Станислав Кричевский... Как давно это было! Вспоминаются первые встречи в киевской бурсе. А где сейчас еще один их соученик, бурсак Ивась Выговский? Кажется, работает в киевском старостве, выслуживаясь перед польской шляхтой. Станислав Кричевский дослужился у них до полковника казачьего Чигиринского полка. Присмирел и привередливый полковой есаул Сидор Пешта, ставший полковником по воле гетмана Потоцкого. - Не сердись на него, - уговаривал Богдана Кричевский. - Нудный он, но что придирчив - это не так уж плохо для военного дела... И Кричевский по-дружески советовал Богдану пригласить на крестины и полкового есаула, ведь они служат в одном полку. - Моя мать говаривала: с кем детей крестить, с тем век в мире жить! А с Пештой, мой милый друг Станислав, мы никогда жить в мире не будем, - оправдывался Богдан перед Кричевским. - Ведь сам ты убедился: коронный гетман поручил ему пригласить меня на осмотр восстановленной Кодацкой крепости. А передал ли есаул Пешта мне это приглашение? Сказал, сам, мол, поеду вместо сотника... Слышал? Вместо сотника! Словно нет у Хмельницкого звания полковника, присвоенного самим королем!.. Нет, не стану я приглашать Пешту на это семейное торжество. 2 Днепровские пороги, вербы и осокори на островах, да и сам солнечный летний день наполняли радостью сердце полковника Хмельницкого. В Кодак он приехал как гость коронного гетмана, радуясь случаю снова почувствовать жгучую романтику свободы, вкусить, может быть, утраченной теперь славы. Но там еще существует Запорожская Сечь, есть друзья! Выезжал он сюда, как на отдых, после торжественных и шумных крестин своего второго сына - Юрия, доставивших ему немало хлопот. Наконец и Ганна выздоровела, снова стала заниматься хозяйством. Он даже завидовал ей. Как умело распоряжалась она, провожая косарей и гребцов в поле, чабанов - к отарам овец... Адам Кисель через своего нарочного сообщил Богдану Хмельницкому о дне осмотра крепости на Днепре коронным гетманом, который пригласил и его на это торжество. Чигиринские казаки глубоко переживали, узнав о намерении польских шляхтичей уничтожить Запорожскую Сечь. Поэтому Богдан Хмельницкий не удивлялся, когда казаки откровенно в присутствии его и полкового есаула называли Кодацкую крепость собачьей конурой, построенной для сторожевых псов, которые будут преграждать путь к морю. Очевидно, казаки неодобрительно отнесутся к поездке субботовского полковника на праздник открытия крепости. Они могут расценить это как содействие Короне и шляхте в их настойчивом стремлении прибрать к рукам казачество... Не лучше ли было бы ему отказаться от такого почетного приглашения? Там соберутся люди, которые должны будут выражать свое восхищение военным могуществом Короны, вспоминать о недавней кровавой победе Потоцкого. Тот же Пешта определенно снова будет млеть от подобострастия и скалить свои зубы в угодливой усмешке, улыбаясь шляхтичам. И непременно скажет: "А полковник Хмельницкий не приехал, забавляясь рыбной ловлей в своих прудах и новорожденным сыном Юрием..." Дались им эти пруды! Богдан даже сплюнул, вспомнив о сплетнях, распространяемых в Чигирине. Вполне возможно, что эти сплетни распространяют сторонники есаула Пешты. В одном полку служат они с Пештой, но по воле польного гетмана - не на одинаковом положении... "За пределами полка мы еще не так поговорим с прихвостнем пана Потоцкого!" - подумал Богдан, презиравший есаула. Неприятные воспоминания о встречах с Пештой в Чигирине вызывали у Богдана не только возмущение, но и отвращение к нему. Хмельницкий прекрасно понимал, почему коронный гетман пригласил его. Знатная шляхта не была единой в вопросах государственной политики Речи Посполитой. Король всячески поддерживал Конецпольского, настаивавшего на необходимости войны с Турцией, чтобы избавиться от уплаты позорной дани султану. Но Владислав - политический деятель, а не ревностный католик, каким прежде всего является каждый шляхтич. И это невольно противопоставляло его знатной шляхте, иезуитам - этому оплоту католицизма. Ведь по их мнению король обязан был активно поддержать войну иезуитской коалиции венского императора против протестантской лиги Запада. Конецпольский мог только посочувствовать королю, зная, как тяжело ему противостоять натиску шляхты. К сожалению, коронный гетман не был настоящим помощником королю, а лишь немногословным советчиком. И как это ни странно, но Богдан Хмельницкий, пожалуй, единственный среди казацких старшин, хорошо понимал это. Он, скрытный по натуре человек, мотал себе на ус, но никогда не делился своими мыслями даже с ближайшими друзьями. Да их и не было среди верхушки казачьих старшин. Хотелось Богдану или нет, но он вынужден был заехать в полковую канцелярию в Чигирин. В просторном дворе полка у привязей уже стояло несколько оседланных коней. Ему бросилось в глаза покрытое мхом и плесенью старое корыто у колодца. И он стал присматриваться, не стоит ли низкорослый, гривастый конь... И увидел посреди двора карету, запряженную четверкой лошадей. Из полковой канцелярии вышли полковник Кричевский и черниговский подкоморий, придворный советник Адам Кисель. Кисель был такой же подтянутый, подвижный, как и прежде, высоко держал голову, даже шея стала длиннее. Взгляд у него был уверенный, властный. Следом за Киселем толпой вышли и другие чины полкового "отродья", как, с легкой руки Карпа Полторалиха, про себя называл их Богдан Хмельницкий. Впереди шел высокий и какой-то нескладный увалень, не по возрасту подвижный полковой есаул Сидор Пешта. За ним следовал кряжистый, такой же юркий шляхтич Данило Чаплинский. Должность писаря в казачьем полку не особенно отягощала его. Но в ней он видел свою великую миссию, возложенную на него шляхтой. Занимая эту должность, он не только внимательно следил за казаками, но и себя не забывал. Он хотел крепко осесть на степных просторах, зарился на плодородные земли. Мечтал стать зажиточным шляхтичем-осадником. Иногда он, чтобы скрыть свои алчные намерения, говорил Пеште, что ему мешает его шляхетское происхождение. - Был бы казаком, черт возьми... проше пана, давно стал бы полковником! Имел бы собственный хутор и сенокосы, пруды... Богдану было приятно, что казацкие старшины ждали именно его приезда. Не слезая с коня, он поздоровался со всеми, по-казачьи взмахнув шапкой. Потом соскочил с коня, отдал поводья Карпу, пошел навстречу Кричевскому. Кисель, извиваясь как вьюн, опередил Кричевского. - Весьма рад приветствовать пана Хмельницкого, - еще издали произнес он, чтобы его не опередили другие. Ведь ему было известно, что сам коронный гетман пригласил Хмельницкого на осмотр Кодака! "Каким недальновидным человеком был Сагайдачный, который так невежливо обошелся с матерью этого казака, как с простой посполиткой..." - подумал Кисель. - Я тоже рад, пан Адам. Привет вам сердечный и от моей жены! - Разве до сих пор помнит пани... пани... - Ганна же, Ганна, - подсказал Богдан. - Да, да, Ганна, бардзо дзенькую. Так смешались языки, не правда ли, пан Богдан, смешались?.. - Разве только языки?.. Привет пану Станиславу, рад видеть тебя в добром здравии! О-о, да здесь, вижу, собрался весь цвет полка. - Со счастливым приездом и пана Богдана, - отозвался Кричевский. - Цвет полка, как всегда, в полной готовности. А тут пан есаул говорил, будто бы ты отказываешься от приглашения гетмана... - Я же не сказал, что отказывается, - поторопился Пешта. - Только думаю, что откажется пан сотник. То есть я... - Пан сотник, возможно, и отказался бы, а полковник Богдан Хмельницкий не собирается-пренебрегать высоким вниманием коронного гетмана... - Да бог с вами, пан полковник, - махнул рукой Адам Кисель. - Как можно, ведь при мне пан Станислав посылал гонца из Варшавы в Чигирин, чтобы пригласить пана Хмельницкого. Именно пана Хмельницкого, прошу пана! - А пан есаул мог бы и сам, без особого приглашения, ехать, коль ему так приспичило, - улыбаясь, бросил Богдан. Сопровождавшие Богдана казаки громко захохотали, а за ними и чигиринцы. Писарь Данило Чаплинский исподлобья посмотрел на казаков и тоже засмеялся. Этим он крайне удивил есаула Пешту, словно неожиданно дал ему пощечину. Ведь, кроме Чаплинского, среди присутствующих здесь не было у него ни единомышленников, ни противников Хмельницкого. - Не скажите, пан Хмельницкий! - выпрямился Пешта. Он словно покачнулся всем телом. - Как полковой есаул я, кажется, тоже занимаю не последнее место среди казачества. У меня больше оснований представлять наш полк у пана коронного гетмана, чем... - Мне неизвестно, действительно ли коронный гетман хотел бы видеть там именно есаула Чигиринского полка. Кажется, и не коронный гетман назначал пана Пешту на эту должность, слишком тяжелую для здоровья такого... - Договаривайте, прошу, - какого?! - не подумав, горячился Пешта и, как парубок на гулянье, по-петушиному подскочил к спокойно стоявшему Богдану. Хмельницкий одну ногу поставил на ступеньки крыльца так, что дубовая доска заскрипела, и уперся рукой в колено. И трудно сказать, чего было больше в его взгляде, устремленном на опьяневшего от негодования есаула. На покрасневшем лице Пешты выступили капельки пота. Уничтожающий взгляд Хмельницкого сказал все, но Пешта еще хотел и услышать, что скажет Богдан. Неужели он думал, что Богдан Хмельницкий, воспитанник иезуитской коллегии, не найдет веского слова! Для Пешты было бы лучше, если бы Хмельницкий промолчал. - Говорю, слишком тяжела коронная служба для чигиринской стоеросовой дубины! Именно это я и хотел сказать, пан Сидор, да воздержался. Подыскивал более мягкое выражение из уважения к нашей почтенной компании, - широким жестом руки показывая на присутствующих здесь полковников и на Адама Киселя. - Я стыдился бы лезть туда, куда тебя не Просят... И, пожалуйста, садитесь, пан есаул, на коня, вижу, он оседлан не для прогулки по Чигирину. Мне тоже будет приятно приехать к пану Станиславу Конецпольскому в сопровождении еще и полкового есаула. Солидно, даже блестяще, черт возьми! Пан полковник, надеюсь, удовлетворил бы мою просьбу назначить и полкового есаула в мою свиту? - обратился "Хмельницкий к Кричевскому и, не дожидаясь ответа и не скрывая своей насмешки, закончил: - Впрочем, полковник Хмельницкий мог бы найти более подходящего человека для" своей благородной свиты! Чигиринский казачий полк - это наша гордость. Каждый полковник должен считать за честь, когда его сопровождает в такой ответственной миссии казак чигиринец! Коронный гетман-очевидно, рассчитывает услышать от нас беспристрастное и искреннее мнение о построенной им крепости на Днепре. Казацкий старшина должен открыто сказать ему правду, как это принято у нас, к каким последствиям могут привести подобные действия Варшавы. Коронный гетман надеется, что среди казацких старшин есть такие, которые на протяжении пятидесяти лет говорили и теперь скажут правду! А скажет ли полковник, есаул Сидор Пешта, ставший им по милости польного гетмана? Мы знаем, что пан Сидор будет льстиво обхаживать знатного шляхтича, словно жена мужа, которому только что изменила. Он обомлеет перед коронным гетманом и начнет хвалить крепость, даже не осмотрев ее как следует, не поняв ее значения или угрозы, которую она представляет со своим французским, немецким или иезуитским гарнизоном, стоя на исконных казачьих путях к морю... Пешта даже захлебнулся от ярости. Он только двигал челюстями, то раскрывая, то закрывая рот, как выброшенный на берег налим. Богдан повернулся и пошел к группе старшин... 3 Еще в Субботове, накануне отъезда в Кодак, размечтавшийся Богдан старался представить в своем воображении красоту южных украинских степей, старые осокори и ивы, которые приветствовали его, когда он впервые попал на Сечь, в пору своей романтической юности. Как давно это было! И вот он снова на Сечи, пути на которую долгое время были для него отрезаны грубой реальностью. А днепровские волны, как и тогда, ни с кем и ни с чем не считались. Они, как и прежде, набегают на неприступные скалистые пороги, разбиваясь на мелкие брызги, и с шумом падают, не замечая наглости шляхты, построившей здесь крепость. И, право, кому и зачем нужна здесь такая могущественная, непреодолимая крепость? Богдан еще издали увидел ее, возвышающуюся над Днепром, и от романтики, навеянной воспоминаниями о днях юности, не осталось и следа. Крепость не только напоминала о себе, но и угрожала! Возвышалась она в мареве южного зноя, и, словно черной завесой, отделяла казаков от просторов юга, от безбрежных степей, тянувшихся до самого моря... На этом торжестве наказным гетманом был Станислав Потоцкий, вместо отсутствующего польного гетмана Николая Потоцкого. Пан польный гетман в это время двигался со своими войсками к Черным Шляхам, чтобы предупредить опустошительные набеги турок. Но население Подольщины хорошо понимало, что польный гетман озабочен не только угрозой басурман. Потоцкий этим лишь неумело хочет скрыть свое истинное намерение усмирить подольских крестьян, начавших бунтовать после появления тут Максима Кривоноса! - Устрашу ли я турок, но этого живучего зверя изловлю! - хвастался спесивый вояка. Наказной Станислав Потоцкий, разумеется, ничего не сказал Богдану об этой похвальбе польного гетмана заарканить и Кривоноса, как он заарканил десятки народных "бунтовщиков". Николай Потоцкий, узнав от Конецпольского, что на открытие Кодака приглашен и Хмельницкий, советовал брату Станиславу по-дружески принять приднепровского полковника. А полковник Хмельницкий и рассчитывал именно на дружеское отношение, доверие и гостеприимство. Неужели это только лукавство верхушки польской шляхты, которая хочет одурачить его? Ведь Потоцкому известно, что на приеме у коронного гетмана Богдан отказался предать своего друга Кривоноса!.. - Я тронут вниманием пана Станислава, оказанным мне на этих далеких, беспокойных и привлекающих иллюзией человеческой свободы берегах Днепра! Сердечно приветствую пана полковника, а в вашем лице и его милость пана коронного гетмана и желаю ему доброго здоровья! - с неподдельной искренностью произнес Хмельницкий. - Gratum! Приветствую и я приднепровского пана полковника! Его милость даже сегодня вспоминал о вас. Надеюсь, пан Хмельницкий не против того, чтобы мы хотя бы в этот торжественный день вспомнили о чудесных днях нашей первой встречи в Кракове? Какой воинственный вид у пана, а эти первые борозды на лбу, отпечатки житейских забот, и, кажется, ищущий мира беспокойный взгляд... - рассыпался в любезностях Станислав Потоцкий. - О Езус-Мария, милый друг, какое приятное воспоминание, какая романтика, как в притче о возвращении сына Авраама! Стоит ли спрашивать, пан Станислав? Надо было бы еще и тогда, по немецкому обычаю... - Бокал бургундского выпить на брудершафт?.. О, это верно... Да это, кстати, никогда не поздно. Хозяин, кажется, не из скупых. Обед для уважаемых панов будет дан вон в тех шатрах, установленных над кручами Днепра. Пан коронный гетман поручил мне показать гостям его фортификационное сооружение. Но он хочет лично ознакомить с ним наиболее достойных гостей. Богдану льстило такое внимание к нему коронного гетмана. А Потоцкий по-своему понимал это. Он был уверен, что воспитанник иезуитской коллегии хотя и остался до сих пор православным, но, живя долгое время во Львове, не мог не поддаться влиянию католицизма. И шляхтич Станислав Потоцкий открыто говорил об этом. Коронный гетман именно за то и уважал полковника Хмельницкого, что он свои мысли и разговоры никогда не связывал с религиозными убеждениями. Да и есть ли они у человека, который не пренебрег даже мусульманством, лишь бы вырваться на свободу!.. - Я рад, что встретился тогда с паном Станиславом, ибо зародившаяся тогда дружба между нами связывает нас до сих пор. Только не хватает здесь еще одного друга нашей юности! - Хмелевского? Пресвятая матерь, да он же здесь со своим полком, сопровождающим пана коронного гетмана! "Право же напрасно меня мучит угрызение совести из-за этой поездки на Кодак", - подумал Богдан, польщенный дружеским расположением Станислава Потоцкого. По приказанию наказного гетмана несколько джур бросились в разные концы широкой площади, чтобы разыскать полковника Хмелевского. А Богдан с Потоцким переходили с форта на форт, оценивали мощь орудий и в то же время любовались с крепостных стен степью, красотой Днепра, прозрачным небом, взлетом в лазурную высь степных соколов. Какая стремительность полета и какое приволье в безграничном просторе неба!.. - Это прямо сказочно, пан Станислав! - восхищался Богдан. - Не правда ли, чудесная крепость? - в том же тоне подхватил Потоцкий. - При чем тут крепость?.. Богдан все еще находился во власти своих мыслей и не сразу понял, о чем спрашивает его полковник. Потоцкий словно вылил ушат воды на размечтавшегося о свободе Богдана Хмельницкого. У него заныло в груди, потемнело в глазах. Если бы в этот момент не подоспел коронный гетман, Богдан надерзил бы Потоцкому. Суетливая толпа военных, окружавшая коронного гетмана, точно стая черных воронов, готова была и солнце прикрыть собой, лишь бы находиться рядом с ним. Ведь они осматривают свою самую южную крепость! Обливаясь потом, они угодливо славословили и коронного гетмана Станислава Конецпольского, и крепость. А он шагал еще довольно бодро, хотя и опирался на тяжелый суковатый посох. Длинная венгерская сабля на боку, словно жалуясь на посох, беспорядочно болталась на украшенных серебром ремнях, а шпоры на желтых сафьяновых сапогах сиротливо позванивали, заглушаемые приветственными возгласами толпы. Одобрительные, а порой и слишком льстивые улыбки приводили в умиление гетмана. Громкие возгласы идущей позади толпы принуждали гетмана двигаться вперед. Главный виновник торжества Станислав Конецпольский не повелевал, а подчинялся толпе гостей, осматривавших крепость. Краковский магнат, политический рулевой Речи Посполитой, коронный гетман не мог скрыть своего удовлетворения такой пышной свитой именитых шляхтичей великой Польши. Наиболее ловкие из них, несмотря на свой преклонный возраст, старались протиснуться поближе к гетману, горя желанием показаться ему на глаза, переброситься с ним словом, выразить восхищение крепостью. Богдан вежливо посторонился, давая дорогу хозяину-победителю с его свитой. И Конецпольский заметил это. Он в нерешительности остановился и все же подошел к Хмельницкому, который поспешил первым поздороваться с гетманом. - Искренне рад приветствовать вашу милость пана коронного гетмана, так много сделавшего для безопасности своего государства! - низко поклонившись, произнес Хмельницкий. Он не лукавил и мог прямо смотреть в глаза Конецпольскому. Ведь он действительно много сделал для восстановления крепости, называя это жертвой на алтарь отечества! - Я очень ра-ад видеть здесь па-ана Хмельницкого. Прошу панов полковников осмотреть крепость и потом высказать свое мнение... Кстати, там, - гетман указал рукой в сторону Днепра, - есть и казаки. Пан Ад-дам Кисель предусмотрительно прислал сюда Черниговский охранный полк. А накануне приб-были сюда и запорожцы... Лучше бы и не говорил о таком оскорбительном неравноправии казачества, прибывшего на эти торжества. Казаков не допускают в крепость даже в этот торжественный день! А шляхта, как саранча, снова пленила гетмана и двинулась дальше. - Пан коронный гетман сказал: "Черниговский охранный полк". Как это надо понимать, пан Станислав? - спустя некоторое время спросил Богдан у Потоцкого. - Как обычно. Пану Богдану, очевидно, до сих пор не известно о том, что теперь на порогах по очереди будут нести службу полки реестровых казаков. Первым напросился нести охранную службу пан Кисель с Черниговским полком. Этот полк прибыл сюда несколько дней тому назад, а через три-четыре месяца его заменит другой. - Серьезно взялся пан коронный гетман... - Да не он это придумал. Пан польный гетман Николай Потоцкий разработал такой порядок присмотра за запорожцами. А мне поручено проследить, чтобы соблюдался этот порядок. ...Черниговские реестровые казаки и запорожцы не были приглашены на этот праздник. Они несли охранную службу в лесу на берегу Днепра, в нескольких милях от крепости. И только ли потому, что их не пригласили? Но их никто и не, спрашивал, хотят ли они отпраздновать вместе с коронным гетманом восстановление крепости на Кодаке. Сухие пни, оставшиеся от вырубленного вокруг крепости леса, буйные побеги молодняка словно упрекали тех, кто уничтожил деревья. Станислав Потоцкий вдруг заколебался, стоит ли ему ехать к казакам. Ведь он не протестовал, когда узнал, что казацким старшинам запретили участвовать в этом празднике. Однако улыбка Богдана Хмельницкого успокоила его. Очевидно, ему известно об этом запрете польного гетмана. И когда Хмельницкий сказал, что не мешало бы наказному гетману на Приднепровской Украине побывать у казаков, тот сразу же решил ехать к ним. Привели коней, и Станислав Потоцкий тут же ловко вскочил в седло. Хмельницкому тоже подали скакуна. При выезде из крепости их нагнал Станислав Хмелевский. Он так мчался на своем коне, словно гнался за турками. Еще издали окликнул Хмельницкого и радостно приветствовал его. И совсем холодно поздоровался с Потоцким, таким же, как и он, шляхтичем, другом детства, которого в имении Николая Потоцкого в присутствии Богдана встречал куда теплее. И Богдан подумал: где же это единство шляхтичей, которым они так кичатся в Речи Посполитой? Его нет и между этими двумя шляхтичами, бывшими друзьями детства. 4 На юге страны, в воспетых низовьях Днепра, еще не чувствовалось наступления осени. Роса высыхала уже к завтраку, а листья только начинали желтеть, но не увядала расцветшая за лето жизнь! В лесу перекликались птицы, дозревали поздние ягоды ежевики. Подвижные казачьи дозоры охраняли дороги, которые вели в расположение их полка. Трех полковников, ехавших в сопровождении большого вооруженного отряда, дозорные заметили, еще когда они только появились на участке вырубленного королевскими хищниками леса. Конники Черниговского полка выехали из лесу навстречу гайдукам Потоцкого, гусарам Хмелевского и Богдану Хмельницкому с его джурами. Словно во вражеский стан ехали полковники! Лесная чаща усиливала неприкрытую настороженность предстоящей встречи. - Теперь панам старшинам, наверно, пешком придется идти к нашему полковнику. В такой чаще на коне не проедешь, - чего доброго, еще без глаза останешься. Наши запорожцы поэтому и не заходят в лес. Если мы понадобимся, позовут, говорят они. Да это не так уж и далеко: вон за лесом начинаются и крутые берега Днепра... - говорил словоохотливый черниговский казак. Полковники безоговорочно согласились с предложением казака, хотя усматривали в этом излишнюю предосторожность черниговского полковника. Правда, идти было недалеко, но петляющие в лесной чаще тропинки удлиняли этот путь. Они вышли на широкую поляну, которую пересекал овраг, образованный вешними водами. Овраг извивался поперек поляны, круто спускаясь к Днепру. Отдаленный гул порогов волнами перекатывался по оврагу, - казалось, что содрогается земля. - Так тут, очевидно, и пороги совсем рядом? - спросил Потоцкий на украинском языке. Он оглядывался по сторонам, словно пугаясь гула порогов. Казаки даже улыбнулись, когда наказной польских войск спросил их на чистом украинском языке. То ли в этом сказывалось влияние коронного гетмана Конецпольского, то ли грозный шум порогов не совсем дружелюбно встретил панов с Вислы?.. - Я бы не сказал, пан наказной, что они рядом. Но это же днепровские пороги! Голоса батюшке Днепру не занимать, его слышно далеко... - объяснил пожилой старшина. На поляне вплотную друг к другу стояло несколько больших куреней, покрытых ветками и осокой. В одном из куреней услышали голос старшины дозора. Из самого большого куреня вышло несколько старшин казачьего полка. Особенно внимательно присматривался к ним Богдан. Уж слишком сухо встречали они коронных полковников и непочтительно вели себя даже по отношению к нему. Поэтому Хмельницкий так обрадовался, заметив в толпе среди казацких старшин Золотаренко. Почувствовал, как у пего дух захватило. Он не был ему ни братом, ни родственником, но в его имени заключалась какая-то неведомая сила, романтика воспоминаний. Только имя и... юная девушка на хуторе у Днепра, буйные дни молодости!.. Вместе с полковником Золотаренко из куреня вышел молодой приземистый Иван Серко. Он с кем-то громко спорил, то и дело оборачиваясь назад. Полковник Золотаренко прикрикнул на них: - Довольно, хлопцы! Ведите себя пристойно, видите - наказной гетман пожаловал к нам в полк... Да и не один, мать родная... - Вижу, кажется, и Хмельницкий с ними. Смотри, ей-богу, он!.. - не унимался Серко. Богдан тоже не сдержал себя и, нарушив торжественность встречи, бросился к казакам. Он допускал, что для несения охранной службы сюда могли прибыть черниговские казаки, но только не полковника Золотаренко. - Эй, братья казаки! Низкий поклон вам! - воскликнул Богдан, спеша им навстречу. В эту минуту он пожалел, что приехал к ним в обществе коронных полковников! Они теперь, казалось, мешали ему, как узнику кандалы!.. Золотаренко, спеша встретить королевских полковников, быстро отошел от Богдана, бросив ему на ходу: - Непременно побывай у запорожцев! Но только один, слышишь, - один, без них!.. - Что тут случилось? - поинтересовался Богдан. - Все в порядке, понял?.. - уже издали ответил полковник Золотаренко, учтиво кланяясь наказному гетману и Хмелевскому. - Как жаль, пан наказной гетман, что нас заранее не предупредили о вашем прибытии! Мы приготовили бы настоящую гетманскую уху! Сейчас как раз лещи косяками ходят в заливах. Ах ты, матерь божья, не знали... - печалился Золотаренко, словно в самом деле сожалел, что не мог достойно встретить гостей. - Нас трогает ваше внимание, уважаемый пан полковник. Мы только поддержали компанию пану Хмельницкому. А его, как видите, манит и Кодак и казаки! Полковник тоскует по своим боевым друзьям! - Слышу, вы, пан наказной, меня вспоминаете? - спросил Богдан, оглянувшись. - Да ничего серьезного, уважаемый пан Богдан. Мы объясняем старшинам, почему так неожиданно нагрянули к ним. Золотаренко суетился, словно посаженый отец на свадьбе. Отдавал какие-то срочные приказания своим джурам, старшин разослал в разные стороны лесной чащи, словно по карманам распихал. Полковников Потоцкого и Хмелевского окружил таким вниманием, что они действительно забыли о Богдане Хмельницком. - Иван! Сотника Серко ко мне, - распорядился Золотаренко. - Меня? - удивленно оглянулся Серко. - Тебя же, тебя. Спустись с полковником Хмельницким к Днепру, пошли казаков рыбы достать у запорожцев! Да сами не задерживайтесь... А может быть, пану Хмельницкому неинтересно встречаться с запорожцами? Они скучают немного, готовятся вместе с донскими казаками отвоевывать у турок Азов для московского царя. А нашего брата казачьих полковников ругают при всяком удобном случае... Хочешь, оставайся здесь с нами. Я просто думал, что у полковника там есть старые друзья. Иван Богун теперь сотником у запорожцев. Филонко тоже... А мы в это время немного поговорим с паном наказным гетманом. Как кстати, что вы приехали к нам. Ведь нас туда не приглашают... Пригнали сюда, как на пожар. Пан Кисель настоял, чтобы именно наш полк начал нести охрану крепости. А что это за охрана: коль нас прислали охранять крепость, так почему угнали за тридевять земель от нее, в этот совиный лес? Да разве и убережешь ее, если она не способна сама устеречь приднепровские дороги к нашему краю... Богдан понимал Золотаренко с полуслова. Тот не отходил от наказного, стараясь занять его чем-нибудь и задержать. О том, что Потоцкие не уважают запорожцев, знал каждый казак и посполитый. Но, кроме того, они относились с подозрением и не только к запорожцам... Намеки друзей заставили Богдана задуматься. В этих приднепровских степях и лесах он почувствовал силу и свободу. Иван Серко позавидовал своему старшему товарищу. Он галопом скакал за Хмельницким и догнал его только возле Днепра. Дернул его за жупан. - Правильно поступил, что решил повидаться с казаками. А то их там грызут всякие сомнения, одолевает неверие, - шепотом произнес Серко, словно их мог здесь кто-нибудь подслушать. Богдан оглянулся, понимая, что Серко хочет поговорить с ним именно о совете Золотаренко "непременно побывать у запорожцев". - Кого же из запорожцев мне нужно повидать, Иван? На что это вы все так предусмотрительно намекаете? Знаю, что вместе с Богуном ушел на Сечь и его побратим Джеджалий. Хотели перетянуть и Мартынка от лубенцев. Недавно он заезжал к матери и рассказывал об этом... А казаки", вижу, чертом глядят на меня. Или, может, какую-нибудь сплетню распространяют обо мне коронные, а? - Оттого, что много знаешь, пан полковник, и голове тяжело. Но не все! А неужели тебе, уважаемому коронным гетманом казацкому полковнику, неинтересно встретиться с запорожцами? Спрашиваешь - кого, чего?.. Может, там найдешь и свою судьбу, казаче. Думаешь сегодня и вернуться в Кодак или заночуешь у запорожцев? Думаю, что не помешало бы. Кажется, и Назрулла туда должен приехать. Донские казаки что-то затевают с Азовом и запорожцев подговаривают... Ехали они по хоженым тропам вдоль берега. Справа поднимался крутой берег, изрешеченный дырами - гнездами ласточек - и увитый ржавыми корнями, свисавшими книзу, словно нечесаные волосы. А слева, шумя и пенясь, нес свои воды Днепр, образуя водовороты у крутых берегов. Вдруг за непредвиденным поворотом крутого берега сразу светлее стало... Перед ними нес свои воды, устремясь к Днепру, полноводный в эту пору еще один его приток. В устье его Богдан увидел несколько десятков казачьих челнов и даже покачивающийся на воде огромный плот, привязанный длинным канатом к столбу. Некоторые из казаков что-то делали возле челнов, другие сидели на берегу, а несколько человек голыми в холодной воде тащили рыбацкую сеть. Кое-кто из запорожцев сразу узнал Богдана. Но встречали его не так приветливо, как черниговские казаки. Большинство из них подчеркнуто называли его "паном полковником", поздравляя с приездом на Сечь. О том, что коронный гетман только его пригласил на торжественное открытие Кодацкой крепости, запорожцы уже знали. - Не Богдан ли это, братцы? Словно на званый обед в престольный праздник пожаловал к нам! - неожиданно выкрикнул один из запорожцев. - Ну-ка, давай поцелуемся, черт возьми! Вот хорошо сделал! Да погоди, я сейчас... - И Иван Богун мимоходом окинул взором людей, окруживших Богдана. Он, так же как и Серко, что-то недоговаривал. Посмотрел и тут же скрылся в прибрежных оврагах. Словно намекнул Богдану о чем-то приятном для обоих. "Дурачится молодежь!" - подумал Богдан, залюбовавшись атлетической фигурой Богуна, его оголенной мускулистой спиной, пышущей здоровьем. - Неужели они в самом деле рады мне? - спросил он у Серко. - Это скрасит мое пребывание на празднике коронного гетмана. Встреча с друзьями - вот настоящий праздник для меня! - Да, это верно. До каких пор и нам унывать? Поможет ли эта крепость коронному гетману и польской шляхте взнуздать нашего брата казака? А вот и они... - умолк вдруг Серко на полуслове. В этот момент из-за скалы навстречу Богдану и Серко вышла группа запорожцев. Некоторые из них были в жупанах, а большинство в рубахах, выпущенных поверх штанов. Многие были и вовсе без рубах, в одних широких шароварах, на турецкий манер на гашнике. Осенняя прохлада не страшила их. Загорелые, с бритыми головами и свисающими оселедцами. Богдан не прислушивался к тому, о чем они говорили. Но когда он увидел среди них издали казавшегося еще более загорелым Богуна, не удержался и пошел им навстречу. - Вот чудаки!.. Осень на дворе, а они в одних шароварах!.. - Как видишь, не один Богун щадит материнскую рубаху. Солнце пока что одевает и обогревает казаков!.. На Джеджалии вон тоже такая рубаха. Разве не одна мать нам ткала рубахи?.. Зачем мне отставать от него? - весело засмеялся Богун. - Они и здесь неразлучны, как родные братья! - вставил Серко. - Так они и есть братья. Мать Богуна снаряжала в дорогу Филона, как родного... О, это он, уже такой усатый... - вдруг запнулся Богдан. - А кто же еще? Именно он и просил позвать тебя, когда услышал, что ты тут... Вместе с казаками шел и Максим Кривонос. Он, как и все, был без шапки, но в легком подольском жупане, наброшенном на голое тело. Полы его жупана распахнулись, оголилась могучая грудь, заросшая густыми с проседью волосами. Ростом он казался ниже Богуна, но был дороднее его и могуществен, как дуб. Кривонос и сопровождавшие его казаки были вооружены саблями, а у некоторых за поясами торчали пистоли. Максим, еще издали заметив Богдана, приосанился и поднял вверх свою большую правую руку, дружески приветствуя его; левая же рука у него, как у окружавших его казаков, лежала на рукоятке сабли. На красном нанковом поясе не только висела большая драгунская сабля, торчали под ним два набитых пулями пистоля. А между ними висели табакерка и пороховница, на драгоценных цепочках искусной работы амстердамских мастеров - подарок Рембрандта! Кривонос спешил навстречу Богдану, но не произнес ни слова. Условия конспирации приучили казака быть осторожным. Польный гетман Николай Потоцкий уже отдал приказ о поимке Максима Кривоноса. Богдан с тревогой подумал об этом. Не узнают ли польские шляхтичи в Кодаке о приезде Максима Кривоноса на Сечь? Ведь о пребывании его здесь и в полку Золотаренко знают некоторые старшины. Богдану теперь стали понятны намеки Золотаренко и смешные, наивные хитрости Ивана Серко. Из солидарности с запорожцами Богдан тоже настороженно придержал рукой и свою саблю, висевшую на украшенном серебром отцовском поясе... 5 Над крутым лесистым берегом шумного Днепра, объединенные общими целями, казаки собрались, чтобы после дружеской короткой встречи попрощаться с Богданом Хмельницким. Кто-то из казаков сообщил, что Золотаренко уже сварил уху из свежей рыбы. Богдан подумал, что Станислав Потоцкий может обратить внимание на его долгое отсутствие и пошлет за ним гонца, чтобы засветло приехать на кодацкое торжество. Кривонос многозначительно кивком указал на молодого, такого же, как и сам, широкоплечего запорожца. Не по летам серьезный казак молча сел рядом с Кривоносом, свесив ноги с кручи. Обвалившаяся земля посыпалась вниз, а он даже не шелохнулся. Только посмотрел под ноги и слегка улыбнулся пристально смотревшему на него Богдану. - Не свалюсь, - заверил он Богдана. Именно к нему он внимательно присматривался и прислушивался. - Ну как, ты сразу узнал отца? - спросил Богдан. - Трудно было узнать его. Мать говорила - горбоносый, сильный. Я ведь впервые вижу его, - смущенно ответил сын Кривоноса. - Лучше я тебе расскажу, - вмешался в их разговор Максим. - Разыскали его казаки на острове среди тысяч таких же горячих, как и он. Отец, говорят ему, приехал, тебя ищет. А он, нисколько не задумавшись, спрашивает: "Максим Кривонос?.." Получается, думаю себе, таки мой сын, матери его лучше знать... Ну, а теперь за эти три дня привыкли друг к другу. Чувствую - моя кровь, да и духом моим дышит. - Так, может быть, хочет и называться Кривоносом? - Конечно, так надо бы. Но стоит ли? Кривонос банитованный, за его голову Потоцкий обещает уплатить королевские злотые!.. Вот я и советую Николаю никому не говорить, чей он сын. Не время еще!.. - Так ты уже совсем осел на Сечи или как? - тихо спросил Богдан. - Да что ты, друг, не могу осесть на глазах у своих палачей!.. Видишь, снова восстановили Кодацкую крепость, хотят уничтожить казачество. Нет... - резко оборвал разговор Кривонос. Вдруг из лесу донесся конский топот и голоса казаков. Запорожцы вскочили на ноги, схватились за сабли, плотным кольцом окружив Кривоноса. Поднялся и Богдан, а за ним и Кривонос. Николай Подгорский почтительно поддержал отца под руку, помог ему подняться. - Ну... вот тебе, Богдан, и мой ответ, - промолвил Кривонос. - Проклятые королевские псы все-таки пронюхали. Ты, Николай, оставайся с казаками, будь здоров. Прощай и ты, брат. Спасибо за дружескую встречу... Хлопцы! Это по мою душу прискакали шляхтичи. Остановите их здесь если не словом, так по нашему казацкому обычаю. Развлекайте их, занимайте разговорами, а обо мне не беспокойтесь! Дмитро, Кузьма, Данило, прыгайте с кручи первыми! Я следом за вами... Кривонос еще раз обнял Богдана, сжав его как клещами. Прощаясь, шептал ему на ухо: - Что сказать шляхте, сам знаешь. Можешь не скрывать, что виделся со мной. Имей в виду сам, да и людям, кому следует, передай: "Кривонос на Подолье собирает свое войско. Это будет последняя его схватка с шляхтой!" Или верну свободу нашему народу, или погибну в борьбе за нее. Но теперь им уже не удастся казнить Кривоноса!.. По-отцовски похлопал сына по плечу и прыгнул с крутого берега Днепра следом за своими отчаянными друзьями. Несколько запорожцев последовали за ними по приказанию молодого Джеджалия. Последним соскочил с кручи и сам Филон Джеджалий, на прощанье махнув рукой. Искренность друзей растрогала Богдана. Стремительная скачка конницы, звон оружия и крики эхом разносились по лесу. Так ездят в лесу только гусары! - Э-э-эй! - крикнул Богдан так громко, что эхо прокатилось над рекой. - А мы, друзья, давайте сядем, как сидели, и я вам расскажу что-нибудь. Мы должны задержать тут гусар. Говорить с ними буду я, мне не впервые... Гусары не заставили себя долго ждать. Они окружили запорожцев. Вместе с гусарами прискакал и Станислав Потоцкий. Они налетели, словно бешеные, и запорожцы, окружавшие Богдана, едва успели вскочить на ноги. Потоцкий, соскочив с коня, стал осматривать лесные заросли. - Прошу прощения, пан Богдан. Но кроме дружеских чувств у меня есть еще и обязанности наказного! - сдерживая волнение, сказал он. Богдан только теперь не спеша и тяжело поднялся на ноги, словно они онемели у него от долгого сидения за беседой. - Неужели за мной, уважаемый пан Станислав? Что-нибудь случилось или, может быть, Кривоноса ищет пан наказной? - спокойно, дружеским тоном, спросил Хмельницкий. - Да, пан полковник, ищем Кривоноса. Только что к коронному гетману на Кодак прискакал гонец от пана польного гетмана с Подолья. Наши доброжелатели донесли пану Николаю, что этот разбойник сейчас находится у запорожцев. А они тут на своих чайках! Своего сына разыскивает этот банитованный... - Если только на свидание со своим сыном приехал сюда отец, так это уважительная и благородная причина, уважаемый пан Станислав! Мне вот казаки тоже сказали, что он был здесь, искал своего Кривоносенка... - Кривоносенка? - переспросил Потоцкий. - Говорят, что у сына Кривоноса другая фамилия. - Вполне естественно. Ведь Кривонос не был женат. Если какая-нибудь несчастная женщина и родила от него ребенка, так, наверное, не захотела назвать его именем банитованного отца. - Так что же это вы, казаки, прячете преступника? - обратился наказной Потоцкий к запорожцам, не ответив ничего Богдану. - Не следовало бы таким тоном пану наказному разговаривать с запорожцами, которые несут службу на границе с турками. По-вашему, Кривонос банитованный, преступник, а для нас он брат и отец! Да мы почти все банитованные по воле недальновидных сенаторов... - смело произнес один из казаков. - Так и ты?.. - И я! - ответил запорожец, положив руку на пистоль, торчавший за поясом. - Мы все тут банитованные!.. Бряцнули выхваченные из ножен гусарские сабли. Запорожцы расступились, тоже хватаясь за оружие. - Запорожцы! - властно крикнул Богдан. - Пан наказной несет тут государственную службу. Он приехал сюда и, естественно, должен был спросить, прервав нашу дружескую беседу. А я благодарю вас... Если еще раз приедет к вам наш побратим Максим Кривонос, посоветуйте ему, чтобы он не рисковал жизнью. Хотел бы и я встретиться с ним и посоветовать, как другу. Да ему тоже ума не занимать, - кажется, снова собирался податься в Европу... Ну что же, пан Станислав, Кривоноса, говорят, уже нет на Сечи, запорожцы не станут мне врать. Да и тяжело уследить за таким, искренне вам говорю. За двадцать лет всю Европу исколесил вдоль и поперек, с самим Рембрандтом подружился. А у нас он обреченный... В нем заговорило благородное отцовское чувство, он разыскивает родственников, у которых хочет найти пристанище. А такой человек помог бы и татар навсегда изгнать из наших земель! Думаю, что придет время, когда будут за это благодарить его. - И Корона?.. - Мне понятна ирония пана Станислава. Да, и Корона еще не сложила оружия, пока платит позорную дань турецкому султану. Для того чтобы избавиться от нее, и такие "банитованные" тоже будут нужны для Речи Посполитой!.. А возвращаться нам, пан Станислав, действительно пора. Пан коронный гетман, очевидно, уже заметил наше отсутствие. Замешкались мы... 6 В связи с торжественным открытием Кодацкой крепости король нарочным прислал коронному гетману поздравительное послание. Завершение восстановления южного форпоста Речи Посполитой на Днепре в кругах шляхты считалось очень важным событием, имеющим большое значение для усмирения казацкой вольницы. Разбитые в боях, устрашенные сожжением на колах их побратимов накануне триумфальной поездки Потоцкого по Левобережью, казаки притихли, совершая тайком панихиды по погибшим во время жестокой кровавой "пацификации". Королевское послание представляло собой скорее заклятие отцов иезуитского ордена, чем поздравление. Выдержанное в тоне наставлений духовного генерала, оно предвещало величайшую трагедию для украинского народа. Кровь, бесправие, унижение на собственной земле, в своем убогом доме!.. Конецпольский сообщил гостям о получении этого послания, но не разрешил читать его. Он не хотел портить настроение своим гостям, сидевшим за широкими столами в тени раскидистых столетних дубов на живописном берегу Днепра. Возвышавшаяся над валами, окруженная со всех сторон водой крепость, казалось, напирала всей громадой скалистых глыб на эти гостеприимные столы. Конецпольскому хотелось, чтобы гости восторгались не евангелическим посланием короля, а созданной им могучей крепостью на Днепре! - Мы получили еще и мо-о-наршее поздравление от его величества короля Влад-дислава. Устами отцов апостольской церкви пан король предрекает, чтоб эта крепость навечно осталась твердыней нашего королевства! Пусть же крепнет военное могущество знатной шляхты и нерушимо стоит этот форпо-ост, оберегающий нашу безо-опасность на далеких рубежах страны, у берегов неспокойного Днепра! Та-ак поднимем же первый бо-окал за здоровье его величества короля Речи Посполитой пана Владислава! - Виват! Виват первому шляхтичу Владиславу! - Да здравствует король Речи Посполитой! - Ур-а-а-а! Гости, стоя за столами в тени вековых дубов, пили за здоровье и долголетие короля. Сквозь густые кроны деревьев пробивались лучи солнца, играя на гранях хрустальной посуды на столах. Щедро приправленный лестью гостей, этот обед приобретал оттенок какой-то мистической торжественности. А первый тост, провозглашенный хозяином в честь короля, превращался в символический ритуал шляхты. Адам Кисель воспользовался удобным моментом, чтобы первым засвидетельствовать свои верноподданнические чувства, и бросил хрустальный бокал на землю, разбив его вдребезги. Осколки зазвенели, словно взывали о помощи!.. Казалось, что этим звоном хотели заглушить гул могучих днепровских порогов. Богдан даже поежился от такого проявления верноподданнических чувств, выражаемых звоном безжалостно разбитого дорогого бокала. Подавляя раздражение, он тоже поднял руку с пустым бокалом. Будто нарочито выждал, пока все успокоятся, а затем с такой силой бросил хрустальный бокал в сплетение корней дуба, что казалось, искры посыпались, когда он разбился на мелкие части. - Виват, у-ура-а-а! - закричал он во весь голос. Сенаторы были шокированы поведением полковника из простого казацкого рода. Вишневецкий переглянулся с Любомирским, старались разгадать его поступок сенаторы Збаражский и Казановский, которые прежде всего заботились об укреплении безопасности Кодацкой крепости, окруженной казаками - настоящими хозяевами приднепровской земли! И трудно было понять, почему Конецпольский улыбнулся, когда Хмельницкий, разбив бокал, посмотрел на него. Богдан в ответ почтительно поклонился ему и тоже вежливо улыбнулся. А слуги уже подали другие бокалы - розовые, золотистые, зеленые и кроваво-красные, которые еще больше украсили стол, освещенные пробивающимися сквозь ветви лучами заходящего солнца. Богдану поставили красный бокал, отчего у него тревожно забилось и без того возбужденное сердце. "Красный кубок - к ссоре..." - вдруг вспомнил Богдан слова Мелашки. И он обвел взором столы, ища глазами, кому из гостей поставили такой же ярко-красный бокал, как и ему. Коронный гетман держал светлый, с золотым ободком хрустальный бокал. Станиславу Потоцкому достался зеленый с росинками. А Вишневецкий вертел в руках такой же, как и у Богдана, ярко-красный бокал. Лучи солнца переливались на гранях хрусталя, что, очевидно, забавляло лубенского магната. Маршалок обеда будто сознательно разделил гостей, поставив одним розовые, другим зеленые и небольшой группе ярко-красные, точно кровь, бокалы. Вот Адам Кисель - с ним пересекаются пути Богдана. Но литовский канцлер Сапега, к которому Богдан не питал неприязни, тоже держал в руке красный бокал. 7 Какой же бокал подали полковнику личной гвардии гусар коронного гетмана Станиславу Хмелевскому? Богдан улыбнулся, подумав о недоброй примете. В это время слуга налил ему венгерского вина. Словно кровью угостил! Хмельницкий поискал глазами свободный бокал другого цвета. Неужели слуги намеренно подали кроваво-красные бокалы только ему, Вишневецкому и Киселю? "Не буду пить из красного бокала!" В это время к Хмельницкому подошел сидевший на противоположном конце стола Станислав Хмелевский. Богдан оторопел: у Хмелевского в руке горел такой же кроваво-красный бокал. - Не ужасайся, мой милый друг! - успокоил его Хмелевский. - Как говаривала незабываемая пани Мелашка, пить из красного бокала - значит пролить кровь друга. Но древняя польская пословица гласит совсем другое - кровное родство. А один старый венгерский крестьянин говорил воинам, сражавшимся за Дунаем: Христос в Канне Галилейской наливал воду в красные стаканы, и молящимся казалось, что они пьют настоящее вино, испытывая торжественно-праздничную благодать! Выпьем же и мы, Богдан, из красных бокалов это венгерское вино, а не воду за нашу крепкую дружбу!.. Богдан обрадовался словам друга. Он только сейчас подумал, что зря поддается всяким предрассудкам. Вдруг их бокалы поймали пробившиеся сквозь дубовые листья лучи заходящего солнца. Вино в бокалах заискрилось, наполняя радостью сердца друзей. Им казалось, что кровью скрепили они свою Юношескую дружбу, начавшуюся еще во Львовской коллегии! - Да, за нашу крепкую дружбу! - произнес Богдан, подумав, как кстати подошел к нему друг незабываемых юношеских лет! Тотчас улетели куда-то тревожные мысли, сверлившие пьянеющий мозг. Слуги следили за тем, чтобы бокалы не стояли пустыми. - Пустой бокал не вдохновляет, а огорчает гостей, - напоминал коронный гетман маршалку обеда. И бокалы друзей не стояли пустыми, слуги тут же наполняли их, старательно выполняя приказ гетмана. А за столами шумели подвыпившие гости. - Давай-ка чокнемся с хозяином! - предложил охмелевший Хмелевский. - Коронный гетман всегда был высокого мнения о тебе. Иногда ставил тебя в пример своему сыну. - Это уже нехорошо поступает пан коронный гетман! Так дразнят пса, лаская другого. Но простим ему этот непедагогичный поступок, настраивающий против меня Александра. А ведь верно, пошли, Стась! Ты первым провозгласишь наш тост. Двое друзей с красными бокалами в протянутых руках подошли к коронному гетману. Искрилось вино, капая на пол прозрачными каплями, как чистые слезы счастливой новобрачной. Некоторые гости поняли намерение немного подвыпивших полковников. Постепенно стали утихать пьяные голоса. - Виват вельможному пану гетману! - вдруг выкрикнул Адам Кисель, заискивая перед Конецпольским. Коронный гетман тоже разгадал замысел полковников и довольно улыбнулся. Это льстило ему. Он поднял прозрачно-золотистый хрустальный бокал и немного отошел от кресла. Как завороженный глядел на подходивших к нему двух статных полковников. - Когда мы были на Дунае, воинственные чехи говорили нам: "Наздар!" [Да здравствует! (чешск.)] Сердечно поздравляем ясновельможного пана Станислава, нашего уважаемого коронного гетмана, - начал Хмелевский, подыскивая слова. - Прославленному хозяину, государственному кормчему политики Речи Посполитой мы, слуги и друзья, желаем еще больших успехов в этом нелегком труде! - с подъемом завершил Богдан приветственный тост. Под гром аплодисментов полковники низко поклонились гетману, как молодые из-под венца, поднимая над головой бокалы. Когда гетман подошел к ним со своим золотистым бокалом, полковники с двух сторон одновременно ударили о него своим. Гости замерли. Рука гетмана дрогнула от переполнявших его чувств. А Богдан застыл, как перед решающим прыжком. Казалось, что гетман вот-вот упадет от волнения. Настороженность полковника была замечена хозяином, довольным вниманием уважаемого гостя. И одновременно три руки бесстрашных воинов поднесли бокалы к губам. Казалось, что до сих пор трехголосый звон хрустальных бокалов звучал в воздухе. Его поддержал и заглушил звон бокалов многочисленных гостей. Этот обед оказался более привлекательным и торжественным, чем осмотр громоздкой крепости, стоявшей на земляной насыпи и срубе из бревен столетних дубов. Только жерла пушек, установленных на высоких башнях, могли в самом деле внушить страх своей ужасающей огневой мощью... Когда гетман поднял руку, призывая к спокойствию, гости утихомирились, наступила тишина. Коронный кормчий у руля политики Речи Посполитой желает говорить! - Пшепрашем бардзо, уважаемые панове! Этот тост наших полковников растрогал не то-олько меня. Надеюсь, что панове шляхтичи разде-ля-яют на-аше мнение о целесообразности постройки это-ой крепости - оплота шляхетской и королевской власти на д-далекой границе нашего государства! - Виват! - закричали подогретые выпитым вином шляхтичи. - Пан полковник Хмельницкий, - продолжал Конецпольский, поднятием руки призывая гостей к вниманию, - кажется, не в восторге от крепостей. Об одной из них он был невысокого мнения. Хотелось бы услышать, что скажет п-пан Хмельницкий о творении искусных французских строителей, выполнивших волю нашей шляхты. Фортификационные сооружения на нашей южной границе должны убедить в нашей силе н-не только в-внешних врагов, но и непокорную чернь! - Коронный гетман указал рукой, в которой держал бокал с вином, на высокие валы крепости, где с каждого угла башен, укрепленных бревнами и камнем, торчали, поблескивая медью, жерла пушек. Богдан не ожидал, что ему придется подвергнуться еще и такому испытанию. До этого момента у него было приподнятое настроение, возбужденное лучшими винами хозяина. Ему не хотелось портить его, и в то же время он не мог кривить душой... А Конецпольский властной рукой все еще показывал на созданную им военную крепость. Один из первых шляхтичей Речи Посполитой кичился не уважением к трудолюбивому польскому народу, который нес на себе бремя бесконечных военных поборов и мобилизаций. Он, как и польские шляхтичи, пользуется славой, завоеванной ценой героизма и крови безымянной толпы, имя которой - хлопы... Гетман ждал. Богдан по его взгляду понял, какого серьезного ответа ждал от него властелин и какое значение он придавал ему. Тут не отделаешься какими-нибудь словесными выкрутасами, не соврешь и своей совести, подсластив слова льстивой улыбкой... Что мог сказать испытанный изменчивой судьбой воин, теперь уже полковник казачьего войска? Известная истина гласит: руками построено - руками и разрушается! В таком духе, и только в таком должен ответить воин, который заботится о своей чести и об уважении народа... - Крепости строятся руками людей, уважаемый пан гетман. Карфаген не единственный пример, подтверждающий эту истину... Бокал в руке гетмана дрогнул, из него выплеснулось вино. В словах Хмельницкого Конецпольскому послышались угрожающие возгласы: "Распни, распни!.." Но гетман гордо поднял голову, подошел к креслу. Затем остановился, посмотрел на гостей, на Богдана Хмельницкого. Казалось, вот сейчас он произнесет: "Распни!" - и уймет чрезмерное возбуждение. Но во взгляде гетмана отразились горечь и боль. Он тоже человек!.. Гетман отшвырнул от себя бокал, словно хотел избавиться от тягостного проклятия, но ловкая рука Богдана подхватила его и поставила на стол. Конецпольский тут же взял бокал. Казалось, что он получил еще один, и теперь неотразимый, удар от такого ловкого, благородного рыцаря. - Gracia est [благодарю (лат.)]. Пан Богдан чу-увствительно ранил своего соперника. Но н-не унизил человеческого достоинства и чести воина! А эт-то ценнее золота! Только Карфаген, как известно, разрушили враги, а тут, на Днепре... - Кичиться цепями, ваша милость, никогда не считалось благородным! Здесь нет аналогии. Не крепости ad walorem [по достоинству (лат.)] должен был бы строить брат против брата, то есть польский парод против украинского... Солнце, стоявшее над горизонтом, будто ждало этой последней сцены за столами. Засуетились слуги, зажигавшие свечи в разукрашенных фонариках, заранее развешанных на деревьях, как праздничные украшения. - Считаю, что финита ля комедия [комедия окончена (итал.)], мой друг, - тихо промолвил Хмелевский, выводя Богдана из задумчивости. ...Когда стемнело, двое старых друзей выбрались из крепости и поехали продолжать праздник в лес, к Золотаренко. Разумеется, этого не следовало бы делать. Хмелевскому это только вредило. Но об этом они подумали уже на лесной поляне, когда дежурный казак привел их к куреню полковника. 8 И снова Богдан оказался на островах за порогами, среди густого лозняка, высоких столетних осокорей и верб. Он опять вспомнил, как приятный сон, о своем пребывании здесь в годы юности. И как горько, что уже нет в этом запорожском курене ни старика Нечая, ни... пусть даже и Сагайдачного, и Назруллы. Словно сон всплыло в памяти и исчезло, оставив лишь горький осадок да душевную боль. Теперь уже нет здесь былой безудержной казацкой вольницы. Но все-таки есть казаки! Такие же голые и бедные, нуждающиеся, как и те, что живут на хуторах. Только в хлопотах о хлебе насущном здесь все еще живет прежний казацкий дух! Непреодолимый дух свободных воинов!.. Приближаясь к островам, Богдан, оторвавшись от нахлынувших воспоминаний, еще раз оглянулся, чтобы убедиться, не едет ли за ним горячая голова Стась Хмелевский. Переглянулся с Карпом Полторалиха, своим - побратимом и верным джурой. Богдан вместе с ним уговаривал Хмелевского возвратиться в крепость. Ведь он поехал к запорожцам, не получив разрешения у щепетильного в таких делах своего старшего - коронного гетмана! Они с трудом убедили его хотя бы к утру вернуться к своим гусарам и объяснить, что для безопасности должен был сопровождать своего друга в Черниговский казачий полк. Ведь здесь не так уж много друзей у уважаемого коронным гетманом полковника Хмельницкого... На острове, словно в пчелином улье, шумела казацкая ватага. Запорожцы узнали Ивана Золотаренко и молодого Серко, которые приехали вместе с Богданом Хмельницким. Они много слышали о бесстрашном сотнике, храбро сражавшемся у Кумейковских озер. Может, и не все, что говорили о нем, было в действительности, но верили всему, ведь не зря простого казака назначили помощником черниговского полковника. Второго стройного старшину, в малиновом кунтуше, с пистолем за поясом и с дорогой дамасской саблей на боку, узнали не сразу. Хмельницкий теперь был известен не только как бежавший из турецкого плена воин, но и как полковник, удостоенный чести самого короля. За что-то же уважают его король и коронный гетман... Уважают или... приручают, как дворового пса, чтобы прибрать к своим рукам и натравить на своих же братьев казаков. Поэтому запорожцы не искали встреч с Хмельницким, не вступали с ним в разговоры. У запорожцев было достаточно своих забот! - Принимай, пан кошевой, нас с полковником Хмельницким, который по воле пана Потоцкого служит на сотне в Чигиринском полку. Рады ли нашему приезду, не спрашиваем, так как видим, чем вы сейчас заняты, - сказал хорошо известный на Сечи Иван Золотаренко. - Запорожцы всегда рады гостям, и тем более друзьям, - сказал кошевой, отрываясь от своих дел. - У нас сейчас, братья полковники, хлопот полон рот. Посылаем подмену нашим казакам в Азов. Не первый год мы поддерживаем донских казаков!.. А еще приехали к нам в курень и дорогие гости из Москвы, от царя. Если желаете, милости просим на казачий Круг. - И, обращаясь к Богдану, продолжал: - Да, кажется, полковник, и твоя мать из казачьего рода, да и отец твой, подстароста, царство ему небесное, не чуждался наших людей. Яцко Острянин частенько вспоминал твою матушку. Жива ли еще она? - Недавно заезжал Григорий, говорил, что еще жива, - с достоинством ответил Богдан, воспринявший намек на благожелательное отношение его семьи к казакам как упрек себе. - Очевидно, кошевому известно, что я тоже являюсь старшиной казачьего полка... - Ну да, конечно. Знаем, старшина чигиринского реестрового казачества... Поторопимся, братья. Нас там уже ждут, - не унимался кошевой, снова уколов Богдана королевским реестром. Когда Богдан вошел в многотысячную толпу казаков, он как-то даже оробел. На лесной поляне несколько тысяч казаков окружили возвышение для старшин, сооруженное из повозок. Тесаные доски, лежавшие на возах, были покрыты ряднами, а посередине был разостлан большой турецкий ковер для казацких старшин. Знамена, боевые клейноды запорожских полков, свидетельствовавшие о их боевых заслугах, в два ряда торчали с обеих сторон возвышения, олицетворяя бессмертную славу победоносных украинских войск. Кошевой взял под руку Богдана, кивнул головой Золотаренко и повел их к помосту. Там уже ждали кошевого, и ему навстречу вышли несколько старшин. Богдан почувствовал, каким огромным уважением пользовались у казаков их старшины. Уважение к кошевому как бы возвышало и его в глазах казаков. Кошевой, словно своего сына, выводил его на широкую дорогу казацкой судьбы. - Вчера ночью мы проводили страшного для королевской шляхты мятежного казака Кривоноса, - наклонившись к уху Богдана, тихо, словно на исповеди, прошептал кошевой. - Сколько пришлось пережить человеку!.. Его сопровождают молодые казаки во главе с Джеджалием и Богуном. Они проведут его под самым носом у Потоцкого!.. А сегодня с Азова прискакал полковник, готовим подмогу донским казакам. Да еще и московский посол... - Слух был и у нас, - заговорил посол московского царя, обращаясь к Хмельницкому. - Проведали и мы о пленнике басурманском, о тебе, Хмельницкий. Бают, и обасурманился, слышь... Да кто из нас не обасурманится спасения ради! - Очевидно, и брата царского посла тоже не миновала злая судьба? - спросил Богдан. - Вестимо, а то как же! Аллагу акбар, душа моя, брат полковник. Не обасурманившись, небось гнил бы там, на земле турецкой. Почитай, более десятка годков я у них промытарился. Кошевой атаман отошел от стоявших на помосте старшин, резко поднял вверх свою булаву. Гомон и шум тысячеголосой толпы мгновенно утих, словно оборвался. Богдану бросилась в глаза пестрота казацкой толпы, цвет и форма одежды которой были самыми разнообразными. Большинство из казаков получили боевую закалку в сражениях за Дунаем, на землях Чехии и Австрии. Об этом можно было судить по вооружению казаков. Наряду с турецкими саблями за поясами у многих торчали венские пистоли. Некоторые казаки держали в руках даже французские мушкеты, немецкие самопалы. И эти благородные воины потерпели позорное поражение в боях у Кумейковских озер! Сколько казаков после этого сражения вынуждены были уйти за пределы русской границы, за Дон, на вольные поселения, преградив турецко-татарским захватчикам путь на Русь. Так поступил и поседевший в боях, прославленный казак Яцко Острянин!.. - Братья казаки! - воскликнул кошевой, торжественно подняв булаву вверх и тут же опустив ее вниз. - Собрались мы на этот запорожский Круг, чтобы сообща решить наши неотложные дела. Мы не какое-то разгромленное войско, существующее по воле и милости нынешних победителей, а крепнущая, несокрушимая сила нашего народа, стерегущая его свободу!.. Сегодня мы выслушаем нашего казацкого атамана Юхима Беду, который прибыл из Азова. Потом выслушаем посла московского царя, товарища и брата нашего Григория Андреевича, сына Конашева. Пусть еще раз поведает казачьему Кругу о подарках, которые он привез из Москвы, от его светлости царя, на одиннадцати подводах. Об этом пускай лучше сам расскажет. Согласны ли, братья казаки, начать с приветствия посла московского царя? - Согласны! - Приветствуем, слава!.. Кошевой снова взмахнул булавой, и все умолкли. Даже казаки, стоявшие далеко от центра Круга, которым передавали слова кошевого, тоже утихли. Кошевой повернулся, взмахнул опущенной вниз булавой, пригласил послов выйти вперед. Конашев пригладил густую седую бороду, для приличия по обычаю пропустил свою свиту, потом решительно вышел вперед. Полы его расстегнутого шелкового кафтана развевались, как и борода. Под кафтаном за поясом и у него торчал инкрустированный серебром пистоль. - Сразу видно, царской службы человек! - говорили стоявшие впереди казаки. И эти слова передавались из уст в уста, славя великую Русь, близкий по вере и крови народ!.. 9 - Братья казаки, днепровские воины православной матери Окрайны! - воскликнул Конашев, взмахнув бородой, как метелкой. - Царское вам слово привета и милостивые гостинцы от его величества, от братского народа русского. Да велел его величество благодарить запорожцев за службу добрую сторожевую от басурманов турецких, от крымских напастников людоловов. Разорение от них и смертная тревога людям православной державы... И велел его величество через стольника и воеводу своего Григория Пушкина, чтобы и азовское сидение прекратить, коли что... - Как это прекратить, коли за этот Азов столько полегло донских и запорожских казаков? - выкрикнул старшина, выходя вперед. Богдан оглянулся и увидел Юхима Беду, загорелого и поджарого, как тарань, но такого разъяренного. Он стоял, опустив вниз могучие кулаки, и испытующе смотрел на посла. На его лице застыло удивление: "Как это прекратить?" Полковник, казалось, никого не видел, кроме Конашева, ожидая ответа на свой вопрос. - Его величеству виднее, родные мои. Да и сколько же сидеть в том проклятом Азове, братья казаки? А турецкий султан вон какую тревогу бьет, царству Московскому грозит нечестивым своим походом. Целый боевой флот морской пригнал под Азов. Изо дня в день пушки его палят по донцам и запорожцам, что в крепости этой сидят. А проку-то что! Добро бы только сидели. Да ведь что день, то голов скольких наши недосчитываются. Да пропади он пропадом, Азов этот турецкий!.. - Сколько там погибло одних только запорожцев! А вши, болезни... - добавил и кошевой. - Братья запорожцы, казаки послали меня просить у вас помощи! Я оставил там вместо себя Данька Нечая, - снова выкрикнул Беда, но уже не так громко, как в первый раз. Только теперь он заметил Богдана. Быстро подошел к нему. - Как брату родному, рад тебе! Счастлив видеть тебя здоровым и бодрым... При таком холодном отношении к Богдану запорожцев эта дружеская встреча была для него как бы дуновением свежего ветерка. Как брата, обнял он бесстрашного воина, только что прибывшего с азовского побережья, охваченного войной. Богдан стал расспрашивать его об обороне приморской крепости. Сначала он тоже не понимал, зачем сдавать туркам отвоеванную твердыню. Сколько усилий и крови стоило отвоевать ее и удерживать, а получается все во вред стране, повод для войны с Москвой. Казаки, обороняющие крепость, дразнят турок, как лютых зверей. - Вижу, трудно вам приходится, хотя вы и в крепости, - искренне посочувствовал Беде Богдан. А сам он никак не мог успокоиться, задетый требованиями московского посла. - Тяжело, брат, как и на всякой войне! - ответил Беда. - Но в этом затянувшемся поединке турки, бывает, за одного казака расплачиваются тремя головами! Донцы предлагают отбить у турок их корабли... Наш отважный Данило Нечай намеревается плавать на них за казацким хлебом, словно из собственного амбара собирается брать его, буйная головушка! А то - сдавать... Слышал, велят без боя сдавать Азов голомозым. Позор, сами открываем врагу ворота в собственный дом! А московский посол, словно и не слышал Юхима Беды, продолжал: - Не в диковину и нам, знаем, трудновато отступать, да приходится. Ночь-матушка вызволит, братья казаки. А отойти надо. Сам Григорий Гаврилович Пушкин на Дон собрался с тем же государевым поручением к казакам... Посол умолк, окидывая взглядом оживленную толпу казаков. И снова взмахнул бородой, поднял руку, призывая к вниманию: - Рядите, братцы казаки, разумное ваше решение - так и доложим его величеству. Только незачем, брат Беда, канитель эту в упорстве вашем чинить. Азовское сидение не ко времени государству нашему, да и казакам тоже. Больно уж войн-то много и на русского человека. Там швед или тот же езовит, хоть и увяз он по уши в енту европейскую войну, а сидение в Азове и казакам тягость кровавая!.. Казаки зашумели, не дав Конашеву договорить. Он смутился, оглянулся и отошел в сторону. В этот момент на его месте стал полковник Юхим Беда. - Говорят, они рассказывают... - начал он, озираясь по сторонам. Поднял руку, призывая к порядку. - Два года мы держим крепость в своих руках, отбили у турок охоту нападать с моря на наши христианские земли. Донскими казаками в крепости сейчас командует наш же брат казак, выкрест Назрулла! Они с Данилом Нечаем задумали такой поход на турецких кораблях... А теперь же снова ретироваться, снова реки крови... - Вишь, и в самом деле не то говорят! Вон целый полк у нас собрали, идем на смену страдающим в Азове! - раздались голоса из передних рядов. - Давай, Беда, ударим о переда! Веди на Азов. Мы тоже пойдем на турецкие корабли!.. Сначала вскочили на ноги и зашумели казаки, окружавшие помост, потом к ним присоединились сидевшие вдали, у перелеска. Богдан вздрогнул, словно неожиданно подстегнутый конь. Какое-то мгновение он колебался, обдумывал. - Казаки, братья, сыновья нашего могучего Днепра! К нам обращается Москва! Устами посла великого московского царя с нами советуется русский народ... К чему стремимся и мы на нашей украинской земле? Мы стремимся навести порядок, настоящий, разумный порядок для наших людей. Мы хотим строить свою жизнь так, чтобы она была защищена от нападения всевозможных захватчиков и угнетателей!.. Где же этот порядок, если мы своих самых коварных соседей - турок, словно псов, дразним своим бессмысленным сидением в Азове. Губим людей, тратим время. А люди - это самое ценное, что у нас есть! Братья мои, славные запорожские и все украинские казаки! Давайте наведем порядок на нашей земле - давайте пахать, сеять, чтобы своим собственным хлебом, а не добытым набегами на турок, кормить себя и своих детей!.. - Верно говорит полковник! - раздались голоса. - А кто он, чей полковник? Ладно скроен и крепко сшит... - Ладный казак, черт возьми! Такого бы нам атамана хотя бы на один поход!.. - Так он же из чигиринской сотни, дырявые головы! Наш казак, хотя и реестровый. Из неволи убежал, говорят. Во время похода на Дунай казаки покойного Ганнуси отбили его у турка... Зашумели казаки, стараясь перекричать друг друга. Но быстро успокоились, усаживаясь на землю. Только шумели от ветра стройные осокори и шептала лоза, усыпляя казаков, стремившихся уйти из Сечи на море. И усыпили! 10 Богдан не сразу стал тяготиться своей жизнью. Еще зимой он почувствовал, что ему осточертели ежедневные поездки из Субботова в Чигирин. Назначение его, полковника, командиром сотни расценивал как наказание. А за что наказали - как ни ломал себе голову, не знал. Во время пребывания в Сечи это высокое звание полковника казалось чужим, словно украденным у кого-то. Выходит, что ты теперь пешка в руках польного гетмана Потоцкого, который помыкает тобой, как ему заблагорассудится. Это и привело к тому, что запорожцы так настороженно относятся к тебе... Тебя решили разобщить со своими людьми, подальше был бы от них. Полковник... командует сотней! Пришла весна, оттаяла и дышала полной грудью земля, ожидая пахаря. Богдан приехал из полка раньше, чем обычно, передал коня конюху, но в дом не зашел. Почему так не милы ему теперь родной дом, семья? А прежняя любовь к детям, особенно к сыновьям, словно превратилась в обязанность, они стали для него как чужие. Его что-то раздражало, выводило из равновесия. Но что - сам не знал и боялся доискиваться истины. Набухали почки на деревьях в саду, в том самом саду, где он впервые услышал рассказ матери о Наливайко. Разрослись груши, не узнать и яблонь, под которыми его ласкала мать. Отлогий косогор огорода манил в заросли на берегу реки Тясьмин. Мама, мама!.. Умерла. Умерла одинокой, чужие люди сложили у нее на груди сморщенные, натруженные руки. Вложили ли в эти навек застывшие руки свечу?.. Даже Григорий не застал матери живой, хотя она, почувствовав, что дни ее сочтены, вызвала его из киевской бурсы. Не застал. Соседи положили ее в гроб, они и похоронили... Ходил по вишеннику, словно искал следы ног теперь ставшей особенно дорогой матери. Нет, не найти ему ее следов! У Богдана закружилась голова, заныло сердце. Он вдруг выхватил из ножен отцовскую, из дамасской стали, саблю, подаренную ему матерью, когда гостил у нее в Белоруссии. Взял ее за концы руками, то ли клянясь сабле, то ли любуясь украсившим ее узорчатым рисунком дамасских мастеров. Какие думы, какие воспоминания пронеслись в его голове, растравляли сердце... К Богдану подошел Карпо и остановился перед ним, но тот его не замечал. Только когда Карпо заговорил, Богдан словно проснулся, поднял голову и посмотрел на своего побратима. - Говорю, вертится земля, Богдан, вот еще одна новость у нас, - сказал Карпо и улыбнулся, стараясь как-то смягчить впечатление от своего неожиданного появления. - Знаю, Карпо. Чаплинского назначили чигиринским подстаростой. Добился своего по милости Николая Потоцкого! Рано оперился! Пролезла вошь за воротник. Карпо весело усмехнулся, подошел ближе к Богдану. - Острянина убили свои же взбунтовавшиеся казаки... Только теперь Богдан, как ужаленный, встрепенулся: - И Острянина? Это на московской земле? - Да, где-то там. Сразу после того, как он вернулся от царя с подарками для казаков и себя. Свои же казаки, переселенцы, взбунтовались на новом месте и убили. У казаков все шиворот-навыворот получается. Взбунтовались и... снова целыми группами возвращаются на Днепр. Лучше воевать за свою свободу и родную землю, чем зря топтать ее у соседей. Пораженный новостью, Богдан обеими руками поднял саблю и изо всей силы ударил ею о колено. Но сабля из дамасской стали с пронзительным визгом пружинисто выпрямилась, острым концом поранив левую руку. Капля крови привела полковника в бешенство и он со всего размаху ударил саблей по сухому пню спиленной груши. Дамасская сталь не выдержала и разлетелась на куски. Богдан посмотрел на окровавленную ладонь и с яростью отбросил разукрашенную рукоятку сабли в заросли. - Краденая! Душу мне, как укор еще и за отца, терзает, - словно оправдывался Богдан, тряхнув окровавленной рукой. И снова посмотрел на Карпа, теперь уже другими, трезвыми глазами. - Острянина убили сами же казаки! Что творится в этом беспокойном и несправедливом мире! Кто же ведет этих казаков, убивших своего атамана?.. Хватит, Карпо... К черту все это! Есть у нас земля, хутор, два пруда с рыбой, пасека, сенокосы, занимаемся хозяйством. Довольно уже казаковать. Надо искать иных путей для осуществления своей мечты. Пускай Чаплинские и Пешты служат польской шляхте! Взволнованный Хмельницкий положил руку Карпу на плечо. Чувствовалось, что в груди у него кипел гнев, но он старался сдержать себя. И пошли вдвоем, пробираясь, как в дебрях, между деревьями старого сада, на которых от весенних соков набухали почки. На дорожке их поджидала Ганна. Вдали, насторожившись, стояла дворовая челядь. Невольно совершив такой поступок, он словно хотел покрасоваться перед ними. Хозяин!.. Оглянулся и посмотрел на Карпа, словно искал у него поддержку и оправдания своего поступка. Взглянув на жену, окончательно убедился, что поступил правильно. Как кстати сломал саблю - этот символ своей страсти и военного положения! Ослабевшая от непосильного труда, жена в последние годы все время болеет и теперь больше не встречает его приветливой улыбкой. А как нужна ему сейчас женская улыбка! "И ей осточертел я! Очевидно, смотрит на меня как на гуляку!.." - Видела, Ганна, - довольно! Сломал саблю, как бы дал торжественную клятву заниматься только хозяйством. Пускай упрекают меня казаки, как когда-то упрекал покойный Сулима! Ведь все хозяйство на твоих плечах лежит... - Что ты говоришь? - то ли не расслышав, то ли с иронией переспросила Ганна, когда-то ласковая жена, а теперь обессиленная хозяйскими хлопотами и болезнью женщина. - Хватит, говорю, наказаковался. Ноги моей больше не будет в полку. Принимаюсь теперь за хозяйство, хозяюшка моя. Куда это, на самом деле, годится, черт возьми! Моя хозяюшка превратилась в батрачку... Детьми некогда заниматься, уму-разуму их учить. И все это ложится на слабые плечи жены, - старался он разбудить ее женские чувства. - Вот и сломал отцовскую саблю о грушевый пень. А теперь засучу рукава и... за дело. - Да что ты, Богдан! Вон к тебе люди приехали, - кажется, из самой Варшавы. Вот и пришла сказать тебе, - произнесла она не как прислуга, а как любимая жена, пропустив мимо ушей то, что говорил заботливый муж. 11 Новое и совсем неожиданное событие развеяло недавнее настроение Богдана. Как укор совести мелькнула мысль: "Как ты смел нарушить завещанные предками обычаи..." И даже следа не осталось от неожиданно вспыхнувшего душевного пожара. ...Возле больших, сплетенных из лозы яслей, вплотную друг к другу, стояли оседланные кони. В стороне от них карета с гербом, забрызганная дорожной грязью. Дворовые люди и чужие воины, громко разговаривая, занимались лошадьми. Богдан сразу узнал оседланного золотисто-рыжего коня полковника Кричевского. Рядом с ним беспокойно топтался на месте жирноватый крымский скороход сотника Федора Вешняка. Отдельно были привязаны незнакомые, все как на подбор, гривастые гнедые лошади, на каких ездят немецкие рейтары. Что случилось? Ведь утром в полку было спокойно... Увидев взмыленных коней, приветливо улыбавшихся казаков и гусар, забрызганную дорожной грязью карету, Богдан воспрянул духом. Без шапки, с пустыми ножнами на боку, поспешил в дом, словно хотел предотвратить какое-то несчастье. Хмельницкий так стремительно вбежал в комнату, что в первое мгновение находившиеся в доме застыли от неожиданности. А он присматривался к ним, особое внимание обратив на присмиревшего юношу в гусарской форме. Его искренняя улыбка и светившийся в больших глазах ум вызывали чувство зависти у Богдана. Первым поднялся из-за стола Станислав Кричевский, приветливо улыбнувшись другу. "Ух-х, все в порядке!.. - перевел дух Богдан, продолжая смотреть на юношу. - Кричевский отнесся бы к моей беде, как к своей..." - Казацкий привет уважаемым гостям! - наконец произнес Богдан, подняв вверх обе руки. Гости обратили внимание на его окровавленную руку и пустые ножны. - Вижу, пан Богдан снова проделывал замысловатые упражнения саблей? - спросил Кричевский. - Да еще какие замысловатые, уважаемый пан Станислав, - засмеялся Богдан, снимая ножны. Со скамьи, стоявшей у двери, поднялся молодой сотник Чигиринского полка Федор Вешняк. Он по-казацки выпрямился и указал рукой на незнакомого Богдану седого пана в дорогом одеянии королевских Мазуров. Холеный шляхтич почтенных лет, казалось, впервые надел эту щегольскую форму. Он важно, как подобает высокому посланнику, но и без излишней здесь, на далекой окраине, шляхетской надменности поднялся со скамьи. - Это уважаемый подканцлер Речи Посполитой пан Радзиевский, который прибыл к вам вместе со своим сыном как посол от самого короля, - представил Вешняк. - Действительно, как посол, прошу, но с визитом вежливости к пану полковнику! - промолвил подканцлер. - Я с большим удовольствием выполняю данное мне королем поручение к пану полковнику! - И он низко поклонился Богдану. То, что Радзиевский старался говорить на украинском языке и приехал сюда вместе с сыном, взволновало Хмельницкого. - Прошу, прошу! Я рад приветствовать желанного гостя и весь к услугам вашей милости пана подканцлера. Вы здесь расскажите о поручении его величества короля или... - Очень прошу! Именно здесь, в присутствии полковых старшин. Его величество король не одобрил странного назначения пана полковника Хмельницкого на должность сотника Чигиринского полка. Этим указом король, с согласия коронного гетмана, поручает вам, полковник, очень важное дело по подготовке к походу против турок. А пока что пан полковник будет находиться в негласном (не афишированном) звании генерального есаула реестровых казаков! Эта торжественная речь, пересыпанная недомолвками, прозвучала как чествование Богдана на многолюдном празднике. Подканцлер так же торжественно направился навстречу Хмельницкому и трижды накрест поцеловался с ним. - Вместе с его величеством королем и коронным гетманом поздравляем и мы, молодежь, пана полковника Богдана с таким вниманием к нему Короны! - довольно смело произнес бойкий сынок подканцлера. Радзиевский подождал, пока сын закончит свои поздравления, затем вытащил из кожаного кошелька, торчавшего за поясом, вчетверо сложенный королевский-указ. - Этот указ, уважаемый пан Хмельницкий, его величество король Владислав приказал вручить вам непременно в присутствии полковника полка, в котором... по злой иронии судьбы, надо сказать, должен был выполнять обязанности сотника один из способнейших казацких старшин страны! Радзиевский еще раз, теперь уже совсем по-дружески, обнял Богдана. Потом его поздравил и Станислав Кричевский. Он горячо поцеловался со своим кумом. - Все-таки тебе придется саблю вложить в ножны! Без сабли хиреет казацкая душа! Да и не к лицу такому воину, как ты, принимать важных гостей без оружия. Теперь он трезво посмотрел на свое поведение возле грушевого пня. - Сейчас не до сабли... Внимание короля обязывает просить уважаемых гостей к столу. Девчата, где вы?.. Но действительно ли внимание, оказанное Хмельницкому королем, подняло ему настроение, избавило от отчаяния? Гости, особенно близкие, и прежде всего Ганна, заметили перемену в Богдане, он снова стал таким, как прежде. Он был внимателен. Прислушивался к каждому слову высокого гостя, ни разу не возразил ему, на юмор отвечал юмором. Об умении Богдана Хмельницкого принять и угостить знали даже в кругах знатной шляхты. Каждый тост он сопровождал прибауткой и умел поддержать любой разговор. Однако то, что Радзиевский послал своего сына к жолнерам, насторожило Богдана. Значит, подканцлер желает поговорить с ним!.. - А мир сегодня, уважаемый пан Богдан, - начал Радзиевский, - мир содрогается не только от уже происходящих событий. Внутренние, так сказать, вновь рожденные силы уже ищут выхода, чтобы вырваться наружу... - Не слишком ли затянувшуюся европейскую войну имеет в виду пан Иероним? - спросил Богдан. И Радзиевский почувствовал, с каким большим тактом, как дипломат, хозяин придавал разговору иную окраску. Лучше любого дипломата он умел скрыть свое недовольство непатриотическими разговорами в его доме такой важной особы. Очевидно, подумал: не выпытывает ли подканцлер его настроение и мнение, надеясь в нем найти союзника в затяжной борьбе средней шляхты с королем Владиславом?.. - Разумеется. Я имею в виду затянувшуюся войну в Европе. Свыше двадцати лет валандаемся, как говорят простые люди. И все это из-за престижа если не католиков Рима, так протестантов Запада... - Вы правы, валандаемся, - снова поспешил хозяин высказать свои соображения. - Хотя католицизм и смягчает характер верующих, а протестантизм укрепляет его, однако оба эти религиозные направления являются как бы специей для вредного препарирования настроения человечества. Ведь и эта кажущаяся мягкость католиков в действительности порождает слабость нации в целом, так же как и громкое могущество протестантов делает ее черствой. Когда речь идет о будущем человечества, религия не должна доминировать в жизни государства. - Но разве можно отделить ее от государства, уважаемый пан Богдан? Ведь в наше время именно религия определяет политику королей, дипломатов! Правда, турецкий вопрос, являющийся самым наболевшим для Речи Посполитой, не имеет ничего общего с религией. А впрочем... - вдруг задумался гость и, не видя возражения со стороны Богдана Хмельницкого, заговорил о европейской войне. - Упорное стремление венценосного нашего родственника испанского короля снова подчинить себе Голландию диктуется далеко не религиозными побуждениями. Испанский король, поддерживаемый паном Казимиром, до сих пор еще надеется на лояльность к этому нашего королевского двора... Поэтому вполне естественно, что его милость кардинал пан Мазарини, определяющий нынешнюю политику Франции, считает нас тоже данниками все из-за того же нашего королевича... Кардинал проявляет очень большой интерес к воинственным украинским казакам. О том, что они исповедуют православие, и речи нет! Цивилизованному Западу, стремящемуся распространить протестантизм на всю Европу, очень нужны настоящие воины, чтобы навсегда сбить спесь еще и с мадридских католиков!.. - Вот это уже настоящий наш, военный разговор! Не импонирует ли политика кардинала Мазарини и панству Речи Посполитой?.. Богдан поднялся и через стол подал руку гостю. Это взволновало и порадовало Радзиевского. Они пожали друг другу руки, теперь уже как единомышленники. 12 Хотя Богдан и сломал отцовскую искусно сделанную дамасскими мастерами саблю, он по-прежнему оставался воином, - видно, ему на роду написано быть казаком. Этого хотела его мать. Мама, мама! Нет теперь у него матери... В состоянии какого-то непонятного протеста сломал он отцовскую саблю. Но против чего протестовал, какая внутренняя борьба происходила у него в душе - вряд ли откровенно и искренне признался бы даже своему самому лучшему другу. Умерла мать?.. К этому он был подготовлен еще во время последнего прощания с нею в Петриках. А что же еще?.. Его казацкая душа не находила покоя из-за натянутых отношений с запорожцами. А в полку на каждом шагу вредил я подсиживал его есаул Пешта. К тому же некоторые из сослуживцев относились к нему с недоверием. Вишь, любимец короля - с ним даже сам коронный гетман советуется... О том, что Богдан Хмельницкий сломал саблю, стало известно и королю Владиславу. Об этом эпизоде в жизни субботовского полковника рассказал королю Владиславу Радзиевский, представив все это как веселое развлечение отчаянного казака. Однако Владислав иначе расценил этот факт. Он возлагал на полковника Хмельницкого большие надежды, видя в нем опору в задуманной им войне с Турцией. Владиславу, мечтавшему свести счеты с турецкими султанами, нельзя было терять такого воина, как Хмельницкий. До каких пор такой нации, такой гордой шляхте оставаться позорным данником дикой заморской орды! Желая поднять воинственный дух полковника реестрового казачества Хмельницкого, король прислал ему свой символический подарок - новую, украшенную чистым золотом саблю тоже дамасской работы! Летом субботовский хозяин и воин, поглощенный казацкими и личными делами, вынужден был снова принимать королевского посланника. На этот раз им был молодой Иероним Радзиевский, удостоенный звания секретаря новой королевы Марии Гонзаги. Посланник всего-навсего только саблю привез от короля, не преминув подчеркнуть, как благосклонна к полковнику королева. Это явилось напоминанием ему об ответственности перед королем и казацким войском. К тому же такое внимание со стороны самой королевы, фаворитки французского правящего двора! А тут... Он даже не представлял себе, что так разрастется его хозяйство в Субботове. На распаханных свободных землях колосилось просо, спела пшеница, отцветала гречиха. В прудах надо было выловить хищных щук, чтобы не уничтожали вкусной малокостистой рыбы. Пришлось заменить быка, приобрести четыре молочных коровы из племенника звенигородского подстаросты, отдав ему за это шестерых коров приднепровской породы. И днем и ночью, даже на службе, был занят своим хозяйством. Невольно из-за этого ему приходилось больше оставаться дома. Ганна прекрасно понимала своего мужа и во всем помогала ему, поскольку она еще с детства хорошо разбиралась в хозяйских делах. Даже дети теперь не беспокоили ее. Она спокойно оставляла их на попечение старушки Мелашки и расторопной сиротки Гелены. Девушка теперь возмужала, дружила со старшими дочерьми Хмельницкого. А обоих сыновей Богдана она не только нянчила, обучала польскому языку, но и была для них строгой воспитательницей. Тимоша стал уже подростком, она не очень потакала ему, порой подсмеиваясь над его стремлением казаться взрослым. Получив от короля саблю, которая напоминала ему о его положении и обязанностях в войсках реестрового казачества, Богдан решил посоветоваться с женой. С кем же, как не с ней, с хозяйкой дома, было посоветоваться ему о хозяйских делах. Карпо такой заядлый воин, что днем и ночью только о походах и думает! - Видишь, Ганна, совсем засосала меня нудная королевская служба в казацком реестре, - жаловался Богдан жене. - А ты бы поменьше усердничал! Сама все вижу, мы с матушкой Мелашкой говорили об этом. Ты не щадишь себя, разрываешься на часта при такой двойной нагрузке. Хорошо сделал, что взял еще челядинцев, нашел путного рыбака для прудов, садовника... Богдан кивал головой, соглашаясь с женой, а мысли уносили его далеко от надоевшего за эти годы хозяйства в Субботове. Ведь он мечтал о дальних казацких походах, порой переносился мысленно и в совсем далекое будущее. - Меня мучит совесть из-за Сулимы, - сказал он, словно и забыл, что рядом с ним Ганна. - Сулима? Когда это было? Что теперь думать о Сулиме, тебе надо как-то хоть Назруллу сдержать. Не знаю, что и посоветовать тебе. Пускай бы утихомирился он, что ли. Может ли утихомириться его обиженная злой судьбой душа?.. Богдан поднялся и ушел от жены. Еще проговоришься незаметно, думая вслух. Жена может быть советницей только в домашних делах. А вне дома... Потоцкий вон хочет обуздать благородную душу казаков, которая горит неугасимым огнем мести ляхам за поражение у Кумейковских озер, где разбились их извечные надежды... Он даже тряхнул головой, словно хотел избавиться от бунтарских мыслей. Потоцкие сильнее затягивают петлю на шее свободолюбивого украинского люда, закрепощают приднепрян... Земля, где жили твои деды и прадеды, уже не принадлежит тебе, она становится собственностью польской шляхты! А тут еще и какой-то червь сомнения гложет душу, как раскаяние неувядающей молодости... Да пропади пропадом такая одурманенная жизнь! 13 О эти мысли! Они ведут Богдана, как поводырь слепого, по извилистым дорогам страны! Что бы он ни делал, где бы ни находился, в полку или дома, его не покидала мысль, что все эти заботы временные. Все это не для него. Его, как когда-то и Сулиму, влечет неизвестное будущее, полное опасностей и превратностей судьбы. Ведь вокруг угрожающая, не сулящая ничего хорошего неизвестность. Она устрашает! Украину грабят, кровавой плетью принуждают людей работать на шляхтичей. А казаков держат на островах, точно заключенных, обрекая их на жалкое существование. Польские шляхтичи упорно стремятся окончательно закрепостить украинский народ, отнимая у него принадлежащие ему от деда-прадеда земли, порабощая страну, завоеванную алчными колонизаторами. А ты, полковник королевского казачьего реестра, жить должен! Именно потому ты и живешь, что с молоком матери впитал любовь к свободе и добру. Ты обязан привить дух независимости и свободолюбия подрастающему поколению, наставить его на правильный путь! Этот путь, проторенный дедами и отцами, не должен зарасти бурьяном, как зарос он после гибели Наливайко... Надо беречь его, упорно пробивать вперед! Ганна, Ганна... Утаптывай и ты свои стежки, протянувшиеся по дорогим сердцу хлебопашца нивам и полям. Они твои, тобой взращенные, - гляди, как разрослись! Погрязнешь в этом, перестанешь жить интересами своей родной, казацкой семьи. И вот, когда Богдан Хмельницкий был занят мыслями, волновавшими его, к нему прискакал гонец короля. Словно в сказке! Снова женятся гетманы, короли! Изверившемуся в своих силах Владиславу теперь не жена нужна и даже не приязнь родни княжны де Невер, а могучая поддержка протестантского Парижа в задуманной им войне с Турцией. Поэтому Богдана Хмельницкого снова приглашают в Варшаву! А он собирался выехать в казачьи полки. Казаки, не вписанные в реестры, объединяются в отряды, извлекая из тайников припрятанное оружие. Еще ранней весной Хмельницкий договорился с подканцлером Радзиевским о формировании полков из нереестровых казаков, которые должны помочь королю свести счеты с крымскими татарами. Это вызвало бы озлобление турок и привело бы к войне с ними... Жители Киевщины и Белоцерковщнны ничего не знали о той роли, которую должен сыграть превознесенный королем Хмельницкий в этом походе. Король вот уже несколько лет готовится к войне с турками, настойчиво поднимая воинственный дух жолнеров, сосредоточивая их вокруг Львова, привлекая и казаков. 14 Следуя обычаю предков - отправляясь в поход, не догоняй солнце, а встречай его в пути, - Хмельницкий выезжал из Субботова на заре, до восхода солнца. Засиделся он на хуторе, обремененный хозяйственными заботами. И вот снова в дорогу, в полный неожиданностей и приключений поход. Во дворе Карпо снаряжал лошадей и, разгоняя сон, затянул песню, подпевая сверчку: Та гуляй, козачэ, гэй за сонця, Хай чэрнява щэ з виконця В слави зброи тэбэ бачыть! Бо з досвитку вжэ в байраках Ворожэньки круком крячуть... А дивчата, гэй, лыш плачуть... Не так уж весело было у него на душе. Горькая судьба казаков угнетала Карпа, хотя на его личную свободу никто не посягал. Занятый хозяйскими делами, он даже не успел опомниться, как снова надо собираться в поход. Когда к Карпу подошли Богдан и провожавшие их в дорогу женщины, все было готово к отъезду. У ворот Богдана Хмельницкого поджидал сотник Чигиринского полка Федор Вешняк с отрядом казаков. Они посланы для сопровождения не только полковника Хмельницкого, но и полкового есаула полковника Сидора Пешты, тоже отправлявшегося в Варшаву. Но Пешта вместе с несколькими джурами заранее выехал к генеральному есаулу Барабашу, чтобы вместе с ним ехать в Варшаву. А Вешняк со своими казаками остановился у ворот подворья Хмельницкого и ждал, ибо, по народному поверью, отправляясь в дальний путь, нельзя открывать ворота с улицы, а только со двора. - Ты не возражаешь, Федор Яковлевич, если мы поедем не по черкасской дороге, а через мои села, до самого Киева? - спросил Богдан. - Почему "мои села"? - недоуменно спросил сотник, подумав, не получил ли Хмельницкий в подарок от короля еще и несколько сел. - Через мои села! - засмеялся Богдан. - Еще в детстве вместе с отцом я несколько раз проезжал через них. Поэтому они и "мои", Яковлевич. Так захотелось проехать по этой дороге, как беззубому старику иногда хочется пожевать корку хлеба. Узнаю ли я уцелевшие хаты, увижу ли людей на ниве... - Кто же теперь трудится в поле, полковник? Скоро крестьяне начнут ячмень для кутьи в ступах толочь. Я тоже люблю наши села. Интересно посмотреть на них. Неужели до сих пор на пожарищах живут наши люди, после побоища под Кумейками? Но и в эту пору на полях трудились люди. В лесах дымились смолокурни, на возах, принадлежащих старосте, возили бочки с дегтем. Под надзором панских надсмотрщиков крестьяне поднимали зябь или выкорчевывали пни на вырубках. - Кому пашешь землю, добрый человек, что собираешься сеять? - Хмельницкий соскочил с коня и подошел к пахарю. Погонщики придержали волов, а пахарь, вырвав плуг из борозды, словно из рук врага, опрокинул его на землю. - Что кому пашу? - нарочито переспросил. Ему надо подумать, прежде чем ответить. - Ну да, кому, спрашиваю, пашете землю? Коль себе - помогай вам бог!.. - Да теперь, люди добрые, и не знаешь толком. Земля-то - она божья, а пашем ее мы, люди. Сроду, сколько я помню, она была казацкая, свободная. Теперь она досталась пану Конецпольскому, сыну коронного гетмана. А та, что лежит за Черкассами, отдана какому-то выродку Лащу. Тот уже и не волов запрягает в плуг, а людей наших. Спешат Лащи разбогатеть. Вот и пашем... Да вон и надсмотрщик, горе наше. А ну-ка, Митрик, Герасим, Погоняйте! Да пошел же, окаянный Ворон! Что уперся, даже снизки [палки, соединяющие верхнюю часть ярма] прогибаются, вот-вот треснут... - Почему стоишь, лайдак? Ждешь, что я вместо тебя пахать буду? - издали закричал надсмотрщик, и в воздухе засвистела длинная татарская плеть с коротким кнутовищем. - Погоди, погоди, пан, стегать татарской игрушкой, - вмешался Федор Вешняк, рванувшийся навстречу надсмотрщику. За ним поскакали и несколько казаков, пришпорив лошадей. - Ты что, собачья морда, не видишь, что пахаря остановил сам генеральный есаул реестрового казачества? - Не связывайся с дураком! - крикнул Богдан, садясь на коня. - Камчилатмак [угроза кнутом (турецк.)] - такое обращение с землепашцем стало у шляхтичей привычным делом... Может, и пан Станислав Конецпольский, так же как и его сын, кнутом заставляет работать украинских людей? Надсмотрщик соскочил с коня. Он мгновенно сообразил, что это за казаки, и, покорно улыбаясь, поклонился и посторонился, уступая дорогу, ибо понимал, что здесь, в казачьем краю, его власть не всегда поддерживается отрядами жолнеров. Изменчивая фортуна колонистов, зарившихся на чужие земли и богатства, делала их гибкими. Разные лащи, арцышевские, иваси нахлынули на Украину, как страшная эпидемия. Они стали закрепощать и казаков, превращать украинцев в поляков! Они открыто издеваются над украинцами! Даже Хмельницкого "не узнает" Ольбрехт Арцышевский. Поэтому и надсмотрщик не произнес ни слова в свое оправдание. Пахарь изо всех сил налегал на ручки плуга, чтобы удержать его в борозде. Казаки на конях пронеслись мимо надсмотрщика. Чувствовалось, что они не смирились, а лишь пережидают лихую годину. А рука надсмотрщика уже сжимала кнутовище длинной плети. Богдан раздраженно расстегнул сдавливающий шею воротник и с тревогой смотрел на хмурое небо. У него больно сжималось сердце, когда представлял себе судьбу тружеников необозримых полей родной Украины! Проезжая через села, Хмельницкий и его казаки всюду встречали панских надсмотрщиков, слышали надсадный свист их кнутов, ропот и стон подневольных людей под пятой шляхтичей. Неужели пан коронный гетман позволил своему сыну так издеваться над закрепощенными казаками? На старости лет он снова женился, очарован молодой красивой женой, забыв обо всем на свете. Он, как мотылек на огонек свечи, тянулся к Софье Опалинской. Не сжег бы себе крылья в этом пламени!.. Хмельницкий больше не заезжал на поле к пахарям. Не останавливался он и в селах, разоренных хищными захватчиками. Он даже не заехал к известному своим гостеприимством городищенскому корчмарю, чтобы накормить лошадей и перекусить самому. 15 Перестал лить холодный осенний дождь. Но нависшие тучи не рассеялись, сгущая темноту ранних сумерек. Не доезжая до моста через реку Рось возле Корсуня, Богдан решил остановиться, ему захотелось разыскать кого-нибудь из старых знакомых отца, чтобы заночевать у них, дать отдохнуть лошадям, побеседовать с людьми в домашней обстановке. Но сколько появилось новых дворов и хат на извилистой и тесной улочке, тянувшейся вдоль Роси, как тесно жались они друг к другу, обсаженные оголенными осенью вишневыми садами. Тесно становится и на вольной приднепровской земле! - Если усадьбы старых друзей твоего покойного отца так заросли молодняком, как вот эти вишенники, то... не лучше ли поискать новые, - посоветовал Богдану Карпо Полторалиха. Богдан не хотел так легко поддаться искушениям своего побратима. Хотя действительно в такую темень вряд ли удастся найти среди густых вишенников усадьбу старого казака, у которого он еще с матерью останавливался на ночлег. - Ну, так что, ни дна ему, ни покрышки? - произнес Богдан. - А то, что грех крещеному человеку проезжать мимо корчмы! Еще старик Онысько сказывал, что за это бог наказывает казака. Корчму и построили именно для нашего брата казака! Лучше заехать туда, - посоветовал Карпо. Казаки захохотали, заразив своим смехом Богдана и сотника. - Тьфу ты, чего хохочете! Корчма для казака все равно что тещины нышки с чесноком. Не так ли, пан Федор? - спросил Карпо Вешняка. - Да отстань ты со своим "паном" хотя бы ночью! Пан да пан... - О-о, какие мы сердитые, когда нет рядом с нами пана Самойла Лаща!.. А все из-за этой слякоти, от которой и волки рохнут. Но пан Федор - это сотник как сотник!.. И пуля его не берет. - Сотник, сотник. Хватит! - резко прервал Вешняк. - На людях еще дело другое. - Не обращай внимания, сотник. Тоже мне, черт вас возьми, нашли из-за чего спорить. На людях следует называть человека просто, - вмешался в разговор Богдан. - Тебе невдомек, что наш Карпо очень любит польских шляхтичей, это всем известно. Да, так любит, что порой и к себе обращается "проше пана"... Ну что же, в корчму так в корчму, - добавил он под дружный хохот казаков. Теснота в конюшнях корчмы не удивила казаков. Не обратил на нее внимания и Б