарка, подошла к хозяину, и они долго разговаривали, стоя над Имраном. Их голоса раздражали нашего героя и он, с трудом разлепив веки, сказал: - Нельзя ли потише. - У тебя в Багдаде есть родные или знакомые? - Есть, - ответил Имран и провалился в беспамятство. В поздние послеобеденные часы Абу-л-Хасан нанес визит вазиру Али ибн Иса. Ему пришлось ждать, так как вазир диктовал поручения своим чиновникам. Наконец, к Абу-л-Хасану вышел секретарь и пригласил войти. Глава тайной службы вошел и склонился в поклоне. Али ибн Иса сидел, спиной к занавеске, и производил впечатление очень бодрого, несмотря на свой возраст, а было ему больше шестидесяти, человека. Но начальнику шпионов было известно, что занавеска закрывает стенную нишу набитую подушками, на которые опирался, усталый вазир. - Рад видеть тебя, о Абу-л-Хасан, - произнес вазир, - должен сказать, что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах. - Ваши слова - лучшая награда для меня, - ответил Абу-л-Хасан, - но справедливости ради замечу, что светлеют ваши глаза от света ваших глазах отражающегося от меня. - Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, - с улыбкой сказал вазир, - но довольно говорить друг другу любезности. Скажи, что нового при дворе? - Все хорошо, хвала Аллаху, видел повелителя правоверных, жив-здоров, выглядит прекрасно, - Али ибн Иса удивленно поднял брови. - Неужели он дал тебе аудиенцию? - Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха Муниса с гвардейцами. - С дейлемитами? - Нет, с тюрками. - Что бы это значило? - спросил вазир. - Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один. - Вот как, - рассеянно удивился Али ибн Иса, - и что бы это значило? - У меня есть соображения на этот счет. - Прошу. - Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости, испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого. - Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом? - В этом нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это прирожденный воин. Было бы удивительно, если бы халиф прочил на это место человека более достойного, но не имеющего к этому призвания. К тому же история знает немало примеров тому, как рабы проявляли способности, подобающие государственным мужам. Абу-л-Хасан умышленно не дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если дело не выгорит, можно будет утверждать, что им было высказано лишь предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через некоторое время счесть эту версию своим умозаключением. - Но он евнух, - настаивал Али ибн Иса. - Я думал об этом. - Любопытно. - У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток. - Возможно, - задумчиво сказал Али ибн Иса, постукивая указательным пальцем по лбу, - но твои умозаключения представляются мне слишком сложными. Кстати, это беда умного человека. Любую возникшую проблему он старается продумать путем сложных логических построений, и в семи случаях из десяти он проигрывает, так как противник, оказывается, двигался простейшим путем, то есть тем, какой приходит на ум сразу. - Прошу простить меня. Наверное, вы устали, а я утомляю вас своими домыслами. - Нет, нет, ты хорошо сделал, что рассказал мне об этом. Сомнительно, что халиф поступит так, как ты говоришь, но поступил ты правильно. - Вы позволите мне удалиться? - Да, конечно, иди отдыхай. Я доволен тобой. У выхода Абу-л-Хасан остановился и произнес то, что приберегал напоследок. - Кстати, Ибн ал-Фурат тоже был там, - Али ибн Иса встрепенулся и посмотрел на Абу-л-Хасана. - Ибн ал-Фурат? - Да, и простите, мне только сейчас это пришло в голову. - Что именно? - Если Ибн ал-Фурат озвучит тайное желание ал-Муктадира, он усилит свое влияние. - Не называй повелителя правоверных по имени, это невежливо, и не мне учить тебя манерам. - Простите, - сказал Абу-л-Хасан, склонился в почтительном полупоклоне и так быстро исчез, что в следующее мгновение, всемогущий вазир сделал мозговое усилие, чтобы сохранить в памяти воспоминание о начальнике тайной службы. Абу-л-Хасан покинул дом вазира с улыбкой на устах. Он был доволен собой. Перед тем как отправиться домой, он зашел в присутствие, чтобы прочитать последние донесения агентов. В приемной навстречу ему поднялся тучный мужчина в черной чалме и, не дав опомниться, заключил в объятья. Силой посетитель обладал изрядной, как ни пытался Абу-л-Хасан отстраниться, ничего не получилось. Он лишь поймал взгляд секретаря, настороженно следившего за ними и делавшего какие-то знаки. - Дорогой друг, - бубнил в ухо незнакомец, - как я рад вас видеть! Получив, наконец, свободу движений, Абу-л-Хасан вгляделся в лицо посетителя и... какое-то давно забытое, но оставившее светлую печаль, событие глянуло на него глазами посетителя. Секретарь сказал на всякий случай: - Господин сказал, что вы его ждете. - Это вы, вы живы! - наконец произнес Абу-л-Хасан. - Да, это я, раис. Будучи проездом в славном городе Мансура11 не мог не навестить вас. Бывший сахиб аш-шурта был бодр и весел. - Вы правильно поступили. На лице Абу-л-Хасана была неподдельная радость: - Что же мы стоим, проходите в мою комнату. Идя за Ахмад Баширом, раис чуть не засмеялся, до того он был рад видеть этого человека живым. Узнав о смерти Ахмад Башира, Абу-л-Хасан расстроился, пенял себе за недостаточное участие в судьбе человека. И чем более прочилось положение Абу-л-Хасана, и росло его благосостояние, тем более терзали его угрызения совести. Вошли в комнату, и Абу-л-Хасан сказал: - А зачем сюда, поедем ко мне домой. - Стоит ли беспокоиться, - неуверенно сказал Ахмад Башир. - Стоит, стоит. Помните, как славно вы угостили меня в Сиджильмасе? - Давно это было, - невесело произнес Ахмад Башир Абу-л-Хасан вызвал охрану и предложил гостю последовать за ним. - К чему столько солдат? - удивился Ахмад Башир, увидев отряд вооруженных людей. - Положение обязывает, - сказал Абу-л-Хасан, - вы не видели выезд Назука. - Кто этот Назук? - Сахиб аш-шурта Багдада. - Надо же, - процедил сквозь зубы Ахмад Башир. Абу-л-Хасан положил руку на плечо Ахмад Башира. - Простите меня, друг мой. Если бы вы знали, как я переживал вашу неудачу. - Пустое, - беспечно отозвался Ахмад Башир, он уже справился с собой, - я недурно провел все это время, многое повидал. Должен вам сказать, что умному человеку все равно, чем заниматься, он во всем добьется успеха, главное - не бояться риска. - Совершенно верно, - подхватил Абу-л-Хасан, - прекрасно сказано. Всегда приятны слова, освобождающие вас от чувства вины, которое появляется при виде человека, обошедшегося без вашей, необходимой для него помощи. - Уже скоро, - сказал Абу-л-Хасан, - вон за тем поворотом мой дом. Процессия двигалась неспешным шагом. Улицы были безлюдны. Редкие прохожие торопились уступить дорогу военным. Начинало темнеть, и блестящая луна неумолимо поднималась на небосвод. - Какая хорошая в этом году зима, - заметил Абу-л-Хасан, - вы не находите? Поговорили немного о погоде. Абу-л-Хасан сказал, что морозы случаются редко, но каждый раз это стихийное бедствие для Багдада. Голод, мор и, как правило, народные волнения. У ворот своего дома Абу-л-Хасан отпустил охрану, надо признаться, пользовался он ею редко. Начальнику тайной службы не подобает привлекать к себе внимание. Захотелось произвести на гостя впечатление. - Хороший дом, - сказал, оглядевшись, Ахмад Башир, - да будет вам польза от него. - Благодарю вас, - ответил Абу-л-Хасан, и приказал подать ужин .. Вслед за хозяином, Ахмад Башир поднялся на второй этаж. Комната была устлана коврами, вскоре слуга внес мраморную столешницу, а другой, торопясь, принялся уставлять ее закусками, хлебом, кубками для питья. Руководил всем этим уже известный читателю, Хамза. Вино принесли в последнюю очередь. Два стеклянных запечатанных сосуда. Абу-л-Хасан собственноручно вскрыл один и наполнил кубки. Выпили, пожелав, друг другу добра и здоровья. Хамза прислуживал за столом, но вскоре был отправлен вниз. - Я позову, - пообещал хозяин. Первый сосуд опустел довольно быстро. Беседа ладилась. Вспоминали подробности поимки лже-махди, смеялись. Но в какой-то момент Ахмад Башир, помрачнев, сказал: - Удавить надо было его тогда в тюрьме. Сколько лет сражений, сколько достойных людей погибло, не говоря о том, что его люди убили Анаис. А что ему стало, царствует и все наши усилия пошли прахом. Кстати, что стало с той бумагой, которую мы взяли у него? Я не слышал фетвы, где бы она фигурировала. Абу-л-Хасан усмехнулся. - Между прочим, я испытал разочарование раньше вас. Я ехал, прижимая к груди вожделенную бумагу. Вообразите гордость, с какой я вступил во дворец, но оказалось, что я приехал не вовремя. В тот день случилась свадьба. Халиф выдавал свою дочь замуж, им было не до пустяков. На следующий день у всех болела голова с похмелья, правда, к вечеру я получил свою нынешнюю должность, что я считаю невероятным везением. Ведь обо мне могли забыть. Что же касается фетвы, то пока Убайдаллах сидел в тюрьме, она была неактуальна. Потом случился заговор, дворцовый переворот, изменилась политическая ситуация. - Значит, все было напрасно. Подумать только, какие потрясения я испытал, и все для того, чтобы у них изменилась политическая ситуация, - злобно сказал Ахмад Башир. Наступило неловкое молчание. Вот они - две стороны одной монеты. Плюсы и минусы одного и того же дела. За столом сидели два человека, из которых один нажился, а другой разорился на одной и той же торговле. Чтобы разрядить напряжение, возникшее за столом, Абу-л-Хасан крикнул управителя. Появился Хамза и, скрестив руки на груди, стал перед ними. В уголках его губ таилась доброжелательная улыбка. Абу-л-Хасан долго молчал, глядя на хаджиба тяжелым взглядом, но раздражение его улеглось и вместо того, чтобы сорвать на нем зло, он спросил: - Ну, что новенького? - Где, хозяин? - невозмутимо спросил Хамза. - Ну, где-нибудь, вообще. - Анна. - Какая Анна? - удивился Абу-л-Хасан. - Ваша новая служанка, господин. - А-а, и что же с ней случилось? Ахмад Башир, до того безразлично пивший вино, услышав женское имя, заинтересовано посмотрел на слугу. - Я отпустил ее домой, - продолжал Хамза, - взять свои вещи, так вот, когда она возвращалась, к ней привязались два айары. Поведение их было столь непотребным, что ей пришлось спасаться бегством, но, мерзавцы не успокоились и стали преследовать ее и даже ворвались к ней домой. Ее отец пытался успокоить их, но безуспешно и, если бы не работник-поденщик, случившийся там, страшно подумать, чем все могло бы кончиться. - Что же сделал работник? - спросил Абу-л-Хасан. - Работник вышел на шум из другой комнаты и, видя такое дело, обругал их последними словами. Они бросились на него с ножами и, представьте себе, работник, вместо того чтобы дать деру, как сделал бы любой нормальный человек на его месте, например, я, вдруг тоже достает нож и начинает столь искусно им орудовать, что обращает айаров в бегство. - Надо же, - сказал Абу-л-Хасан. - Я говорю, - продолжал Хамза, - что не мешало бы в каждом доме иметь по такому работнику, тогда айары не распоясались бы так. - Это верно, - согласился Абу-л-Хасан. - А откуда он достал нож? - спросил Ахмад Башир, внимательно слушавший хаджиба. - Не знаю, господин, - пожал плечами Хамза. - А нельзя ли спросить? - Сейчас узнаю, - ответил Хамза и, обращаясь к Абу-л-Хасану, - вы позволите, господин? - Иди, - разрешил хозяин. Хамза с достоинством склонил голову и вышел. - Что это за айары? - спросил Ахмад Башир. - По-моему, я где-то уже слышал это слово. - Банда разбойников, - раздраженно сказал Абу-л-Хасан, - городское дно, отребье, никчемные мастеровые, разорившиеся лавочники и прочая чернь. Они якобы придерживаются кодекса чести: сдержанность, сила воли, стойкость и пренебрежение к боли, преданность в дружбе, целомудрие (не прелюбодействуют не лгут, соблюдают харам), не бесчестят женщин, а вместе с тем они не гнушаются забирать имущество у людей и причину для этого придумали, мол, богатство - причина людской злобы. Узнают они друг друга по заплатанным штанам и особому языку, носят ножи и арканы. - Кажется, в Багдаде запрещено ношение оружия, - заметил Ахмад Башир. - Это так, но для них время от времени делают исключение. Некоторые умники считают, что от них может быть польза в деле наведения порядка в городе, что они могут быть народной дружиной и помогать полиции, и действительно было время, когда они хорошо проявили себя, защищая Багдад в 196 году при осаде города армией ал-Ма'муна. - Но все это чревато последствиями, - сказал Ахмад Башир, - черни нельзя давать оружие. - Сразу видно настоящего полицейского, - улыбнулся Абу-л-Хасан. - Скорее это выглядит так, - когда власть не может справиться с ними, она, чтобы скрыть свою беспомощность, придает айарам некоторую законность. - До чего же приятно разговаривать с умным человеком, - с досадой сказал Абу-л-Хасан. Неприятно, когда вещи называют своими именами, как никак он был представителем власти. Появился Хамза. - Она не помнит, - заявил он. - Ну ладно, - сказал Ахмад Башир, - все равно надо сходить, посмотреть. - А что такое? - спросил Абу-л-Хасан. - Товарищ мой потерялся. - Багдад город большой, почему вы думаете, что это именно он? Ахмад Башир улыбнулся. - Не знаю, мне так показалось, по повадкам смахивает. А!!! Подождите, вы же его знаете. Помните того бродягу в Сиджильмасе, крестьянина, приговоренного к смерти, мы использовали его в операции против Убайдаллаха. Вы еще обещали выхлопотать ему помилование. - Да, да, - рассеянно сказал Абу-л-Хасан, - но я свое слово сдержал. Кстати, и в отношении вас тоже. - Да, - согласился Ахмад Башир, - кто же знал, что так получится. - Вы не сказали мне, чем сейчас занимаетесь, - сказал Абу-л-Хасан, чтобы переменить тему. - Разве? - удивился Ахмад Башир. - А вы спрашивали? - Кажется, нет. - Так поэтому, наверное, я и не сказал. Я занимаюсь торговлей, вернее, занимался до последнего времени, и дела шли успешно, пока я по глупости не сделал доброе дело, тут-то меня и взяли в оборот. Есть люди, которым благотворительность противопоказана, вы понимаете, о ком я говорю? Абу-л-Хасан засмеялся. - Вы говорите загадками, друг мой. - В следующий раз я расскажу вам эту историю, а сейчас мне надо поторопиться, чтобы застать на месте того поденщика. Сдается мне, что это все-таки мой приятель. Он со странностями, сегодня утром неизвестно на что обиделся и ушел от меня. Скажите мне напоследок, все-таки это не дает мне покоя, тот протокол допроса у халифа... или он даже не покидало пределы вашего ведомства и наш труд оказался напрасен? - Я передал протокол вазиру Аббасу, моему тогдашнему начальнику, а как он с ним распорядился - неизвестно, известно только, что сам он был убит во время заговора против нынешнего халифа. Ахмад Башир поднялся. - Благодарю за угощение, вы позволите навестить вас еще раз? Я пробуду в Багдаде еще какое-то время. - Я буду рад видеть вас, друг мой. - Может ли слуга показать мне дом, в котором живет ваша служанка? - Конечно, но может быть, вызвать охрану, ведь айары могут вернуться. Несмотря на свой кодекс, они народ довольно злобный и мстительный. - Не стоит беспокоиться. Абу-л-Хасан долго уговаривал гостя, но тот был непреклонен. - Где вы остановились? - напоследок спросил Абу-л-Хасан. Ахмад Башир широко улыбнулся. - Все там же, караван-сарай в квартале Аш-шамасия. Вы позволите расспросить вашу служанку? Абу-л-Хасан вызвал Анну, и Ахмад Башир задал ей несколько вопросов. Затем он раскланялся. Оказавшись за воротами, он сказал себе: "А девица недурна", и в сопровождении слуги отправился к дому Ибн Лайса. Абу-л-Хасан, оставшись наедине с Анной, еще раз расспросил ее. Девушка подробно рассказывала о случившемся, а Абу-л-Хасан невольно разглядывал ее. Стриженую голову она повязала платком, пропустив концы под подбородком и сделав узелок на затылке. В уголках губ таилась улыбка, которая почему-то вселяла в Абу-л-Хасана неясную тревогу. Закончив рассказ, она подняла на хозяина голубые глаза, и от этого взгляда Абу-л-Хасан почувствовал себя зеленым юнцом. Глубоким вздохом он возобновил положение вещей и сказал: - Хочешь вина? Служанка помотала головой. - А еды? Она утвердительно кивнула. - Ешь. Анна благодарно кивнула и присела к столешнице. - Сколько тебе лет? - через некоторое время спросил Абу-л-Хасан. - Тринадцать, господин, - с набитым ртом сказала девушка. Абу-л-Хасан никому из слуг не позволил бы отвечать с набитым ртом, но сейчас он только улыбнулся. - Ты помогла мне утром, боль прошла очень быстро. - Я рада, что смогла это сделать. Анна перестала есть и поднялась из-за стола. - Ешь, что же ты? - Спасибо я сыта. - Но ты не могла так быстро насытиться. - Честно говоря, господин, я не хотела есть, Хамза накормил меня. Просто мне показалось, что вам будет приятно посмотреть, как я ем. Изумленный Абу-л-Хасан спросил: - Почему же ты в таком случае не выпила вина, чтобы доставить мне удовольствие? - Это другое, у господина создалось бы обо мне превратное впечатление, питье вина не красит девушку. - А ты умна. - Спасибо, господин. Девушка определенно нравилась ему. Платье и кафтан, надетые на Анну не давали никакой возможности разглядеть ее формы. Подумав об этом, Абу-л-Хасан непроизвольно протянул руку и наткнулся на ее упругую грудь. Издав пронзительный визг, Анна отпрыгнула в сторону. Прибежал испуганный Хамза. Не решаясь войти, он остановился за дверью и кашлянул, давая знать, что он поблизости. - Прости, - сказал девушке Абу-л-Хасан, - у меня это получилось нечаянно, можешь идти. Анна поклонилась и вышла из комнаты. - Можешь войти, - разрешил Абу-л-Хасан. - Ну, - весело спросил Абу-л-Хасан, - чего ты прибежал? - Я подумал, господин...- Хамза замялся. - Чего ты подумал, что мне может понадобиться твоя помощь? Но я не настолько еще стар. Хамза стоял, утратив дар речи. - Ты думаешь, я не могу взять ее к себе на ложе? - продолжал Абу-л-Хасан. - Можете господин, но я не думаю, что от этого будет польза. Она не рабыня, к тому же иудейка, ее отец поднимет шум, подаст жалобу. - Хамза, а с чего это ты покровительствуешь ей, уж не получил ли ты от ее отца бакшиш? По тому, как Хамза вдруг напустил на себя полнейшее безразличие, Абу-л-Хасан понял, что без этого не обошлось. - Я, господин, сразу проникся к ней расположением, - наконец нашелся Хамза. - Она девица неглупая, к тому же недурна собой. - Это верно, - рассеянно сказал Абу-л-Хасан, его мысли уже приняли иное направление. Хамза хорошо знал своего господина, заметив, особенное выражение его лица, он молча поклонился и вышел, радуясь, что все обошлось. Последние полчаса перед сном Абу-л-Хасан задавал себе один и тот же вопрос - для чего бывшему начальнику полиции понадобился протокол допроса Убайдаллаха? Так и не найдя на него ответа, он улегся спать. Часть пятая У айаров Слуга остановился у дома с закрытыми ставнями. - Это здесь, господин. Ахмад Башир огляделся. Ввиду позднего времени все лавки на рынке вокруг были закрыты. - Ты уверен? - спросил он. - Да, господин, это лавка ее отца. - Ну, спасибо тебе, дружок. Можешь возвращаться. - А вам больше ничего не нужно? - Нет. Слуга поклонился и отправился обратно. Ахмад Башир еще раз поглядел по сторонам и, подойдя к двери, постучал. В ответ сразу же послышался женский голос. - Что надо? Видимо, женщина прислушивалась к голосам, стоя за дверью. - Открой, женщина, мой друг здесь работает. - Какой еще друг? - спросили из-за двери. Но дверь открылась и женщина впустила Ахмад Башира. Войдя в комнату, Ахмад Башир присвистнул от удивления. В доме все было перевернуто верх дном. - Увезли твоего друга, - сообщила женщина, - айары вернулись, а он слабый лежал без памяти. Заболел, а до этого такую драку устроил, хозяина побили, видишь, все переломали здесь. На мою честь покушались, - не без гордости добавила она. Ахмад Башир с сомнением посмотрел на нее. - Ты в этом уверена, женщина? - спросил он. Она с таким негодованием вскинула на него глаза, что он поспешил задать ей новый вопрос. - А где же хозяин? - К накибу пошел, жалобу подавать. Только вряд ли, их все боятся. - А ты не знаешь, куда они пошли? Кухарка пожала плечами. Ахмад Башир, оставив женщину, вышел на улицу. Первый же прохожий, к которому он обратился с вопросом, где он может найти айаров, воскликнув "Бисмиллах", поспешил удалиться. Но Ахмад Башир, продолжая расспросы, встретил словоохотливого базарного старшину, который сказал, что айаров лучше искать на пустырях в заброшенных строениях, но тут же посоветовал не делать этого. - Их предводителя зовут Азиз, - добавил старшина. - Ты знаком с ним, уважаемый? - спросил Ахмад Башир. - Заочно, так же впрочем, как и все торговцы на этом рынке. Он обложил всех данью. Так что открой лавку, и он сам к тебе придет. - У меня нет столько времени. - Ну, тогда иди в любой кабак, кого-нибудь из них встретишь. Ахмад Башир поблагодарил старшину и отправился на поиски. Джафара ас-Садика, шестого имама, признаваемого всеми мазхабами и сектами, Имран встретил во дворе соборной мечети. Он шел по айвану, когда увидел мужчину лет пятидесяти, идущего по двору как раз навстречу. Лишь только глянув ему в лицо, Имран сразу понял, что перед ним имам Джафар, по прозвищу Правдивый, и в этом не было ничего удивительного. Лицо Джафара излучало доброту и знание, от него исходил свет, во всяком случае, так показалось Имрану. Так бывает невозможным не узнать царя среди подданных, вельможу среди черни. Удивительным было то, что Джафар, ответив на приветствие, назвал Имрана по имени. - Как твои дела, сынок? - спросил он, улыбнувшись. Оторопев, Имран все же сообразил, что это не тот случай, когда можно кривить душой. Вздохнув, он сказал: - Бывали дни и получше, правда это было так давно, что я их не помню. -Потом он добавил. - Ну и заварили же вы кашу. Джафар на это ничего не ответил и Имран, подумав, что он обиделся, поспешил извиниться. Джафар вновь улыбнулся и кивнул головой. Имран хотел подойти ближе, но не смог. Так они и говорили, Имран на айване, а Джафар во дворе. - Тебя что-нибудь тревожит? - спросил имам. Пока Имран подбирал слова в ответ, Джафар продолжил: - Я вижу, что ты жив и здоров, меня это радует. - Я не знаю, как жить дальше, - наконец сказал Имран. - Казалось бы, я получил все, чего хотел: избежал смерти, воссоединился с семьей, но ничто мне не в радость. Жена, о которой я грезил долгими ночами в тюрьме, оказалась чужим человеком; дети, по которым я так страдал, вполне обошлись без меня. У меня чувство, словно меня подло обманули. В моей душе поселилась тоска, я раздираем сомнениями. Джафар внимательно слушал, изредка кивая головой. Он стоял во дворе, залитом беспощадным солнечным светом и поэтому, подняв глаза на Имрана, он приложил ладонь козырьком к глазам. Джафар сказал: - Это потому, сын мой, что ты постиг знание, оно не дает тебе покоя. - Что же мне теперь делать, как жить дальше? - спросил Имран. - У каждого свой путь, - печально сказал Джафар. - Так вы не знаете? - расстроился Имран. Джафар покачал головой. - У каждого свой путь, - повторил он. - Ничто не изменится от того, что я укажу тебе наиболее верный для тебя путь, ты ведь все равно пойдешь своей дорогой, той на которую укажет тебе твой разум и твое сердце. Ведь человек создан по образу и подобию Божьему, а значит он тоже Демиург, творит свою жизнь и свою судьбу. Ведь если я скажу, что наиболее правильным для тебя будет вернуться домой, ты же все равно не сделаешь этого. - Нет, не сделаю. - Ну вот, видишь. Имран поник головой. - Скажи в таком случае, - горестно спросил он, - почему нет справедливости на свете? Почему одни приобретают незаслуженно, а другие теряют последнее, что у них есть? - Я тебе больше скажу, - засмеялся Джафар. Справедливости нет не только на свете, ее нет даже во тьме. Имран изумленно поднял голову. Лицо Джафара изменилось: в уголках губ играла недобрая усмешка, а глаза смотрели холодно и властно. - Ее нет в том смысле, в каком люди и ты в частности ее воображают. Все очень просто: на часах Господа Бога человеческая жизнь слишком малая величина, чтобы за время отмеренное ей свершилось то, что по нашему разумению должно свершиться, воздалось все, что должно воздастся каждому по его делам. Часы Создателя размером во вселенную. Не вообразить шаг маятника этих часов, поколения меняются прежде, чем он сделает шаг и вернется в исходное положение. К сожалению, нашей жизни не хватает, чтобы увидеть плоды наших поступков... Джафар ас-Садик замолчал, оборвав свою речь. Молчал и подавленный Имран, опустив голову. Когда же он поднял взгляд, имам удалялся и последнее, на что обратил взгляд Имран, то, что Джафар не отбрасывал тени. Вместо того, чтобы по совету старшины заняться поисками Имрана на пустыре, Ахмад Башир отправился в ближайший кабачок, где как следует, выпил. После чего задал хозяину вопрос, но желаемого ответа не получил. Тогда он нанял за один дирхем какого-то пьяницу, согласившегося факелом освещать ему путь и отправился в другой кабак, где еще выпил и задал хозяину вопрос. Этим, странным на первый взгляд,действиям Ахмад Башира было несколько объяснений: во-первых, ему не хотелось бродить ночью по пустырю в темноте, рискуя быть ограбленным или даже убитым руками каких-нибудь бродяг, предпочитающих селиться в таких местах. Во-вторых, пятнадцать лет службы в полиции убедили его в том, что, казалось бы, наиболее логически оправданные поступки, как правило, приводят к отрицательным результатам. В-третьих, Ахмад Башир был в душе сторонником учения кадаритов и справедливо полагал - уж коли суждено ему найти пропавшего товарища, то найдет его, в какую бы сторону он не двигался. Всякий раз, рассчитываясь с хозяином, Ахмад Башир вынимал из кармана вместе с горстью монет белую круглую печать, но результата эти действия не имели. Пьянице, сопровождавшему его, надоело молчать, и он обратился к господину с просьбой купить ему вина в счет обещанного дирхема. Ахмад Башир отказался выполнять эту просьбу, во-первых, потому что не любил давать авансы, а во-вторых, опасался, что бродяга, выпив, не сможет выполнять свои обязанности. Тогда пьяница, желая ускорить расчет, спросил: - А кого, собственно, ищет господин? - Азиза, - коротко сказал Ахмад Башир. - Предводителя айаров? - спросил пьяница. Ахмад Башир поглядел на него и сказал: - Да. Пьяница засмеялся и воскликнул: - Господин! Зачем же его искать по всему Багдаду, когда его вотчиной является Баб-ал-Басра? - Ну, веди, - сказал Ахмад Башир. Бродяга привел его в квартал Баб-ал-Басра и указал на двухэтажный дом на окраине. - В подвале кабак, - сказал он, - он здесь обычно сидит. Меня туда не пустят, вернее не выпустят, слишком задолжал. Дай мне мои деньги. И потом - очень я не люблю айаров. - Сколько ты должен? - спросил Ахмад Башир. - Целый динар. Ахмад Башир достал золотую монету. - Иди, расплатись, заодно посмотришь, там ли Азиз, сколько с ним свиты, и есть ли у них оружие. Провожатый схватил монету и сказал: - Еще полдирхема на выпивку... ну не могу же я просто войти и выйти, это будет подозрительно. Ахмад Башир счел эти слова разумными. Бродяга, получив прибавку, тут же исчез. Ахмад Башир прошел взад-вперед, производя разведку, затем спрятался в тень и принялся выжидать. К ночи еще больше похолодало, небо прояснилось, а звезды висевшие над Багдадом опустились еще ниже, холодным блеском вызывая у Ахмад Башира озноб и внутреннюю дрожь. Он изрядно продрог, когда, наконец, появился провожатый. Разгоряченный вином, он щедро улыбался. - Ну? - нетерпеливо спросил Ахмад Башир. - Там он, слева от двери сидит, двое с ним. - Как он выглядит? - Обыкновенно. Да ты его сразу узнаешь, наглый больно. Ахмад Башир отпустил провожатого и вошел в кабак. Ибн ал-Фурат ужинал очень поздно и, как всегда, в окружении своих девяти советников, из которых четверо были христианами. У вазира не было спеси, свойственной сановникам его ранга. Отпрыск знатного рода, он избавился от высокомерия по отношению к людям в зрелом возрасте, увидев во сне хлеб, до которого не смог дотянуться. После этого всю оставшуюся жизнь в его доме раздавали хлеб, как милостыню. В нем вообще было что-то от великодушного монарха. Он никогда не преследовал своих врагов. Так, вступив в должность вазира, он разорвал, не читая, все их письма, доставшиеся ему от предшественника, утверждая, что милость и нем