Егор Иванов, (Синицын Игорь Елисеевич). Трилогия "Вместе с Россией"
--------------------
Егор Иванов
(Синицын Игорь Елисеевич)
Трилогия "Вместе с Россией"
Книга 2
Вместе с Россией
Роман-хроника
---------------------------------------------------------------------
Книга: Егор Иванов. "Вместе с Россией". Роман-хроника
Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1981
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 июня 2002 года
---------------------------------------------------------------------
--------------------
Книга 2
Вместе с Россией
Роман-хроника
---------------------------------------------------------------------
Книга: Егор Иванов. "Вместе с Россией". Роман-хроника
Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1981
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 июня 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Роман-хроника о первой мировой войне, о тайных и явных дипломатических
акциях воюющих сторон, о крахе мировой империалистической системы. Помимо
вымышленных героев, показаны крупнейшие политические деятели, видные
дипломаты, генералы, известные разведчики предреволюционного периода.
Содержание:
Пролог
1. Петербург, январь 1914 года
2. Петербург, январь 1914 года
3. Лондон, декабрь 1913 года
4. Петербург, январь 1914 года
5. Петербург, январь 1914 года
6. Петербург, январь 1914 года
7. Петербург, январь 1914 года
8. Петербург, январь 1914 года
9. Петербург, февраль 1914 года
10. Петербург, февраль 1914 года
11. Варшава, апрель 1914 года
12. Киев, апрель 1914 года
13. Петербург, апрель 1914 года
14. Карлсбад, май 1914 года
15. Богемия, замок Конопишт, июнь 1914 года
16. Киль, июнь 1914 года
17. Потсдам, начало июля 1914 года
18. Париж, июнь 1914 года
19. Петербург, 15 июня 1914 года
20. Петербург, июнь 1914 года
21. Чекерс, июль 1914 года
22. Северное море, июль 1914 года
23. Потсдам, июль 1914 года
24. Петербург, июль - август 1914 года
25. Петергоф, июль 1914 года
26. Лейпциг - Мюнхен - Карлсбад, июль 1914 года
27. Петербург, 31 июля 1914 года
28. Вена, июль 1914 года
29. Берлин, 1 августа 1914 года
30. Петербург, 1 августа 1914 года
31. Петербург, 2 августа 1914 года
32. Париж, август 1914 года
33. Петергоф, август 1914 года
34. Петергоф, август 1914 года
35. Новая Знаменка, август 1914 года
36. Будапешт, август 1914 года
37. Петергоф, август 1914 года
38. Германштадт (Сибиу), август 1914 года
39. Восточная Пруссия, август 1914 года
40. Кобленц, август 1914 года
41. Барановичи, сентябрь 1914 года
42. Петербург, сентябрь 1914 года
43. Царское Село, сентябрь 1914 года
44. Кобленц, декабрь 1914 года
45. Прага, январь 1915 года
46. Вудсток, Оксфордшайр, январь 1915 года
47. Петроград, февраль 1915 года
48. Прага, февраль 1915 года
49. Барановичи, март 1915 года
50. Царское Село, март 1915 года
51. Петроград, февраль 1915 года
52. Петроград, февраль 1915 года
53. Царское Село, март 1915 года
54. Вена, март 1915 года
55. Стокгольм, май 1915 года
56. Прессбург (Братислава), май 1915 года
57. Петроград, май 1915 года
58. Петроград, май 1915 года
59. Берлин, июнь 1915 года
60. Потсдам, июнь 1915 года
61. Мельник, июнь 1915 года
62. Барановичи, июнь 1915 года
63. Царское Село, июль 1915 года
64. Петроград, август 1915 года
65. Петроград, сентябрь 1915 года
66. Могилев, ноябрь 1915 года
67. Эльбоген (Локет), декабрь 1915 года
68. Эльбоген (Локет), декабрь 1915 года
69. Петроград, февраль 1916 года
70. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года
71. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года
72. Англия, Бекингемхэмпшайр,
поместье Уэддэздэн Мэнор, апрель 1916 года
73. Лондон, апрель 1916 года
74. Волочиск, апрель 1916 года
75. Волочиск, апрель 1916 года
76. Бердичев, май 1916 года
77. Лондон, июнь 1916 года
78. Оркнейские острова, июнь 1916 года
79. Бердичев, июнь 1916 года
80. Стокгольм - Гельсингфорс, июнь 1916 года
81. Луцкий уезд, середина июня 1916 года
82. Местечко Рожище Луцкого уезда, середина июня 1916 года
83. Петроград, июнь 1916 года
84. Могилев, июль 1916 года
85. Могилев, июль 1916 года
86. Петроград, август 1916 года
87. Западный фронт, август 1916 года
88. Могилев, октябрь 1916 года
Пролог
Куранты на колокольне собора святых апостолов Петра и Павла отзванивали
такты гимна "Коль славен" в первые дни 1914 года так же уныло, как и все
полтораста лет своего существования. Северному "Городу святого Петра" -
Санкт-Питербурху, Санкт-Петербургу - оставались последние полгода мирной
жизни под сенью крыл двуглавого орла.
Поднятая по воле Великого Петра из ржавых болот столица утвердилась
гранитами дворцов и набережных, перетянула жгутами мостов артерии рек и
каналов, широко раскинула во все стороны черные линии железных дорог, серые
ленты шоссе, тонкие проволоки телеграфа.
Кости сотен тысяч мужиков и работных людишек, сраженных болотной
лихорадкой, холодом, голодом и нищетой, словно гати, стали фундаментом для
дворцов, банков, страховых обществ и промышленных компаний. Распахнутыми
пастями банковских сейфов всосал Петербург перелитый в золото трудовой пот
наемных рабов и слезы обездоленных всей империи. Тысячами зримых и невидимых
нитей связал он себя с финансовыми, промышленными и политическими центрами
Европы - Парижем, Лондоном, Берлином.
Стремительное развитие капитализма в евро-азиатской империи, и прежде
всего в ее столице, превратило Петербург в арену борьбы, на которой рос,
развивался и мужал пролетариат. Как полярный империализму самодержавного
Петербурга, здесь начался процесс соединения научного социализма с
российским рабочим движением. Ленинский петербургский "Союз борьбы за
освобождение рабочего класса", а затем Российская социал-демократическая
рабочая партия, партия большевиков, во главе которой стал Владимир Ленин,
пошла на штурм старого мира.
...После грозного вала революции 1905 года истекло не так много невской
воды. В начале 1914-го Санкт-Петербург был вновь чреват революцией.
Забастовки рабочих сотрясали столицу. Грозно гудели рабочие окраины Питера.
Большевики готовили рабочий класс к решительному бою с капитализмом.
Буржуазия тоже готовилась. Банкиры и фабриканты, купцы и промышленники
ждали момента, чтобы разделить власть с самодержавием, а может быть, и
выхватить ее из рук царя. Рябушинские, Путиловы, манусы, терещенки
готовились к решающим схваткам и со своим главным противником -
пролетариатом. Они надеялись задушить рабочее недовольство костлявой рукой
голода, забить его нагайками казаков и полиции, расстрелять пулями
солдатских винтовок.
Петербург был до краев наполнен самодовольством и ненавистью,
богатством и нищетой. Гнев народа сотрясал столицу, словно землетрясение
перед извержением вулкана.
Часы на колокольне Петропавловского собора уныло отзванивали над
Санкт-Петербургом такты гимна "Коль славен"...
1. Петербург, январь 1914 года
По заснеженному Большому проспекту, насквозь продуваемому колючей
поземкой с Финского залива, Анастасия спешила к шестому номеру трамвая, что
останавливается у Николаевского моста. Стоять на ветру почти не пришлось.
Подошел новый, блестевший красными лакированными боками вагон с прицепом, и
Настя легко поднялась на три высокие ступеньки.
Трамвай катил по знакомому маршруту, которым она в дурную и холодную
погоду добиралась до консерватории. Минувшей осенью и нынешней зимой
Анастасия почти не чувствовала непогоды и холодов. После того как Алексей
признался ей в любви и просил ее руки и сердца, Настя не могла найти покоя.
Много ночей она провела без сна, до головной боли задумываясь о своей
судьбе, порываясь все рассказать маме, но останавливала себя, зная наперед,
что суровые и трезвые родители будут против неравного, как они сочтут, брака
дочери фабричного машиниста с полковником Генерального штаба.
Мерное покачивание трамвая, неспешная праздничная манера вагоновожатого
подолгу стоять на остановках, редкое треньканье звонков и замерзшие окна
располагали к размышлениям. Настя вспомнила, как в такой же морозный зимний
день, только с ярким солнцем на блекло-голубом небе она впервые увидела в
Михайловском манеже лихого гусара на красивой лошади. Вспомнила, как
поразила тогда всех его смелость и находчивость у опасного барьера.
Взгляд, который гусар бросил на трибуны, встретился с восторженным
взглядом Анастасии.
Не скоро случай снова свел их, но образ победителя, смелого,
решительного, красивого былинной доброй красотой, бередил девичье сердце.
"Как жаль, что он стал теперь полковником, да еще и Генерального штаба!
- подумалось Анастасии. - Мама, наверное, легче смирилась бы с женихом -
провинциальным гусарским ротмистром".
Разумеется, у нее и раньше были кавалеры. Но Настя никогда и никого не
хотела так видеть, как Алексея, говорить с ним или просто слушать его.
Если он брал ее за руку, она еще долго ощущала тепло и нежность его
прикосновения. Ей всегда втайне очень хотелось, чтобы Алексей обнял ее,
поцеловал, но сдержанный и тактичный полковник Соколов был рыцарски
корректен.
Вагон сделал остановку на Театральной площади и покатил дальше по улице
Глинки. Услышав объявление кондуктора, Настя дернулась по привычке,
намереваясь выйти у консерватории, но вспомнила, что сегодня ей надо ехать
дальше, и подумала о необычной цели поездки. Ход мыслей сразу стал
тревожным.
Причина на то была. Анастасия давно, с самого первого года учебы в
консерватории, симпатизировала революционерам - социал-демократам - и
особенно большевистскому их направлению. Девушка выполняла несложные
поручения партийных товарищей, принимала участие в сходках, маевках, читала
нелегальные газеты и брошюры... Теперь она ехала по вызову руководителя
одной из подпольных большевистских организаций Василия на квартиру, где он
жил по чужому паспорту. Насте доверили хранение небольшого транспорта
нелегальной литературы, который прибыл из-за границы через Финляндию.
Уже несколько раз Анастасия получала на хранение и для последующей
передачи товарищам по особому паролю стопки партийных книг и брошюр, за одно
только чтение которых по законам империи полагалось несколько лет тюрьмы.
Настя прекрасно представляла себе, что если охранке станет известно место
хранения этого "взрывчатого" материала, то опасность угрожает не только ей,
но и отцу.
Отец, справедливый и честный человек, хороший механик, не
симпатизировал бунтам и беспорядкам. Но он никогда не был штрейкбрехером и
не однажды бросал работу вместе с забастовщиками, когда рабочие выступали по
призыву стачечного комитета.
На всякий случай девушка не рассказала отцу о том, что частенько на дне
ее сундучка под аккуратно сложенным бельем хранится нелегальщина. И вовсе не
потому, что не доверяла ему; в случае обыска и ареста она надеялась умолить
жандармов не трогать ничего не знающих отца и мать.
Девушка смело шла навстречу опасности и сама просила Василия дать ей
поручение посложнее, лишь бы скорее совершилась революция. Видя ее
нетерпение и молодой задор, товарищи по организации только посмеивались, но
трудных и опасных дел не поручали, оберегая Настю и исподволь обучая ее
приемам конспирации...
Трамвай прогромыхал по мосту через Екатерининский канал, и мысли
Анастасии переключились на новый предмет.
"Как отнесутся к ее замужеству товарищи по партийному кружку, друзья по
рабочим и студенческим сходкам? Не сочтут ли ее свадьбу с полковником
изменой революции, которой они посвятили себя? Не оценят ли начало ее
семейной жизни как желание уйти от полной опасности и борьбы судьбы
революционера в мир буржуазных удобств и обеспеченного существования?.."
2. Петербург, январь 1914 года
Льдистый рассвет крещенского дня застал Генерального штаба полковника
Алексея Соколова на пути в Зимний дворец. Третий год подряд государь
император Николай Александрович во избежание летней эпидемии холеры
повелевал устраивать Иордань - обряд водосвятия - на Неве супротив Зимнего с
крестным ходом, освящением знамен гвардейских частей и парадным завтраком в
Помпеевской галерее и Малахитовом зале для господ офицеров, сановников
империи и дипломатического корпуса.
Соколову, в обязанности которого по службе в отделе
генерал-квартирмейстера Генерального штаба входили контакты с иностранными
военными агентами при императорском дворе, следовало чуть раньше всех
остальных гостей прибыть во дворец, дабы сверить с церемониймейстером
порядок расстановки его подопечных в Пикетном зале и галерее, уточнить все
детали дипломатического и дворцового протокола.
Зимний дворец сиял огнями, соперничая со светом начинающегося дня. В
подъезде толклись швейцары в красных ливрейных шинелях с золотыми булавами в
руках. Придворные лакеи в расшитых золотом красных фраках заполняли лестницы
и из больших бутылок лили на раскаленные чугунные совки духи, источавшие
какой-то особый, присущий только Зимнему дворцу тонкий аромат.
Соколов слышал, что одной штатной прислуги в Зимнем дворце
насчитывалось около пяти тысяч человек, но он впервые видел их муравьиное
хлопотанье и лакейское пренебрежение к тем, кто не носил свитских царских
вензелей на погонах.
Он достиг зала, назначенного для дипломатов и военных атташе, и почти
сразу увидел церемониймейстера, вышедшего из внутренних покоев дворца.
Церемониймейстер, генерал-майор граф Ностиц, начинал службу когда-то в
кавалергардском полку, а затем служил по Генштабу и был даже, как знал
Соколов, военным агентом во Франции. Особых заслуг он, впрочем, не имел и
прославился своей бестолковостью и красавицей женой, которую отбил у
какого-то американского миллионера. Два генштабиста сразу же нашли общий
язык, и Соколов смог не только уточнить свои задачи, но и порасспросить
графа о предстоящем торжестве.
Между тем ко всем четырем подъездам Зимнего дворца - Иорданскому,
Салтыковскому, Ея Величества и Комендантскому стали прибывать гости.
Толчея раздевающихся офицеров, меха, кружева дам отражались в громадных
зеркалах; у лестниц, ведущих на второй этаж, закипали водовороты. Все
устремлялось наверх, туда, где вопреки зиме зеленели пальмы и лавры,
специально свезенные во дворец для крещенского приема из оранжерей всего
Петербурга.
Соколов вернулся на верхнюю площадку Иорданской лестницы, чтобы
встречать здесь своих подопечных - военных агентов, - и залюбовался
открывшимся перед ним видом. Сверкая золотом шитья и драгоценностями в лучах
яркого электрического света, пестрый поток гостей российского императора
заливал широкую беломраморную лестницу.
"Сколько же пролито голодных слез и морей пота, чтобы воссияли весь
этот блеск и роскошь!" - отрезвила полковника горькая мысль. Он повел
головой, отгоняя ненужное сейчас, и тут же боковым зрением увидел нового
британского военного агента - майора Альфреда Нокса. Ярко-красный мундир
королевской гвардии красиво подчеркивал ежик седых волос и седые усы
поджарого джентльмена.
Нокс впервые попал в Зимний дворец. Невиданные красота и богатство
поразили его. Он не ожидал увидеть в этой варварской России столь дивные
произведения искусства, которые открывались теперь его взору. Громадные вазы
из полупрозрачных сибирских камней - ляпис-лазури и орлеца, статуи работы
великих мастеров итальянского Возрождения затмевали собой все, чем он
восхищался, бывая в Букингемском дворце английских королей или резиденциях
первых семей Британии.
"О, какая богатая страна! - поражался британец. - Этого колосса трудно
свалить!.."
Наконец майор Нокс добрался до Николаевского зала, откуда предстояло
любоваться обрядом водосвятия дипломатам и их семьям, раскланялся от дверей
со знакомыми и повернул к одному из окон, подле которого было чуть
свободнее.
В голубизне неба сияло холодное зимнее солнце, под бризом полоскались
трехцветные российские флаги, шпалеры войск недвижно стояли на морозе вдоль
набережной.
"Как все здесь непохоже на Лондон, - подумал Нокс, - хотя Лондон тоже
вырос вокруг реки". Эта мысль унесла его сразу очень далеко - в родную
Британию, где зеленеют газоны под низким, набухшим влагой зимним небом.
Майор вспомнил, как перед отъездом в Петербург он по совету премьера Асквита
побывал с визитом у военно-морского министра сэра Уинстона Черчилля.
3. Лондон, декабрь 1913 года
Военно-морской министр принял майора Нокса в своем высоком и темном
кабинете в здании Адмиралтейства. Энергичный и непоседливый, Черчилль
буквально вскочил с кресла, когда будущий военный агент в России появился на
пороге. За спиной первого лорда заколебалась огромная карта Северного моря,
вся утыканная разноцветными флажками, отмечавшими положение кораблей
британского и германского флотов. В военных кругах по поводу этой карты
поговаривали, что сэр Уинстон заставлял штабного офицера каждый день сверять
ее с разведывательными данными и начинал свой рабочий день, знакомясь в
деталях с дислокацией германских линкоров и крейсеров. Он проводил у этой
карты совещания, стремясь привить адмиралам британского флота, избалованным
долгими годами мира, чувство "постоянно присутствующей опасности".
Первый лорд Адмиралтейства и майор встретились посредине кабинета и
дружески, но по-английски сдержанно пожали друг другу руки. Нокс решил, что
речь пойдет в первую очередь о его работе в Петербурге по координации
разведки против германского флота. Но Черчилль повел его не к карте, а к
покойным кожаным диванам у камина в другом конце зала. Жаркое пламя
каменного угля источало тепло и особый, типично английский запах. Сэр
Уинстон достал из шкафчика графин с хересом, бокалы и бисквиты. Нокс понял,
что беседа будет неформальной и долгой.
- Я привык всегда брать быка за рога! - похвалился военно-морской
министр и, склонившись к подсвечнику со специально зажженной для этой цели
свечой, прикурил сигару. - Наш главный противник вовсе не Германия (он
кивнул на карту), а... Россия!
Майор вопросительно поднял бровь.
- Да! Да! Да! - энергично подтвердил Черчилль. - Со времен Ивана
Грозного глобальные интересы России вступили в противоречие с глобальными
интересами кашей империи! Как только эти дикари начали обретать
государственность и объединять вокруг себя славянские и неславянские народы,
они перебежали дорогу английским купцам. Мало того, русские устремились на
восток, колонизируя племена, жившие за Уралом! И уж совсем нетерпимо для
нас, что Россия вышла к Тихому океану, провела разграничение с Китаем и
вступила в пределы Средней Азии!
Нокс также хорошо знал эту азбуку британской политики, но молча слушал.
Сутуловатый, с опущенными плечами, Черчилль пришел в такое возбуждение,
что принялся расхаживать перед камином, попыхивая "гаваной".
Германия, говорил он, стала приобретать черты врага лишь при Бисмарке,
когда принялась бурно объединяться и развивать промышленность. Создание
флота показало, что Вильгельм II и его советники разбираются в политике. Еще
яснее это стало, когда Берлину удалось столкнуть Россию с Японией, дабы
отвлечь интересы царя от европейских границ.
- Германский флот, конечно, представляет определенную угрозу Британии,
- продолжал Черчилль, - но, в сущности, он еще не вырос из пеленок. - И по
секрету признался, что все его речи, направленные против германского флота,
не более чем густая дымовая завеса английских приготовлений к большой войне,
стороны в которой еще не совсем определились.
- Гораздо опаснее, чем германская промышленность и ее любимое детище, -
военно-морской флот, стремление российских политиков, торговцев, да и
военных в Персию и Афганистан, - вернулся к началу разговора первый лорд
Адмиралтейства. - Русские в Персии не только конкурируют с ткачами
Манчестера и механиками Лидса, они нацелились на железнодорожное
строительство, ведущее к воротам Индии! Возникает прямая угроза жемчужине
нашей короны! - патетически воскликнул министр и стряхнул пепел сигары в
камин. - К тому же русские слишком прямолинейно истолковали договор 1907
года о разделе Персии на сферы влияния, петербургские консулы так энергично
начали русифицировать свою зону... Они вплотную приблизились к нейтральной,
промежуточной сфере...
- Признаюсь, я не слышал ничего о русской железной дороге к Индии, сэр!
- слукавил майор. Он, разумеется, знал об этих планах, но хотел слышать
оценку мудрого государственного деятеля.
- Да, существуют планы русского правительства и капитала о
Трансперсидской железной дороге. Она должна соединить российскую и индийскую
железнодорожные сети, стать транзитным путем между Европой и Индией с
Австрало-Азией. Трудно переоценить замыслы русского купечества и
промышленников, а также стратегов из Генерального штаба! Ведь по железной
дороге можно везти не только товары и сырье, но и войска...
Министр поведал, что в начале двенадцатого года Россия предложила идею
постройки подобной дороги, от которой английскому правительству трудно было
отказаться. План приняли с некоторыми оговорками. Было создано совместное
общество для проведения изысканий на местности и сбора денег на
строительство. Однако Англия потребовала провести дорогу через свою сферу
влияния - от Бендер-Аббаса через Испагань и Шираз до Карачи. Русское
правительство стояло за более прямой путь через Тегеран и Керман к Шахбару,
где можно устроить хорошую гавань.
- Но главное даже не железная дорога... - вслух рассуждал Черчилль. -
Планы строительства можно утопить в песке персидских пустынь. Вызывает
опасения широта действий России в северной Персии, где у нее несколько тысяч
подданных и покровительствуемые племена и где торговля и сбор налогов
всецело в ее руках.
Я боюсь, что ход событий там может привести к роковому для
англо-русского согласия положению, - с нажимом сказал министр. - Хотя мы и
наталкиваемся на быстро растущее сопротивление немецкого крепыша, но оно не
столь чувствительно, как казаки на пороге Афганистана и Индии...
- Припоминаю, сэр, что, когда казацкие части столетие назад по наущению
Бонапарта отправились искать дорогу в Индию через Среднюю Азию, послу его
величества в Петербурге пришлось составить заговор и убрать императора Павла
Первого, - вставил наконец свое мудрое слово майор-разведчик и добавил
одобрительно: - Британский посол полностью владел тогда обстановкой, сэр!*
______________
* Нокс явно имел в виду намерение Павла I организовать поход казаков в
Индию. 12 января 1801 года император писал атаману Войска Донского генералу
от кавалерии Орлову: "Англичане приготовляются сделать нападение флотом и
войском на меня и на союзников моих... Нужно их самих атаковать и там, где
удар им может быть чувствителен и где меньше ожидают. Заведении их в Индии
самое лучшее для сего..." В поход выступило свыше 22 тысяч человек.
Экспедиция сильно обеспокоила Англию. Павел I был убит 11 марта 1801 года.
- Вот именно, - откликнулся Черчилль. - Сэр Джордж Бьюкенен, в тесном
контакте с которым вам предстоит служить, майор, уже завязал неплохие связи
в окружении русского императора. Даже великий князь Николай Михайлович,
просвещенный и цивилизованный боярин, почти джентльмен, симпатизирует нашему
послу. Он поставляет ему весьма ценную информацию из самых высоких
российских сфер и делает это совершенно бескорыстно...
- Деятели такого масштаба деньгами не берут, сэр! - с военной
прямолинейностью подтвердил Нокс. - Им подавай влияние и политическую помощь
в их борьбе за власть.
- Мы подошли как раз к тому, на что я особенно обращаю ваше внимание, -
уточнил Черчилль и уселся на диван с новой сигарой и бокалом хереса в руках.
- Кабинету его величества известно, что в высших сферах России нет единства.
Мало кто из близких к трону симпатизирует царице. Внучка королевы Виктории,
императрица Аликс, в последние годы все больше склоняется к ложным идеям
укрепления царской власти, или, как это называют в России, самодержавия...
Черчилль фыркнул презрительно и отпил глоток хереса.
- Воспитанная в Англии, она должна была бы знать, что власть становится
крепче, если ее обставить демократическими институтами, как это делаем мы.
Но Аликс и Николай просто вызывающе относятся даже к тому жалкому подобию
парламента, каким является Государственная дума...
Так вот, мой дорогой Нокс, одна из ваших главных задач - нащупать и
опереться на те слои, которые готовы сломать упрямство Николая, изолировать
людей, разделяющих его пагубные идеи наступления на жизненные центры
Британской империи. Любым путем...
- Я понял, сэр, - отозвался Нокс, - я должен найти новых офицеров
русской гвардии, готовых придушить царя и царицу и повернуть руль корабля
против Германии...
- Вы слишком прямолинейно излагаете свои мысли, майор, - поморщился сэр
Уинстон. - В двадцатом веке необязательно протыкать императора шпагой,
достаточно ограничить его власть конституцией или парламентом, наконец,
законами, благоприятными для самых деятельных сословий общества -
промышленников и купцов. А они уж сами выберут, по какому пути из
подсказанных идти.
- Как я понимаю, сэр, заменой императора Николая одним из великих
князей наши задачи будут решены? - уточнил Нокс.
- Отнюдь нет! - живо возразил министр. - Любое лицо на русском троне
может пойти по наезженной колее. Наша задача - изменить саму колею... Мы
должны лбами столкнуть Россию и Германию.
- Понима-аю... - протянул майор, поглаживая усы. - Столкнуть между
собой наших сильнейших врагов прежде, чем они сумеют объединиться, - святая
имперская традиция.
- Да, сэр Альфред, - ласково назвал собеседника по имени Черчилль, что
свидетельствовало о высокой степени его дружеского расположения. -
Действительно, столкнуть наших двух злейших врагов - Германию и Россию -
ваша вторая задача. Наша дипломатия работает над ней не один год. Ради этого
мы пока отказываемся в пользу России от Константинополя и от традиционной
нашей догмы о неделимости Турции. Пока и на словах! - поднял палец свободной
правой руки Черчилль.
- С этой же целью финансовые круги Британии, в том числе и вся великая
семья английских Ротшильдов, - лицо сэра Уинстона при этих словах
почтительно вытянулось, ибо эти финансисты подкармливали молодого и
перспективного политика, - позволили французским банкирам наживаться на
русских займах, ведь их цель - не только военное укрепление России, но и
строительство стратегических железных дорог, нацеленных на Германию... О,
это все надо было рассчитать и предусмотреть! - Военно-морской министр
откинулся на подушки дивана и затянулся сигарой.
- Да, сэр, - согласился Нокс. - Теперь я понимаю, почему послом в
Петербург был назначен Бьюкенен... За время службы в Софии он приобрел опыт
интриг вокруг знаменитой "пороховой бочки Европы" - на Балканах!
- Воистину так, майор, - согласился первый лорд Адмиралтейства. -
Именно на Балканах традиционно сталкивались интересы пангерманизма и
панславянства. Нигде лучше нельзя стравить русских с германцами и
австрийцами, к тому же если туда пустить такого закоренелого "ангелочка
мира", как сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел его величества!
Ха-ха-ха! - рассмеялся Черчилль, немало завидуя посту Грея.
- Я вам очень благодарен, сэр, что вы столь живо раскрыли мне задачи
британского военного агента в Петербурге... - склонил голову с пробором в
седых волосах перед молодым министром Нокс.
- Не стоит благодарности, майор... - прервал излияния старого служаки
первый лорд Адмиралтейства. - Что касается флота, имейте в виду, что у
русских очень сильны морские инженеры, они компенсируют недостатки своей
промышленности весьма прогрессивными, конструктивными решениями. Не
недооценивайте их и старайтесь как можно больше почерпнуть у них новых
технических идей, британская промышленность сумеет ими воспользоваться во
славу "Юнион Джек'а"*.
______________
* Так называется в английском флоте имперский флаг.
Черчилль поднялся с дивана, давая понять, что время беседы истекло.
Майор тоже встал, но ему не хотелось уходить от уютного камина и интересного
разговора. Нокс допил херес, чтобы потеплело внутри, аккуратно поставил
бокал и повернулся к двери. Однако Черчилль задержал его еще на несколько
минут.
- А теперь, сэр, все-таки подойдем к карте! - предложил он.
Джентльмены приблизились к огромному полотнищу. Военно-морской Министр
действовал сигарой, словно указкой. Казалось, не сигарный дым наполнил
просторы Северного моря - задымили трубы крейсеров и броненосцев, линейных
кораблей и других посудин, силуэты которых заполняли карту от края до края.
- Я перевел британский флот с угля на нефть не для того, чтобы отдать
Германии и России ближневосточные нефтяные богатства, - с угрозой похвалился
Черчилль. - От этого наш флот обрел новые скорости и боевые качества, новый
радиус действия, ибо быстрее и проще бункероваться нефтью, чем углем.
Посмотрите на Скапа-Флоу*... На карте не хватает места для кораблей,
которыми командует адмирал Джеллико. Они все ходят на нефти. Нефть, между
прочим, есть и в России, и она тоже годится для нашего флота и
промышленности. Это прекрасная, легкая кавказская нефть. Сейчас ею владеют
через подставных Нобелей французские Ротшильды, но уже идут переговоры о
продаже контрольного пакета акций англо-голландской компании Шелл, где
хозяйничает джентльмен из Сити - сэр Генри Детердинг. Ваша третья задача,
майор, - обеспечить быстрый переход акций Ротшильдов и Нобелей в портфель
сэра Генри. Это не только в высшей степени патриотическая задача. Помогая
сэру Детердингу, вы закладываете фундамент своего будущего...
______________
* Главная военно-морская база Великобритании на Оркнейских островах
(северо-восточнее Шотландии).
- Сэр, а как насчет "постоянно присутствующей опасности"? - позволил
себе пошутить Нокс по поводу всегдашних заявлений министра о германском
флоте.
- У гроссадмирала Тирпица слишком мало посуды, - в тон ему ответил
Уинстон Черчилль. - Он не рискнет с ней и носа высунуть с Гельголанда*...
______________
* Военно-морская база кайзеровской Германии в юго-восточном углу
Северного моря.
Итак, дорогой майор, жду ваших депеш! Ни чешуи, ни хвоста! -
напутствовал военно-морской министр военного агента традиционной присказкой
рыболовов. На этот раз обоим предстояла большая ловля в мутных водах
политики.
4. Петербург, январь 1914 года
Видения декабрьского Лондона и Темзы, столь непохожей на заснеженную
Неву, еще проносились в памяти майора Нокса, когда к нему подошел
французский военный агент маркиз де Ля-Гиш в сопровождении полковника в
черном мундире Генерального штаба. Де Ля-Гиш представил коллегу Алексею
Соколову, которого он назвал "директором австро-венгерского бюро"
генерал-квартирмейстера. Нокс прекрасно знал структуру российского
Генерального штаба и слышал еще в Лондоне об удачливом русском разведчике,
который ведал Австро-Венгрию и Балканы.
Соколов пожал протянутую руку офицера союзной армии со смешанным
чувством необходимости и неудовольствия. Он знал из докладов жандармских
офицеров генерал-квартирмейстеру, что британский майор сует свой нос повсюду
и при этом не отличается дружелюбием. Вот и сейчас Нокс нашел довольно
болезненную для обсуждения в Зимнем дворце тему.
- Не выйдет ли нынче при залпе несчастья, как в девятьсот пятом году? -
обратился английский офицер к русскому полковнику.
Действительно, на крещенском приеме 1905 года по недосмотру военного
начальства в гвардейской конной артиллерии оказались злоумышленники. Они
зарядили одно из орудий батареи, стоявшей на Стрелке Васильевского острова,
не холостым - для салюта - снарядом, а боевой шрапнелью. Однако прицел был
взят неточно, было разбито несколько окон в Зимнем дворце, убит городовой и
ранен солдат.
Во время возникшей паники государь, как говорили, оставался совершенно
спокоен, уповая на милость божию. Вечером он лишь отметил в своем дневнике:
"Во время салюта очередь шрапнели из одного орудия первой батареи
Гвардейской Конно-Артиллерийской бригады попала в Иордань и во дворец. Один
полицейский был ранен, осколки были найдены перед дворцом на площади, и
знамя Гвардейского экипажа порвано. После завтрака я принимал
дипломатический корпус и министров в золотой гостиной. В 4 часа дня я
возвратился в Царское Село и гулял".
Охранка так и не смогла раскрыть виновников происшествия, военная
жандармерия наказала всех солдат батареи, а государь император после этого
случая много лет не присутствовал на водосвятии на Неве. Лишь когда среди
населения Санкт-Петербурга пошли толки, что отсутствие царя на Иордани будет
причиной тяжких бедствий, а в столице вспыхнула страшная эпидемия холеры,
Николай вновь решил принять участие в водосвятии.
Именно на этот инцидент бестактно намекал майор Нокс.
- Будет только русский порох, сэр, не английская шрапнель, - мгновенно
нашелся Соколов, твердо глядя в нахальные глаза высокомерного британца.
Полковник имел в виду только что подписанный крупный заказ военного
министерства на английские снаряды к русским трехдюймовым пушкам. Но
получилось гораздо многозначительнее.
Майор Нокс пожевал губами, готовя достойный ответ находчивому
московиту, но где-то громко Хлопнули открывающимися дверями, послышался стук
жезлов церемониймейстеров о паркет. Обер-церемониймейстер важно проследовал
вдоль зала, предваряя высочайший выход. Нокс, так и не найдя ответа, стал
протискиваться сквозь толпу к середине зала, чтобы увидеть красочное шествие
во всех деталях.
Соколов тоже воспользовался случаем, чтобы в первый раз увидеть всю
женскую половину высочайшей семьи за исключением императрицы Александры
Федоровны. Царица по причине своих неврастенических наклонностей избегала
публично появляться в свете.
Во главе шествия шла вдовствующая императрица Мария Федоровна, мать
государя императора. Миниатюрная, стройная и из-за этого казавшаяся
значительно моложе своих 67 лет, она величественно выступала в белом
атласном платье, отделанном серебряной парчой. Длинный шлейф был оторочен
пышным темным соболем. Высокая бриллиантовая диадема искрилась в солнечном
свете, падавшем из окон. Тройное жемчужное ожерелье - дар императора
Александра II - обвивало шею Марии Федоровны. Нити жемчуга спадали на
бриллианты, которыми было вышито платье.
Позади вдовствующей императрицы следовала великая княгиня Мария
Павловна - третья дама империи - вдова дяди царя, великого князя Владимира
Александровича. Мария Павловна была широко известна в высших сферах как
одержимая манией величия и желанием всюду затмевать Александру Федоровну. В
своем дворце неподалеку от Зимнего великая княгиня устраивала роскошные
балы. В отсутствие в Петербурге вдовствующей императрицы Марии Федоровны
Мария Павловна вела себя как самодержица всероссийская. Александра за это
платила ей такой же глухою ненавистью, какую вызывала в великой княгине
сама.
Соколов обратил внимание, что Мария Павловна была в одеждах того же
цвета, что и Мария Федоровна, - в белом с серебром. Великая княгиня готовила
к празднику это платье, не зная наперед, как будет одета кузина, и теперь
очень мучилась, боясь, что свет подумает, будто она ей подражает.
Далее шли сестры государя великие княгини Ксения и Ольга, великая
княгиня Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла Владимировича.
Они были в платьях василькового бархата, к которым очень шли сапфиры с
бриллиантами, украшавшие их уши, шеи и запястья.
Затем шествовали две великие княгини-сестры, так называемые
"черногорки". Это были дочери короля Черногории Николая, выдавшего своих
дочерей Анастасию и Милицу за русских великих князей. За черногорками
следовала урожденная русская великая княжна, а теперь принцесса греческая
Елена Владимировна - в голубом с золотом платье. Рядом с ней - в
светло-розовом бархате - молодая великая княгиня Марина Петровна. За ними по
трое шли статс-дамы в оливковых придворных платьях и молодые фрейлины в
бархатных платьях рубинового цвета.
Соколов, как и де Ля-Гиш, стоявший подле него, обратил внимание на то,
что все платья были освященного традицией "русского" покроя: плотно
облегавшие фигуру лифы с большими вырезами и без рукавов, отделанные
жемчугами, широкие юбки с треном, накидки, отороченные соболями или бобрами,
спадавшие с плеч, тюлевые вуали, прикрепленные к русским кокошникам того же
цвета, что и платье.
...Хвост процессии втиснулся в золотые двери в конце галереи, створки
закрылись, и полушепот восхищения в зале сменился полноголосым разговором
дипломатического корпуса, в котором звучали ноты удивления и зависти.
За двойными рамами послышался хор трубачей. Все общество оборотилось к
огромным окнам, за которыми длинная вереница знаменщиков с
офицерами-ассистентами несла знамена гвардейских полков. Затем раздался
резкий звук труб. От дворца к Иордани направилась процессия во главе с
государем императором. Духовенство в золотых ризах встретило Николая II на
ступенях к Иордани, войска, свита и гражданские чины обнажили головы.
Государь по красному ковру сошел к проруби, митрополит петербургский
сопровождал его, неся большой золотой крест. Святой отец трижды окунул крест
в воду, затем наполнил освященной водой кропильницу и в сопровождении
государя прошел вдоль шеренги знамен, орошая их каплями святой воды.
Торжественно гремели колокола на Петропавловском соборе, оркестр играл "Коль
славен", но вдруг все звуки потонули в мощном пушечном салюте. Свита, к
которой уже вернулся царь, испуганно вобрала головы в плечи, но Иордань на
этот раз сошла благополучно.
Генералы и сановники радостно накрыли свои седые и лысые головы,
облегченно вздыхая, и процессия вернулась во дворец. Гостям в зале пришлось
еще раз переместиться от окон к центру, дабы лицезреть великий момент
возвращения государя и великих князей к вдовствующей императрице и великим
княгиням.
Бывалые гости, хорошо знавшие церемониал, столпились у средних дверей,
которые все вдруг широко распахнулись, и церемониймейстер пригласил в зал,
где был сервирован завтрак.
Вокруг роскошных пальм были накрыты столы для почетных гостей.
Разведенные скороходами, к ним устремились послы и министры с супругами,
прочая публика ринулась к огромному буфету, занимавшему весь конец зала.
Маленький секретарь китайского посольства опередил громадного
офицера-кавалергарда у самого стола, на котором стояла серебряная ваза с
шампанским удельного имения Абрау. Таких ваз было множество, и возле каждой
из них закипала толпа жаждущих. Другие осаждали хрустальные тарелки с
произведениями придворных кондитеров. Считалось, что таких сластей в городе
не найдешь. Офицеры и дипломаты набивали конфетами и шоколадом в пестрых
бумажках полные карманы. Даже гвардейские офицеры не считали зазорным брать
с царского стола эти конфеты и засахаренные фрукты домой.
Омары, лососина, торты и пирожные со взбитыми сливками, заморские
фрукты буквально таяли на глазах.
Полный неловкости от этого великосветского разбоя, Соколов начал
завтрак шоколадным мороженым, потом успел зацепить кусок фазана с
маринованными сливами прежде, чем на него покусился японский дипломат,
добавил салата оливье и провесного балыка и отошел в сторонку - туда, где у
серебряных ковшей с оршадом, лимонадом и клюквенным морсом почти никого не
было. Здесь он стал невольным слушателем разговора артиллерийского
подполковника с поручиком Измайловского полка. Украшенный густой черной
бородой подполковник в хмельной запальчивости убеждал поручика выбросить
засахаренные фрукты, которыми тот набил карманы, и не носить их матери.
- Ты столько набрал? - вопрошал подполковник. - А зачем? Ведь это все
отнято у голодного народа. И ты, и я, и государь - наш отец-командир...
- Саша, Саша, - увещевал его поручик, - ты крамольные вещи говоришь, да
еще в гостях у царя!..
- Замолчи, как младший... - пьяно капризничал подполковник. - Ты
думаешь, что если меня вдосталь напоили, то я должен...
Поручик, бледный от волнения и негодования на своего друга, все тянул
его подальше от стола, от толпы, где мог услышать какой-либо верноподданный
гвардеец.
Начинался разъезд гостей. Поручику наконец удалось сдвинуть с места и
подполковника.
Движимый сочувствием и желанием оградить смелого офицера от лап военной
жандармерии, которая ревностно следила за образом мыслей в армии, Соколов
подошел к подполковнику. Привитая с кадетского корпуса дисциплина сработала
в сознании офицера, и он подтянулся, увидев старшего в чине.
- Алексей Соколов, - просто представился полковник.
- Александр Мезенцев, - так же просто сказал артиллерийский
подполковник.
- Виктор Гомелля, - в тон старшим представился гвардии поручик.
- Давайте выпьем за знакомство... - предложил артиллерист и потянулся
за бутылкой. Виктор умоляюще посмотрел на друга.
- Ну, хорошо, Виктор, - почти трезво ответил на его взгляд
подполковник, - я себе почти не налью.
Шампанское вспенилось в узких бокалах, новые знакомые чокнулись.
Пригубив, Соколов отставил свой бокал в сторону, и офицеры последовали его
примеру.
- В какой дивизии изволите служить? - поинтересовался Соколов. Ему был
симпатичен артиллерист-вольнодумец, и он не прочь был поближе познакомиться
с ним.
Подполковнику тоже понравился добродушный, располагающий к себе офицер
Генштаба.
В офицерской среде российской армии в силу сословных перегородок между
отдельными родами войск царил антагонизм. Офицерство гвардии и кавалерии
почти полностью комплектовалось знатным и богатым дворянством. Офицерство
пехотных частей представляли мелкопоместные, обедневшие дворяне из военных и
чиновничьих семей, а также разночинцы, крестьяне и мещане. Между ними
господствовала полная отчужденность. Артиллеристы в этих отношениях
находились где-то посредине - они и от гвардии были далеки, и к пехоте
относились несколько свысока.
Служащие по Генеральному штабу офицеры также были особой военной
кастой, не очень-то общавшейся в неслужебное время с остальным офицерством.
Поэтому порыв Соколова, его доброжелательное отношение к армейскому
артиллеристу были несколько необычны и вызвали душевный отклик у Мезенцева и
его молодого Друга.
- 28-я бригада, - коротко ответил подполковник, зная, что этого
генштабисту достаточно.
- Командир батареи трехдюймовок?.. - полувопросительно-полуутверждающе
протянул Соколов.
- Так точно, и к тому же "огнепоклонник"... - шутливо ответил Мезенцев,
намекая на две большие партии в русской армии. Одна, называемая
"штыколюбами", пользовалась поддержкой верхов военной власти и рождена была
воззрениями такого выдающегося военного мыслителя, как генерал
М.И.Драгомиров. При всех своих достоинствах и истинно суворовском духе
Драгомиров не признавал значения современной техники в армии, воспитывал
почти пренебрежение даже к пулемету и тяжелой артиллерии.
"Огнепоклонники" выступали за максимальное насыщение армии огневыми
средствами - от скорострельных винтовок и пулеметов до разнообразной,
особенно тяжелой артиллерии. Молодые и прогрессивно мыслящие генштабисты,
такие, как Соколов, называемые иногда "младотурками" за страсть к
преобразованиям в армии, горячо поддерживали "огнепоклонников".
- Вот как! - обрадовался Алексей. - Тогда нам есть о чем поговорить!
Полковнику хотелось узнать у артиллериста, как внедряются некоторые
новинки, негласно полученные им через Австрию с заводов Круппа. Особенно его
интересовала бризантная шрапнель, о которой он давно докладывал через
генерал-квартирмейстера в Главное артиллерийское управление.
Поручик-измайловец, свято оберегавший своего нетрезвого друга, решил
вмешаться, презрев субординацию.
- Господин полковник, нас ждут дома к обеду... - умоляюще смотря на
Соколова, неловко соврал он.
Алексей понял и оценил его заботу о товарище.
- Хорошо, друзья, давайте встретимся завтра в восемь с половиной в
офицерском собрании на Кирочной... - предложил он.
- Согласны!.. - торопливо выпалил Виктор, не дожидаясь, пока Мезенцев,
настроенный на разговор, отреагирует иначе.
С симпатией проследив, как заботливо повел своего друга к выходу
Гомелля, Соколов тоже направился к гардеробу.
"Смелый человек этот подполковник, - одобрительно подумал Соколов. -
Значит, и другие офицеры задумываются о необходимости перемен в российской
жизни?.. Но если в армии бродят такие мысли, какая же она опора трону в
критический момент?.. Воистину грядет какой-то взрыв, как правильно считают
друзья Анастасии! А вдруг эта Иордань - одна из последних? Ведь прятался
царь раньше от народа... Теперь осмелел... Надолго ли?"
Полковник Соколов был недалек от истины - праздник крещенья 6 января
1914 года стал на Неве последним.
5. Петербург, январь 1914 года
Улица 7-й роты, где уже около года квартировал Василий, была
пролетарская, шумная. Маленькие ампирные домики, каменные и деревянные, в
два и в три этажа - обиталища старых бар - перемежались пятиэтажными
кирпичными громадами, так называемыми "доходными" домами. Здесь почти ничего
не осталось от тех времен, когда в районе казарм Измайловского полка, по
имени которого получил свое название проспект, селились целыми ротами
отставные солдаты.
Совсем рядом пролегал Забалканский проспект. Он являл собой одну из
самых безобразных и угрюмых улиц российской столицы. Проспект был не
Санкт-Петербургом, а настоящим Питером, который денно и нощно грохотал от
ломовиков, чернел унылыми заборами и пустырями. Осенью и весной Забалканский
проспект разливался морем грязи, а летом поднимал тучи пыли и мух от
многочисленных извозчичьих дворов и трактиров.
В холодном воздухе даже сюда, на тихую, заваленную сугробами 7-ю роту,
распространялся шум проспекта. Толстые дворники уже расчистили тротуары и
теперь возвышались в своих тулупах недвижными фигу