я же там не был. Да от панов шляхтичей всего можно ждать, - закончил Филон этот неприятный разговор. - Так я пошел, матушка. Может, с Ивасем встретимся где-нибудь на перекрестках военных дорог. Лукерия Богун снаряжала в путь Джеджалиева сына, поглядывая на невестку с ребенком, чтобы не зарыдать. Лукерия представила себя молодой, когда она вот-так же напутствовала своего мужа. Она не плакала, провожая его на отработки к панам, а потом в казацкие походы. Жена должна быть доброй советницей мужу в его неспокойной казацкой жизни, а не обузой. За непосильной работой у колониста шляхтича, захватившего его землю, за бесконечными военными походами он света божьего не видит, не то что жены! Такая земля, столько хлеба вырастить можно, да и надо! А ты прозябай, не ведая, с какой стороны обрушится на тебя беда. Нет, Лукерия не уговаривала мужа подчиниться панскому надсмотрщику, не проливала слез, когда он уходил казаковать. Еще раз она вложила бы в руки мужа кол, чтобы гнать со двора панских надсмотрщиков... И как-то радостнее стало на душе у Лукерий от этих воспоминаний. Теперь она этот кол передала бы своим сыновьям, чтобы гнали им панскую нечисть. Было всего в ее жизни - и радости, и горя. Сколько лет она была поводырем у своего слепого мужа, родила ему сына Ивася! Эх-хе-хе!.. Даже покачала головой, словно хотела отогнать от себя эти печальные воспоминания. Посмотрела на небо, выйдя на крылечко, рукой смахнула с глаз горячую тяжелую слезу, беспокоясь о судьбе отправляющихся в поход сыновей. - Не отпускай от себя Ивася, если встретишь его живым и здоровым. Держитесь вместе, дети, душой будьте едины! Вам еще жить да жить на этом свете. А вместе, сами знаете, один троих стоит. О нас, женщинах, не беспокойтесь, мы ведь остаемся дома. И в самом деле, райским уголком должен был казаться этот дом. Где-то заплакал ребенок, а дети испокон веков доставляли женщинам не только заботы, но и радость. ...Сын Конецпольского не слыхал этих разговоров, не знал, о чем думают его воины, прощаясь с молодыми женами и матерями. У него одна забота - разгромить крымских татар и турок, напомнить им о достоинстве шляхты и принудить отказаться от получаемой дани. В войне с ордой приднепровские казаки были незаменимыми воинами. Но знатная шляхта воспринимала это как дар божий. Особенно им нужны казаки в войне с татарами. С коронным войском, пусть численно увеличенным, и думать нечего о войне с ними. Коронный гетман и послал жолнеров сыну Стефану как пышную свиту, а не для войны. Джеджалий задержался на крылечке, издали оглядывая оседланного коня и четырех казаков, которые отправляются вместе с ним. Вдруг он услышал бешеную скачку всадников в прибрежном лозняке. Очевидно, хуторские хлопцы отпросились у родителей, чтобы уйти в первый в их жизни поход. Коронный хорунжий объявил о том, что в этот поход он набирает и молодежь, которая не надоедает шляхтичам своими требованиями равноправия, как старшие, а храбростью превосходит их. Трое взмыленных коней с всадниками скакали прямо к их двору: - Не Тимоша ли, мама? Да, он!.. И поспешил к дубовым воротам. Первым въехал во двор Тимоша Хмельницкий. Он только у порога остановил коня. Двое казаков придержали своих коней за воротами. По всему видно было, что они вплавь переправились через Днепр. Голые тела казаков были только перетянуты поясами с саблями. Одежда их привязана к седлам. Женщины-казачки привыкли к таким сюрпризам и смотрели на нагих казаков, как на детей в купели. - Вот и мы! - воскликнул Тимоша, соскакивая с коня. - Разогревали коней после купания в холодной днепровской воде. Здравствуйте, матушка Лукерия! Да я сейчас натяну штаны... Кузьма, лови коня, расседлайте своих и вытрите их хорошенько соломой. Как хорошо, что у Филона и Ивася есть мама! А я... Лукерия подошла к хлопцу и прижала его голову к своей груди. Трудно было и ей свыкнуться с мыслью, что Ганны уже нет, оплакивала ее, как родную. Услышав разговор на улице, вышла из хаты и жена Джеджалия. Щеки молодой матери горели, как маков цвет. Она знала Тимошу, познакомилась с ним на своей свадьбе. Даже удивилась, как он вырос за этот год. - Поскорее одевайся в сухое, Тимко, а то еще простудишься, не приведи бог, - отозвалась она. - Мне, Евдокия, теперь все равно. Отца до сих пор нет, мать умерла, а коронный хорунжий болтается тут, задумав поход на татар... И не знаю, останется ли отец живым. Охотятся за ним проклятые Потоцкие! Лукерия повела юношу в хату одеться, не молодухе же заботиться об этом. Достала из сундука одежду сына и протянула Тимоше. - Ты подожди, Филон, накормим сейчас хлопцев, поговоришь с Тимошей, а потом поедешь, - сказала Лукерия сыну. Тимоша торопливо одевался, словно и не слышал разговора об отъезде Филона с казаками. Он был поглощен своими мыслями, а постигшее горе заставляло думать о будущей жизни. Молчал, то ли прислушиваясь к советам женщин, то ли решая, как быть. Наконец, когда уже сидели за столом, высказал желание присоединиться к Филону. - С кем мне сейчас быть, как не со своими! Пойду в казаки, когда-то отец тоже начинал в таком возрасте свой боевой путь. Пойду вместе с вами! Возьми меня с собой, Филон! Джеджалий посмотрел на жену и на мачеху, словно ждал их совета. Затем стал присматриваться к Тимоше, хотя знал его с пеленок. Еще молод, зелен. А в одежде Ивана вроде взрослее стал, на казака похожий. Заметил, что на губе у него уже пробился шелковый пушок, такой же черный, как и у отца. Глаза горели, а левая рука лежала на рукоятке отцовской парадной сабли, висевшей на кумачовом поясе. - Сказывают, Тимоша, что перед Чаплинским тебя держали четверо гайдуков? - то ли спрашивал, то ли подзадоривал парня Джеджалий. Тимоша уже может быть хорошим, надежным джурой. - Не знаю, от злости на них и не разглядел. Жив буду, я его не так высеку! Не помогут ни смалец, ни горячие припарки, - смущенно отвечал. - Коли не возьмешь с собой, все равно поеду следом за вами. Мне с вами только до Запорожья добраться. А там я подговорю запорожцев и пойду с ними вызволять отца! Заговорились и не заметили, как солнце стало клониться к западу. Филон согласился взять Тимошу в этот поход. А в том, удастся ли юноше уговорить запорожцев принять его, не был уверен. Не то сейчас время - поляки неусыпно ведут наблюдение за казаками из Кодацкой крепости. Кроме того, здесь сосредоточиваются войска под началом коронного хорунжего, задумавшего поход на крымчаков. - Не время сейчас, Тимоша. После похода Конецпольского я и сам помогу тебе уговорить сечевиков, объединить людей, чтобы спасти твоего отца. Разыщем Мартына, Иван Богуна... А тебя мы назовем Чигиринцем, чтобы скрыть, что ты сын Хмельницкого. Тимоша Чигиринец! Да друзей своих предупреди, не пронюхал бы кто, что сын Хмельницкого участвует в походе шляхты! - Предупрежу, не маленький. Только надежных людей и в походе тайком буду уговаривать помочь мне спасти отца. В случае чего подамся в Москву. У отца там есть немало своих людей, он говорил, что вступим в союз с московским царем!.. Только в сумерки отправились они в путь, догонять сотню лубенцев, чтобы под Кременчугом присоединиться к казачьим полкам. 12 Библейская мудрость гласит, что Иуда Искариотский повесился, когда осознал подлость своего предательского поцелуя Иисуса Христа. Полковник Пшиемский был ревностным католиком, который в молитвах осуждал это подлое предательство. Но в то же время донос на Хмельницкого расценивал как свой высокий патриотический поступок. И поэтому считал себя первым шляхтичем в стране, патриотом. Но, как и библейский Иуда, он не мог спокойно ни есть, ни спать. Полковнику все казалось, что поднятый им шум так и окончится лишь наскоком Чаплинского на усадьбу Хмельницкого. Не вешаться же ему, как Иуде, из-за этого, а вот напомнить Потоцкому о "тридцати сребрениках", которые он должен получить за свой донос, надо. Хмельницкого он отдал на явную смерть, а где же достойное вознаграждение за это? - Прошу, ваша милость, пан коронный гетман, понять и меня, - взывал полковник Пшиемский к совести Потоцкого, встретившись с ним при выезде из Варшавы. - Какими страшными окольными путями мчался я из Франции, чтобы предупредить государственных мужей сейма об измене. А какой-то литовский выродок, цыган, а не шляхтич, Данило Чаплинский пожинает плоды... - Пан полковник, очевидно, огорчен, что владения этого предателя достались не ему? - нервно перебил коронный гетман, ставя ногу на ступеньку кареты. Впереди кареты коронного гетмана выстроились до самых ворот дворца вымуштрованные гайдуки. Два кучера уже замахнулись кнутами на лошадей. - Не огорчен, но, ваша милость, и о себе должен... Возмущенный Потоцкий прервал разговор, приказав выезжать со двора. Возможно, в этот момент и он не вспоминал о предательстве Иуды? Этот разговор Потоцкого с полковником Пшиемским происходил в Варшаве в первые дни филиппового поста, в конце 1647 года. Года небывалых комет, появлявшихся на небе, и спада затянувшейся Тридцатилетней войны, угрожающих примет трагического безвластия в стране. Но не на новогоднюю прогулку выезжал коронный гетман в таком раздраженном состоянии. В карете с гербами он доехал только до Брод. А там пересел на коня, возглавив регимент кавалерии. В его составе были не только гусары из свиты коронного гетмана. Половина регимента состояла из нескольких сот наемников, испытанных в боях с бунтовщиками немецких рейтар. Они ехали на отборных гнедых лошадях с подстриженными хвостами и гривами, с тяжелыми, в черных ножнах, мечами, как у крестоносцев, с пистолями за поясами и со старинными рыцарскими бердышами. Казалось, что коронный гетман вывел их, как на парад истории, в степи, где уже снова вспыхнули первые зарева пожаров. В подавлении народных восстаний Николай Потоцкий возлагал большие надежды именно на немецких рейтар. Однако и украинские казаки тоже прошли хорошую школу, принимая участие в войне в Европе. Вооружились новыми самопалами, которые не уступали немецким... Потоцкий, будучи на сейме, прихватил с собой Самойла Лаща, точно библейский Христос прокаженного, поставил его во главе гусар и гайдуков, отправлявшихся на Украину. Лащ лучше других знал, как воюют казаки! Разве не Лащ обеспечил ему, коронному гетману, победу над казаками во время сражения у Кумейковских озер? Что-то фатальное видел Потоцкий в Лаще и глубоко верил в его силу. Вопреки мнению велеречивых сенаторов, он привлек Лаща для подавления восставших казаков, возглавляемых Кривоносом. Лащ многократно был осужден королем за его недостойные чести шляхтича поступки. Однако это не образумило его. Наоборот, на сейме, перед шляхтой, он демонстративно подчеркивал ужасную несправедливость короля, не ценящего его воинских заслуг перед Речью Посполитой. 13 Из донесений разведки Потоцкий узнал, что Кривонос этой ночью прошел через Белую Церковь, не тронув ни одного шляхтича, ни арендатора, ни шинкаря. Это в какой-то степени встревожило коронного гетмана: боится или хитрит? Максим Кривонос действительно поднял своих людей, заранее собранных Иваном Богуном, и расположился в Погребищенском лесу на берегу реки Роси. - Надо быть начеку, друзья, - предупреждал атаман своих старшин. - Тебе, Иван Карпович, придется пристально следить за тем, что творится в Белой Церкви. Ежели слухи, распространяемые шляхтичами о новом походе Потоцкого на Украину, подтвердятся, надо должным образом встретить этого пана. Кому поручим это дело? - Давай я встречу его как коронного гетмана! - довольно смело и, как показалось Кривоносу, довольно легкомысленно предложил Богун. - Встречают, Иван, только с хлебом-солью. А коронного гетмана с его рейтарами следует уничтожить как злейших наших врагов. Видишь, снова идет на Белую Церковь со своими гусарами и рейтарами. Опять тянет за собой Лаща, как под Кумейками. - Получается, что Потоцкий встречает именно нас, а не мы его. - Получается так! Поэтому, братья, будьте на страже! Приказываю выделить несколько расторопных хлопцев в разведку. Особенно тебе, Иван, надо не прозевать коронного гетмана Потоцкого. "Надо не прозевать..." - повторил про себя Богун. Он недолго советовался со своими белоцерковскими казаками и направил разведчиков в Белую Церковь, расположившись своим отрядом в густом сосновом лесу. Вряд ли знал Богун, что, выполняя поручения Максима Кривоноса, он не только сколачивал отряд повстанцев, но и становился грозным бунтарем, достойным имени Максима Кривоноса! Белоцерковские шляхтичи предупредили гетмана Потоцкого о том, что Иван Богун создал отряд бунтовщиков. Почти половина состояла из исключенных из реестра казаков "за бунтарские настроения". - Вместо того чтобы пугать жолнеров, панам шляхтичам следовало бы самим браться за оружие да вооружать свою дворовую челядь. Почему же вы, - возмущался Потоцкий, - сидите, точно крысы в норах, когда на ваших глазах Богун собирает бунтовщиков? Потоцкий со своими войсками не задерживался в Белой Церкви, а двинулся вдоль Роси на Погребище. Вот как раз здесь и пригодился ему опыт и сноровка Самойла Лаща. - Пан Самойло должен воспользоваться ночной темнотой и напасть с гусарами на спящих богунцев. А с Кривоносом мои рейтары справятся, - решил коронный гетман. - Может, сначала послать разведчиков, ваша милость? - колебался Лащ. Потоцкий поморщился, дав этим понять, что не любит неудачных советов, и засмеялся, заметив с издевкой: - Об этом, пан полковник, договаривались с жителями Белой Церкви. Только вчера ночью прошли эти ребелизанты через город. Сам же бандит Кривонос повел своих головорезов на Подолье, чтобы скрыться в тамошних лесах. Мы должны перехватить их, пан Самойло! - А Богун? Ведь белоцерковцы предупреждали и о Богуне. Несколько недель он носился тут, собирая сотни таких же, как сам... - Так что же, пан Самойло уже испугался Богуна? Велю рейтарам взять на себя защиту чести шляхты, а пан Лащ останется под моей гетманской защитой! - Рейтарам, ваша милость, достаточно будет и одного Кривоноса. Прошу оставить за мной Богуна! - решительно возразил Лащ. - Хорошо, пан Лащ, поручаю этого изменника вам. Отправляйтесь немедленно, пан полковник, пока Богун не успел далеко уйти. А с Кривоносом справятся мои рейтары. Коронный гетман Потоцкий любил побахвалиться своими военными способностями. Ему так и хотелось посмотреть на себя со стороны, когда он, как полководец, давал мудрые наставления подчиненным. Некоторое время он прислушивался к топоту копыт коней гусар, которые мчались за своим испытанным в боях атаманом Самойлом Лащом. Он был глубоко убежден в том, что Лащ догонит какую-нибудь сотню бунтовщиков, этим и закончится операция. И гетман успокоился окончательно. Другое дело Кривонос! Если верить рассказам шляхтичей, он прошел через город не в очень-то приподнятом настроении. Но в его отрядах есть немало закаленных рубак, а его военная хитрость и находчивость известны всем. Да и воинов у него насчитывается не одна сотня. Есть и пушки, которые везли не волы, а лошади. Эти легкие пушки послал бунтовщикам богобоязненный Львовский владыка Арсен. Когда скрылись за горизонтом гусары Лаща, коронный гетман послал своих рейтар в погоню за Кривоносом. Он приказал им прежде всего отрезать от казачьей конницы их пушки. А сам, сопровождаемый двумя десятками придворных гусар, поскакал вперед. Река Рось раздваивалась на два рукава. По правому берегу направил своих гусар Самойло Лащ, стремясь напасть на легкую кавалерию казаков Богуна. Потоцкий же, не раздумывая долго, двинулся по левому берегу, по которому, по его предположению, отходили войска Кривоноса. Гетман намеревался окружить их и уничтожить в междуречье. "Именно уничтожить, чтобы и следа не осталось! Из-за нашей беспечности Кривонос стал человеком, вокруг которого объединяются все силы ребелизантов. Ему удалось с несколькими десятками дерзких разбойников отбиться от двухсот жолнеров Чаплинского..." - размышлял Потоцкий, прислушиваясь к каждому звуку. Белая Церковь давно уже осталась позади. Теперь ехали по перелескам и сосновому бору вдоль Роси. Густой лес скрывал утренний рассвет, занимавшийся на горизонте. Здесь все еще было погружено в ночную дремоту, на что и рассчитывал Потоцкий, собираясь неожиданно напасть на спящих кривоносовцев. Вначале он думал, что можно было бы и не посылать такой большой отряд наемных войск, из тысячи отборных воинов. Под Чигирином у Кривоноса было всего несколько десятков оборванцев, сразившихся с отрядом, которым командовал бездарный Чаплинский. Сейчас у него их, может быть, и сотня, но ведь они бегут!.. Именно в это сладкое мгновение самоутешения Потоцкого и завязался бой. Но не впереди, где рейтары должны были напасть на воинов Кривоноса, а рядом с гетманом. Что-то удивительное произошло вначале. Несколько десятков ничтожных кривоносовцев осмелились напасть на меченосцев рейтар!.. - Прошу, пан гетман! Там!.. - испуганно воскликнул сотник Трутовский. - Что там, пан сотник? Зачем так громко кричать и пугать меня, пан Трутовский? Вам следовало бы бросить туда воинов и схватить ребелизанта Кривоноса! - Но это не Кривонос... И в этот момент совсем рядом произошло что-то невероятное. В совершенно безопасном, казалось бы, месте, под самой Белой Церковью, из лесу вдруг выскочили с обнаженными саблями, вооруженные самопалами казаки. В серой предрассветной мгле гетман узнал атамана казаков. - Богун! - словно взывая о помощи, крикнул Потоцкий, выхватывая карабелю из ножен. - Да, пан гетман, Богун, Богун! - И казацкий атаман взмахнул саблей. Потоцкий вмиг соскочил с седла. Сабля Богуна врезалась в спину лошади. Гетман пополз в кусты. Воинское счастье и тут не изменило Потоцкому. Бой прошумел в стороне, а в кустарнике лишь путались в поводьях рейтарские кони да стонали и хрипели в предсмертной агонии изрубленные богунцами наемники. Потоцкий выполз из кустов, освободил поводья коня из-под зарубленного рейтара и вскочил в седло. Куда же скакать, где свои, где слава, а не позорное бегство? Разве тут поймешь? Бой то утихал, то снова вспыхивал где-то впереди. До слуха Потоцкого доносился стон раненых и отборная брань Богуна. - Назад! Отступать! - изо всех сил закричал гетман, с трудом сдерживая отчаяние. Не задумываясь, видят его или нет, он круто повернул коня и помчался в сторону Белой Церкви. Позади него стала стихать страшная сеча. Растянувшиеся отряды рейтар были захвачены врасплох. В этом молниеносно навязанном им бою они не успели даже сообразить, за что хвататься - за бердыши или за мечи. Они не знали о способности Богуна наносить стремительные удары. Рейтары отбивались от богунцев тяжелыми палашами, которыми трудно было защищаться, ибо они цеплялись за ветки деревьев в густом лесу. Гетману ничего не оставалось, как отдать приказ об отступлении, хотя и этот маневр не вызвал у рейтар ни одобрения, ни осуждения. 14 Богдану приходилось каждую ночь менять направление своего продвижения на Украину. Днем вместе со своими людьми он осторожно расспрашивал местных жителей о ближайшей дороге. Иногда во время этого тяжелого пути он ошибался, терял уверенность. Давала себя знать душевная усталость, и порой ему стоило больших усилий сдержать себя, не допустить какого-нибудь необдуманного поступка. Наступила зима. Теперь не заночуешь в лесу под кустом. Приходилось искать приюта в селениях. Богдан вынужден был отказаться от своих прежних намерений податься в Москву. Решил отложить это до более подходящего времени. А украинская земля уже полнилась слухами о чигиринских событиях. Это еще больше нервировало Богдана. Его прежнюю рассудительность вытесняло бунтарство, а порой и иезуитское упорство. - Кто вы и откуда идете, вояки? - интересовались хозяева, у которых останавливался на ночлег Богдан со своими побратимами. - Возвращаемся с войны австрийского цесаря. Мы низовые казаки, третий год как из дома. Богдан каждый раз придумывал новую версию, охотно рассказывал о европейской войне. - Чем же недовольны протестанты? - спрашивал любопытный хозяин. - Да еще и как недовольны. Ведь мы навязываем им свои порядки, насаждаем своих иезуитов, позволяем шляхтичам грабить их добро. А людям беспокойство - то ли им самим пахать отцовскую землю, то ли угощать нас, чужеземных воинов. Это не то что принять какого-нибудь ксендза-иезуита. И постой надо обеспечить для войска, а оно для них чужое. У каждого своя семья, дети, свои хозяйские заботы и прадедовские обычаи. Ну, и среди нашего брата воина всякие люди бывают... Словом, навязали мы им эту войну, навязываем и своего цесаря, своих иезуитов... - Ты смотри, что делается! Как же это вы, воины? Оно и у нас тут... - намекал хозяин. - Слышали. Болит душа и за наших людей. Поэтому мы и возвращаемся домой с цесарской службы. Навоевались уже, пропади пропадом эта война. Надо как-то защищать свою землю, свою веру! Не идти же всем в монастыри, оставляя отцовскую землю и некрещеных детей, чтобы они были вечными рабами... Во время таких бесед и самому Богдану яснее становился день грядущий. В этих краях проходило немало воинов, бежавших из цесарских войск. Это помогало Богдану сбивать преследователей со следа. Но полковник Скшетуский и его сын всеми силами старались напасть на след Хмельницкого, разгадать его замыслы. То, что Хмельницкий группировал вокруг себя недовольных, раскрывало гусарам его намерения. Только ли для защиты собирает силы Хмельницкий, или, может, ждет подходящего момента, чтобы напасть самому? Ведь недаром говорят, что Хмельницкий родился в сорочке победителя! Полковник Скшетуский был очень удивлен, узнав, что Хмельницкий кое-кого прогоняет из своего отряда. - Как это прогоняет? - интересовались гусары, расспрашивая местных жителей. - "Уходите домой, я же вам не атаман! Вон земли лежат невспаханные, уходите..." - рассказывали те, кто побывал у него в отряде. Полковник понимал мудрость этих слов Богдана. Он решил разыскать хотя бы одного человека, которого Хмельницкий прогнал из отряда. Стремление найти такого человека и простое любопытство не давали покоя полковнику королевских войск. Неужели ему всю жизнь придется вот так допрашивать и судить выдающихся вожаков украинского народа? Облагораживает ли это душу шляхтича, или радует полковника вооруженных сил Речи Посполитой? На Черкасщине, в одном хуторе, наскочил на группу подозрительных мужчин. Из шести задержанных у четырех оказалось оружие. - Так мы только что вернулись с войны в Австрии! - смело оправдывались задержанные. "Снова о войне в Австрии твердят, - подумал полковник Скшетуский. - В какой раз уже слышу одно и то же! Не похоже ли это на заговор?!" Полковник Скшетуский все больше склонялся к мысли, что все это дело рук Хмельницкого. Он послал гонцов к своему сыну Ежи, находящемуся с гусарами недалеко от Днепра. Гонцы давали надежным людям приметы Хмельницкого, каждый раз увеличивая сумму вознаграждения за поимку его. И до Петра Дорошенко дошел слух о преследовании Хмельницкого. Он долго ждал Хмельницкого в Путивле, да так и не дождался, решил пойти ему навстречу. И, очевидно, большинство казаков, которых расспрашивали гусары, были предупреждены Петром Дорошенко. Во всех селениях он хитро запутывал следы Хмельницкого и привлекал воинов на свою сторону. Дорошенко понимал, как тяжело скрываться Хмельницкому, стремившемуся добраться в родные края. Однажды ночью Дорошенко напал на след отряда, который через приднепровские леса и яры пробивался к Чигирину. "Что они, с ума сошли? - удивлялся молодой казак. - Вместо того чтобы обойти эту западню, они идут прямо в руки врагам! Надо догнать и во что бы то ни стало предупредить!" Дорошенко наконец настиг одного казака, ехавшего последним. - Кто ты? Чего тут околачиваешься! Не вместе ли с бездельниками этого... Хмельницкого? - настороженно спросил казака. И вдруг несдержанно захохотал. Да как тут не захохочешь. Перед ним стоял Тодось Гаркуша, казак Хмельницкого, одетый в форму королевского гайдука. - Тьфу ты, черт возьми, Тодось!.. Что же ты, уже не узнаешь меня, Дорошенко! - Да узнал, тише, ишь расхохотался, чтоб тебе пусто было. Вот так разведчик, тьфу ты! Так мог бы нарваться на самого поручика Скшетуского, не приведи боже! Чего носишься тут, Петр, ведь ты должен быть в Москве? Полковник намеревается идти к тебе в Путивль. - Был и там, и ждал вас в Путивле. Но один купец, ехавший в Москву, рассказал мне, как рыскают польские гусары, гоняясь за полковником Хмельницким. Вот я и решил ехать ему на помощь, сбивать гусар со следа! Гаркуша признался Дорошенко, что ищет надежных людей, у которых можно было бы переночевать. - От такой жизни полковник Хмельницкий может и заболеть - всегда напряжен, как струна на бандуре, вот-вот оборвется! Королевские псы уже несколько раз окружали нас. Не успеем вырваться, как снова попадаем в петлю... Полковник, как искра, того и гляди не сжег бы себя. Поселяне всюду предупреждены, запуганы гусарами. Среди них есть и подкупленные! - Надо останавливаться на ночлег у своих, надежных людей, чтобы не рисковать, - советовал Дорошенко. - Если бы знать, кто надежный! Полковник Скшетуский тут был давно, а сейчас его сын заполонил всю округу своими гусарами. К тому же снег валит, следы заметает. Да разве только гусары Скшетуского ищут нас? Вон чигиринский подстароста по всем дорогам разослал отряды жолнеров и реестровых казаков. Крысе не проскочить, все пронюхают, проклятые! Засели в хуторе, где живет сейчас овдовевшая сестра Золотаренко, и подстерегают Хмельницкого. Ночи не спит женщина, стараясь обмануть гайдуков младшего Скшетуского. - Бог с тобой, Гаркуша! Неужто и у старика Золотаренко засаду устроили? - ужаснулся Дорошенко. - Да, у Золотаренко. Может быть, что-нибудь худое о нем знаешь? - Нет, не знаю, - задумавшись, ответил Дорошенко. - Лучше бы обойти их всех. Особенно тех, которые знают полковника в лицо... Петр Дорошенко встретился с Богданом Хмельницким в густом лесу. Дорошенко ужаснулся, с трудом узнав похудевшего, обросшего, изнуренного беспрерывными переходами Богдана. - Сейчас у меня единственное желание, Петр: отдохнуть в теплой хате и проглотить ложку какой-нибудь похлебки! - сказал Богдан. И тут же словно одумался: - Вот что, друзья, в домах, где я мог бы найти приют, уже сидят враги и поджидают меня. Бери, Петр, моих хлопцев, и скачите в Чигирин! Мчитесь что есть мочи, словно от смерти убегаете. Отбивайтесь от гусар и гайдуков, делайте вид, что и я вместе с вами. А я спрячусь там, где меня и не ждут... Прощаясь с Петром Дорошенко, Богдан положил свою тяжелую голову ему на грудь. Петр Дорошенко был внуком известного казака Дорошенко, который геройски погиб в битве с крымскими татарами. Он был для Богдана больше, чем побратим. Как родному сыну, вверял ему Богдан свою жизнь и свое будущее. ...А оставшись один, Богдан снова вспомнил хутор Золотаренко и Ганну. Кто же, как не она, может помочь ему!.. Страшные эти мысли, потому что они усыпляют бдительность Богдана. Может быть, на хуторе уже никого и нет... Возможно, и старик уже умер, а Ганна... Сколько воды утекло с тех пор, как он видел ее и разговаривал с ее братом Иваном... Жизнь, как вьюга, бушует!.. "Запорожский казак... Ходил в киевский монастырь на богомолье от сечевых казаков. А сейчас иду в Боровицу обменять коня..." - вспомнил Хмельницкий, как он врал людям, с которыми приходилось встречаться. Надо ли говорить это и отцу Ивана Золотаренко, ежели он еще жив? Хмельницкий улыбнулся, вспоминая свои встречи с поселянами, которые сторонились его, как прокаженного. Это и понятно: каждый из них прежде всего боялся за свою жизнь. А как отнесутся к нему у Золотаренко? Может, тоже испугаются, увидев его? "Ходил в киевский монастырь на богомолье..." И снова червь сомнения точит его душу: "Может быть, на хуторе Золотаренко и в живых нет никого..." - Пан Богдан! - словно шелест листьев, услышал он в густых кустах барбариса шепот. - Это я, Ганна, стерегу, хочу предупредить вас, чтобы спасались! Ганна! С этим именем связана его жизнь. Но какова ирония судьбы - сейчас за ним стоит его смерть! Он схватился за саблю, но с места не тронулся. - Пан Богдан! В моей хате вас ждет смерть. Бегите... Он чувствует ее дыхание, волнение. С какой самоотверженностью она предостерегает его об опасности! Она проводила Богдана к его коню, указала наиболее безопасные тропинки. Советовала ему бежать в Киев, бросив даже коня... 15 Хмельницкого сопровождали уже не трое друзей, с которыми он бежал из Варшавы. Теперь его отряд состоял из девяти казаков-смертников. Так называли они себя не потому, что хотели порисоваться. - Сами погибнем, но не отдадим на поругание шляхте полковника Хмельницкого, - говорили они в минуту откровения. Эти молодые смелые парни ненавидели панских гайдуков, которые преследовали их в хуторах и на дорогах Приднепровья. Таких казаков много на Украине, они ждут только клича, чтобы объединиться, а если понадобится, то и погибнуть в смертельной схватке с ненавистными шляхтичами. С Богданом был и Петр Дорошенко. Ему еще не приходилось самостоятельно водить казаков в походы, но он был прирожденным атаманом. Это сразу заметили его товарищи. И как загорелся он, когда Хмельницкий поручил ему такую рискованную операцию. Видя рвение своих товарищей, Хмельницкий предупредил их, что успех обеспечит только внезапность и доверие друг другу. Друзья Хмельницкого вывели лошадей из яра. Петр Дорошенко первым вскочил на коня. В тот же миг по его знаку прозвучали несколько беспорядочных выстрелов. Возглавляемый Дорошенко отряд на отдохнувших лошадях галопом проскакал на восток. Гусары зорко следили за каждой хатой. Полковник Скшетуский чувствовал, что Хмельницкий непременно заглянет в этот хутор. Ведь тут жила у отца Ганна Золотаренко, а он слышал, что Хмельницкий неравнодушен к этой молодухе. Услышав стрельбу, Скшетуский решил, что его люди вступили в бой с противником. И всех гусар, окружавших хутор, он бросил к предполагаемому месту боя. Хмельницкий тоже прислушивался к затихающему шуму, поднятому Дорошенко. А сам, словно прикованный, стоял, держа за поводья встревоженного коня. Но тут же опомнился, ибо стоять здесь - значит ждать секиры палача! Время от времени раздавались выстрелы, удалявшиеся в сторону Днепра. А удалялась ли вместе с ними и смертельная опасность, трудно было сказать. Порой наступала тишина, глухая, мертвая тишина. Но не этого жаждала встревоженная душа Богдана. Он хотел слышать гул боя, чтобы по нему судить, где находится враг... Сверху падали большие хлопья снега, то ли с неба, то ли с раскачиваемых ветром веток деревьев. Хмельницкий думал о том, что надо немедленно что-то предпринимать, чтобы спастись, воспользовавшись стычкой казаков с гусарами. Ведь уже приближался рассвет. Он стал пробираться с конем между деревьями. Напрягая зрение, всматривался в густой лес, за которым грезились хаты, незнакомые, чужие хаты. Вот, кажется, сейчас и собаки залают, если они еще остались во дворах, как это было... у родителей светлоликой Ганны. Он вдруг почувствовал, как закружилась голова. Почти теряя сознание, оперся о сосну, но тут же сполз вниз и сел на землю. Ганна или не Ганна? Да, это она, такая же, какой он представлял ее, - с непокрытой головой, с уложенными вокруг головы косами, в вышитой льняной сорочке. Она еще издали увидела опустившегося на землю казака, державшего за поводья коня, и, стараясь отвлечь от него гусар, ласково щебетала: - Я же вам сказала, что здесь не было никого за последние дни. А Хмельницкий, говорят, погиб где-то во Франции, - может, слышали об этом... Наша хата стоит у дороги, к нам часто заезжают проезжие путники. Заходите и вы, пожалуйста, - обедом угощу, покуда отец на ярмарке... У пышущей здоровьем и обаянием женщины высоко поднимается грудь, натягивая льняную сорочку. Войдут в хату или откажутся осторожные гусары?.. Богдан лежал в забытьи. Снег перестал падать, усиливался морозец. Грозную и предательскую тишину нарушали петухи да начавшие утреннюю перекличку собаки на каком-то хуторе. Конь стоял спокойно, не ржал. Разгребал копытами снег, грыз листья и замерзшую под снегом траву. Одолевал сон... Полковник Скшетуский ночью выезжал из хутора. Он лично не видел казаков, бежавших с Хмельницким, и не особенно верил рассказам. Мог ли опытный воин, которому завидуют даже гетманы, пойти на такой риск? Он даже улыбнулся, представив себе картину, как Хмельницкий поучает своих казаков, посылая их обмануть гусар, чтобы отвлечь погоню. А сам в это время будет скрываться в какой-нибудь хате или помчится в Киев, чтобы найти приют у православного духовенства. Полковник Скшетуский был сыном убитого наливайковцами дипломата гетмана Жолкевского. Узнав от матери о трагической смерти своего отца, Тобиаш Скшетуский, еще будучи десятилетним мальчиком, поклялся отомстить за него. Кому же он мог мстить, как не Хмельницкому, прямому наследнику наливайковского духа в этой стране. Позже и сына своего учил всегда помнить о кровавой мести за убитого деда. "Дикая кровная месть, смерть за смерть... - вдруг вспыхнула у полковника мысль. - Ведь Наливайко пал от руки палача. Разве этого мало? Я же получил такое образование, как и Хмельницкий, владею оружием не хуже его. Неужели мне, полковнику Скшетускому, занимающему с Хмельницким равное положение, к выполнению своей государственной обязанности надо еще прибавить, как дикарю, чувство кровной мести?" В страшных для шляхтича раздумьях Скшетуский коснулся таившихся в глубине его души благородных человеческих чувств. И он решил направить своих гусар на ведущие к побережью дороги, куда послал коронный гетман его сына Ежи, поручика гусар. Пошел ли по этой дороге Хмельницкий или нет, его совесть будет чиста. "Народ Украины не без оснований ненавидит нас!" - сделал вывод полковник. Он даже вздрогнул, подумав об этом. А когда увидел своего дозорного, который искал его, петляя среди гусар, почувствовал какое-то облегчение. - Пан полковник, хорунжий коронного гетмана возвращается из похода! - Конецпольский? Неожиданное появление тут чигиринского старосты не обрадовало, а встревожило полковника, который по приказу коронного гетмана должен был арестовать Хмельницкого. Может быть, не только это встревожило Скшетуского? Ведь хорунжий Конецпольский был владельцем Чигиринского староства! Скшетуский вдруг понял, что он невольно оказался в положении человека, который чуть ли не укрывает беглеца Хмельницкого от своих гусар. Он пришпорил коня и поскакал следом за гусаром навстречу сыну великого Конецпольского, которому сам верно служил. Встретились как старые друзья. Конецпольский был в хорошем настроении, довольный своим походом. Победил ли крымских татар, или только устрашил их - слава одна. Татары, напуганные армией Конецпольского, отступили на противоположный берег Дуная. Да, татары действительно боялись его армии, как и самого имени Конецпольского! Но ему достаточно того, что враг испугался появления его с казаками. - Уважаемый пан староста, мы поймали казаков-бунтовщиков! - докладывал всадник, разыскав Конецпольского. - Снова бунтовщики? Кто такие, гунцвот, чего они взбунтовались? - Не вем! Говорят, что возвращаются от австрийского цесаря домой. - Так почему вы их называете бунтовщиками? Отобрать оружие и отпустить по домам! - кричал Конецпольский, рисуясь перед Скшетуским. Ведь он - староста в этом крае! А староста имел право не только наказывать, но и миловать людей в его пограничном старостве! Всадник галопом поскакал выполнять приказание. Подъезжали к прибрежному хутору, из которого только утром выехал Скшетуский, терзаемый сомнениями и угрызениями совести. Он был смущен, порой невпопад отвечал Конецпольскому. Вдруг к ним снова подскакал на взмыленном коне джура. Теперь из отряда гусар, который пробирался по прибрежным днепровским зарослям. - Что за спешка, пан дозорный? - спросил Конецпольский, останавливая его. - Полковника Хмельницкого задержали на хуторе! Собирался ехать в Боровицу, менять там коня. В хате хлопа гусары поручика Скшетуского схватили его... - сообщил джура, захлебываясь от радости. 16 Разгулялись ветры-вьюги, разгулялись бури, разгорались распри меж людьми. Даже на Среднем Днепре установилась настоящая зима. Поля и леса покрылись снегом, когда-то оживленные, торные дороги были непроезжими. Снежной зиме на Приднепровье не хватало хороших морозов. Потоцкий не по собственному желанию отсиживался в каменном доме в Белой Церкви, зорко охраняемый жолнерами, хотя в это время никто и не нарушал его спокойствия в городе. Кривоносовцы рассеялись, словно сон, даже при разговоре с коронным гетманом о них никто уже не вспоминал. Однако гетман не мог забыть своей стычки с ними. Он был рад, что никто не видел его унизительного бегства. Но сам-то он, наверное, никогда не забудет позорящих его военных неудач в этом неспокойном пограничном крае! Сидя в одиночестве, он терзался мыслями, стараясь трезво оценить свое поведение. Вот до чего дожил, управляя страной, держа меч вместо скипетра власти. Теперь приходится надеяться только на крепкие стены, спасаясь от людей, которые при других условиях должны бы встречать его с хлебом-солью. С хлебом-солью!.. Даже усмехнулся. Но не радость, а горечь проявлялась в этом смехе. Это скорее был упрек Потоцкого-человека Потоцкому - шляхтичу и коронному гетману. Под впечатлением этих размышлений в Белой Церкви Потоцкий и писал письмо канцлеру Осолинскому: "...Почти ежедневно ко мне приходят просители из местных жителей. С какими только жалобами не обращаются они, обиженные нашими панами подстаростами и государственными служащими!.. Поля, сенокосы, пасеки, зерно, да и все, что понравится нашим служащим, они отбирают у крестьян, а непокорных избивают или запарывают до смерти... Это может привести к очень плачевным результатам не только для милиции, которую могут уничтожить, но и для Отчизны, если разразится страшная внутренняя война, которая, как буря, может нагрянуть на шляхту..." Потоцкий писал это письмо в Варшаву с намерением, чтобы о его содержании узнали и на Украине! На следующий день после того, как курьеры ускакали с письмом, о нем уже говорили на каждом перекрестке Белой Церкви. Спустя некоторое время об этом письме узнали в Кагарлыке, Терехтемирове и даже в Чигирине. То ли со страху, то ли руководствуясь здравым смыслом, коронный гетман хотел как-то обелить свою погромную акцию на Украине. Коронный хорунжий Александр Конецпольский в то же самое время вместе с обоими Скшетускими и гусарами направился в Киев, оставив под началом Стефана Потоцкого большую часть своего войска. В помощь ему еще дал Самойла Лаща. Так хотел сам коронный гетман! Богдан Хмельницкий в это время находился в заключении в Боровице. За селением был Днепр, на котором шуршал пока еще крохкий лед. Богдан ждал, когда замерзнет река, надеясь вырваться за Днепр, во что бы то ни стало ускользнуть из рук врагов. Жолнеры лишь ждали приказа коронного гетмана, когда и как казнить присужденного к смерти генерального писаря казачьих войск Богдана Хмельницкого. Хотя судьба Богдана и находилась в руках карателей, он верил в свое счастье и напряженно думал о победе. Хмельницкий не знал, что еще кое-кто заботился о спасении его жизни. А таких людей было немало, даже в полках реестровых казаков, которыми сейчас полновластно распоряжался полковник Барабаш. О смертельной опасности, грозившей Богдану, узнала и Гелена. Подстароста до сих пор держал ее в своем чигиринском доме, добиваясь от нее согласия на брак с ним. Богдану ничего не было известно об этом. О своей старой дружбе со Станиславом Кричевским, другом и кумом, он боялся даже вспоминать. Кричевский сейчас полковник реестровых казаков, однако не со всеми ними Богдан сел бы за один стол. Чем можно измерить ныне чувство дружбы, когда над твоей головой занесен дамоклов меч? Все эти мысли отягощали голову Богдана, сидевшего в заточении. Задумывался он и над своей жизнью, вспоминал молодые годы, друзей. И с каким-то чувством раскаяния он прислушивался к доносившейся старой песне, напоминавшей ему об ушедших юношеских мечтах. Не умели ценить молодости, транжирили ее, как нетрудовые доходы, не заботились о достойной встрече зрелости... Не знал Хмельницкий и о разговоре полковника Кричевского с наказным атаманом войск Конецпольского, Стефаном Потоцким. - На мой взгляд, уважаемый пан Кричевский, Хмельницкого следовало бы передать в руки чигиринского полковника, - рассудительно доказывал Стефан Потоцкий. - Полковника или подстаросты? Должен сказать вам, уважаемый пан: как друг заключенного, я не верю в измену Хмельницкого и не понимаю, почему в этом не разобрались. Какой-то трусливый глупец распространил версию о его измене... - А другие глупцы поверили, - засмеялся молодой Потоцкий. - Я, уважаемый пан Стефан, этого еще не говорил. Но такой вывод подсказывает закон логики. Схватить человека, когда он спешит к своим обиженным детям, схватить только по навету, несмотря на то что у него была охранная королевская грамота!.. Такая политика коронного гетмана является для меня загадкой... - Коронный гетман как гетман, уважаемый пан полковник. Что мог сделать мой отец, получив донесение от полковника, находившегося вместе с Хмельницким во Франции? Очевидно, там происходил затрагивающий интересы нашей отчизны разговор наказного атамана с враждебным нашей вере полководцем Франции... Но посмотрите, какое письмо направил мой отец канцлеру Осолинскому, в котором проявляет он столько озабоченности о судьбе украинских хлопов! Вероятно, тогда у отца были основания именно так поступить с Хмельницким. А вот письмо... Собственно, пан полковник сейчас является тут военным представителем коронного гетмана. Кричевский пристально посмотрел в глаза сыну Потоцкого. В них, как в зеркале, увидел отображение своей тревоги и горячности. Ярким пламенем вспыхнуло в его воображении первое знакомство с Богданом в Киеве - именно тогда зародилось священное чувство побратимства! Кричевскому казалось, будто он целую вечность стоит, пылая на костре аутодафе. И вдруг он расправил плечи, словно проверяя, выдержат ли они предстоящее испытание. Молодой Стефан Потоцкий даже залюбовался казаком-полковником. Кричевский прошелся по комнате и снова подошел к наказному атаману Потоцкому. - Пан Стефан считает?.. - спросил и облегченно вздохнул. - Да, - не раздумывая, ответил Потоцкий, понимая, что идет речь о смертельной угрозе другу полковника. 17 Счастье перестало улыбаться Богдану. Голова кругом шла от мыслей о грозном, печальном будущем. Что ждет его завтра? Ночью или днем будут казнить? Ведь его враги стремятся казнить бунтовщиков при всем народе, для острастки другим. Или, может, они будут ждать окончательного решения всесильного коронного гетмана Потоцкого? О том, что у него онемели руки и ноги, связанные веревками, Богдан не думал. Когда-то у него уже были связаны руки, но тогда он был пленником дикарей, и смерть, только кружась над ним, заигрывала с его судьбой, а сейчас она уверенно ждет рассвета. У Богдана от усталости слипались глаза, стыла душа. Чтобы разогнать сон, как-то подбодрить себя, он снова начинал громко ругать и проклинать своих палачей. Но ни одна живая душа не откликалась на его крики. Поздно ночью, в одну из таких минут отчаяния, Богдан услышал, как заскрипел засов в двери амбара, куда его бросили жолнеры. Открылась дверь, и вошел гайдук, держа в руке трещавший факел. Тишину прорезала отборная брань, заглушившая стоны Богдана. - Не спишь, разбойничий полковник? - услышал Богдан голос Самойла Лаща. - Может быть, пан Лащ попробовал бы уснуть вместо меня, со связанными руками и ногами? - ответил Хмельницкий. По тону Лаща Богдан понял, что от него пощады не жди. Неужели этот чудовищный человек хочет еще взять на себя и роль палача? А королевский стражник лишь засмеялся в ответ на слова обреченного. Вместо того чтобы возмущаться и протестовать, как поступил бы на его месте сам Лащ, Хмельницкий взывает к человеческим чувствам своих палачей. Очевидно, он еще надеется на милость коронного гетмана, который столько лет мечтает о расправе с тем, кто угрожает его всевластию! - Если пан ребелизант не вздумает бежать, прикажу развязать ноги... Хмельницкий громко, хотя и невесело, рассмеялся. - Вижу, пан полковник невысокого мнения о бдительности своих воинов. Но, как своему старому, испытанному сопернику, скажу откровенно: убегу при первой же возможности! А если бы еще дали мне коня да саблю, дрался бы с целой сотней гайдуков! - Пан смертник настолько пропитан бунтарским духом, что потерял здравый смысл. Хорошо, посадим на коня, дадим и саблю, черт возьми!.. - со злостью сказал Лащ. - Что пан полковник задумал?.. - ужаснулся старший в отряде гайдук. - Ведь мы должны живым доставить его на суд. - Живым и доставим разбойника. Пан жолнер; ничтожество, если ни во что ставит себя и своих вооруженных гайдуков... А может быть, пан Хмельницкий даст слово, что не будет чинить никаких безобразий? - спросил Лащ, словно заигрывая с противником на дуэли. Вопрос Лаща показался Богдану Хмельницкому благородным советом воина, от которого теперь зависит его судьба. Да разве Хмельницкий не знает Лаща? Он свою несчастную жену с четырьмя детьми оставил на произвол судьбы - так был увлечен войной. Все равно какая война, лишь бы были кровь и добыча! - Если дашь оружие, как тут сдержишь слово? Я хотел бы видеть на своем месте главного мерзавца, который так не по-воински издевается над неповинным казаком, - промолвил Богдан. - Вижу, что ты не получишь от меня оружие. Да, собственно, и рук развязывать не следует. - Развяжи руки, умоляю. Даю честное слово! - Хорошо, под честное слово развяжем. Но оружия не дадим! А известно ли пану ребелизанту-бунтовщику, куда его повезут по приказанию подстаросты пана Чаплинского? Да скоро сам узнаешь - куда. Очевидно, выпил бы ты сейчас целый жбан горилки, поднесенный дочерью корсуньского шинкаря?.. Развяжите его да помогите сесть на коня, чурбаны! Пан дал честное слово! А слово Хмельницкого закон, об этом известно и шляхте! - властно приказывал Лащ гайдукам своей украинской сотни. Хмельницкий только теперь понял, что Лащ, по-видимому, изрядно выпил и сейчас на него заметно подействовал хмель. - Заиграй ему, Вано, халяндру! - вдруг приказал Лащ цыгану-скрипачу, который всегда сопровождал его. Ночную тишину прорезали звуки зажигательного цыганского танца, который любил Лащ. На хуторе всполошились собаки и завыли, как на пожарище. Гайдуки вывели Хмельницкого из амбара и посадили на коня. А скрипка цыгана рыдала, словно провожала покойника на кладбище. Хмельницкий, будучи еще в Корсуне, слышал о том, что Лащ нигде и никогда, даже в военных походах, не расстается со скрипачом. Однажды он даровал жизнь этому бедному цыганенку, который с тех пор с удивительной преданностью служит у него рабом-музыкантом! - Перевезем пана в более надежное место... Из Боровицы еще похитить могут... Богдан понимал, что Лащ хочет поиздеваться над ним, заставить унижаться, просить. - Кто похитит? Друзья? - не удержался Богдан. - Дябел их разберет, друзья или враги Короны. Разные Поллихи или Полторалихи шатаются в Холодноярских лесах. Доберемся и до них! Богдан закрыл глаза. Голова трещала то ли от боли, то ли от чрезмерного напряжения. Самойло Лащ поверил его честному слову. Поэтому и он должен с доверием отнестись к сказанному им. Богдана окутала холодная, морозная ночь. Он полной грудью вдыхал животворный воздух свободы. Но куда его везут в такую темную ночь? Вдруг запели петухи, разбуженные собачьим лаем. Ночная темень, как и в темнице, сковывала его своей неизвестностью. Лащ верил честному слову Хмельницкого. Казалось бы, что именно сейчас Лащ и вспомнил о своей встрече с Хмельницким в корсуньской корчме. Но слово Хмельницкого действовало на Лаща так, словно он сам его давал! Заключенного Хмельницкого сопровождало около двух десятков гайдуков с обнаженными саблями. Позорнее всего было для Богдана то, что два гайдука вели его коня на длинных поводьях. "Эх, кабы сабля, да рубануть их с одной и другой стороны и пришпорить коня..." - подумал он, забыв о данном слове, лишь бы ехать на коне как воин, а не как банитованный, связанный, на повозке. Ехал навстречу своей неизвестной судьбе. Вот так всю жизнь человек спешит навстречу своей неизвестной судьбе, порой и грозной, но такой заманчивой, как грядущий день... Лащ теперь ехал молча. Он еще вечером отдал приказание гайдукам. Богдан видел, с какой поспешностью увозили, его, и понял, что Лащ намеревался перевезти его ночью, словно похищал у одних палачей, чтобы передать другим. А может быть, сам Лащ захватывает жертву у коронного гетмана, чтобы, воспользовавшись ею, поторговаться с ним и снять с себя многочисленные баниции и инфамии. Отряд мчался на восток, без отдыха, по труднопроходимой зимней дороге. Хмельницкий понял, что его везут в Чигирин. Бешеная скачка становилась невыносимой, хотелось отдохнуть, размяться. А может быть, они и в самом деле убегают от секиры палача?.. 18 Еще со времен первой колонизации земель вокруг Чигирина, в Холодноярском лесу, поселились монашки. Мать Богдана заложила здесь монастырь, строить который ей помогали казаки. Они возвели вокруг монастыря высокую каменную стену, чтобы защитить монашек от набегов крымских татар. В честь основательницы монастыря его назвали именем Матрены-великомученицы. А какие муки претерпела эта Матрена, за которые ее назвали великомученицей, не знали не только прихожане, но и монахини. Они чаще вспоминали о доброте Богдановой матери Матрены. Поэтому казаки не забывали об обители, которая всегда давала приют обиженному шляхтой человеку. Именно сейчас здесь спасалась семья Хмельницкого, по крайней мере те, кто остался в живых после налета варваров на их насиженное гнездо. Монастырь в эти дни был единственным местом на Чигиринщине, где по-настоящему заботились о спасении Богдана. Руководил всем этим Карпо Полторалиха. Он посоветовал игуменье монастыря послать самую молодую монашку Агафию к полковнику Кричевскому. Матушка игуменья наставляла ее: - Слушай и запоминай, отроковица! Пан полковник чигиринских казаков хотя и униат, а может быть, и католик, но душевный человек. В случае чего напомни ему о том, что он приходится кумом Хмельницкому, дружил с ним еще с юношеских лет... Монашка Агафия встретила Кричевского на околице Чигирина. - Что тебе надо, сестра во Христе? - спросил полковник, обративший внимание на красивую монашку. - Христом-богом умоляем вас, пан полковник, спасти сиротам отца, - промолвила Агафия. - О ком ты говоришь, сестра? - спросил Кричевский, хотя сразу догадался, о ком идет речь. - Не о полковнике ли Хмельницком? - Сам всеблагий умудрил вас, пан полковник. О нем же... Ничего не ответив, полковник ускакал прочь. Но в тот же день вечером возле ворот монастыря остановился незнакомый мужчина, моложавый чигиринский казак. Он был в старых, рваных сапогах, в одежде с чужого плеча, похожий на нищего или бедного казака. - Что тебе надобно, смиренный проситель? - спросила его монашка. - Возвращаюсь я, блаженная матушка, с богомолья, из Киевской лавры. Разрешите мне поклониться святой Матрене, - не спеша промолвил проситель. Монашка посмотрела на казака из отряда Полторалиха, охранявшего монастырь. Тот кивнул головой. Когда монашка отперла и открыла калитку во двор монастыря, богомолец быстро юркнул в нее. - Мне срочно нужен казак Полторалиха! - решительно сказал он. - Карпо? - спросил казак. - Может быть, я могу заменить его. Кто ты, признавайся, кто подослал тебя? - О том, что подослан, ты, казак, угадал. А вот кем, скажу только старшому, - ответил прибывший. - Завязывать тебе глаза или тут подождешь? Матушка, позовите сюда, пожалуйста, Карпа! - сказал казак не совсем дружелюбно, преграждая дорогу прибывшему. - Если обманешь и наведешь сюда жолнеров, сразу читай молитву за упокой своей души, вот здесь, возле калитки! - Нас уже пугали, парень, не такие, как ты, - смело ответил незнакомец. - То-то и хламиду на себя напялил, богомольцем прикидываешься. Не к лицу это воину. Так смелые не поступают. - Вот тебя, такого умника, и подстерегал. Разве ты не понимаешь, что за каждым вооруженным казаком, который заходит к вам, следят гончие Чаплинского? - Это уже настоящий разговор. А то - богомолец... Да вот и Карпо. Тут к тебе какой-то богомолец пришел, брат Карпо, - доложил Полторалиха казак. - Оружие проверили? - Вот я и говорю ему, брат Карпо, - начал богомолец. - Меня прислал полковник казацкого Чигиринского полка Кричевский. Он просил, чтобы Полторалиха сам приехал к нему. Он собирается освободить своей властью нашего сотника пана Хмельницкого. Тот сейчас заключен в темнице в Боровице. А куда ему спрятаться после освобождения? Расстояние не близкое, кругом жолнеры, да и есаул Барабаш неблагосклонно относится к Хмельницкому. А Хмельницкого стерегут гайдуки Самойла Лаща. Пан полковник велел мне напомнить вам об этом, чтобы знали, с кем придется иметь дело. Действительно, от Чигирина до Боровицы не ближний свет. Всюду по хуторам рыскают жолнеры Потоцкого, могут напасть на Хмельницкого и убить, как беглеца. Карпо собрал около сотни добрых казаков. Это были настоящие воины, которые верили в силу сабли, как в единственное мерило справедливости! Эти слова, сказанные когда-то Хмельницким, они услышали от молодого казацкого сотника Петра Дорошенко, прибывшего сюда на неожиданно созванный Круг. - Наш Богдан до сих пор еще надеется на помощь Москвы, - говорил Дорошенко казакам. - Меня посылал туда за этим. Но когда придет эта помощь, а сейчас он, друзья мои, схвачен. После битвы у Кумейковских озер паны шляхтичи бросились грабить украинские земли, заводить свои имения, а московский царь до сих пор еще не может опомниться после падения Смоленска, захваченного польскими королевскими войсками. Обессиленное войско царя, может быть, сейчас с радостью воспользовалось бы нашей помощью. Но дело в том, что царь до сих пор не может объединить свой русский народ. Совсем недавно я вернулся из Москвы, куда ездил по поручению Хмельницкого. - Что же ты советуешь, молодец? - спрашивали казаки. - Советую самим спасать Богдана. Полковник Кричевский, может быть, и сможет вырвать своего кума из заключения. А потом что? Не станет же он изменником Речи Посполитой? - Так, может, потом и преследовать нас начнет или как? - Разве знаешь, как обернется дело. Все Приднепровье заполонили королевские жолнеры, - рассудительно вставил кто-то из старших казаков. - Иуда своим поцелуем предал Христа, не собирается ли и пан Кричевский заработать сребреники от коронного гетмана? - Не городите чепухи, - строго сказал Карпо Полторалиха. - Именно помощь полковника нам сейчас и нужна. Берусь с несколькими хлопцами вывезти Богдана из Боровицы, я там каждый закоулок знаю. Если бы только полковник Кричевский освободил его из-под ареста. - Кого из хлопцев возьмешь с собой? - Мне все равно. Возьму Тодося Гаркушу и Лукаша Матулинского. На первый раз хватит и нас троих. А Дорошенко придется возглавить остальных и двигаться следом за нами вдоль Днепра. Ты должен отвлечь внимание гайдуков Лаща. Потому что нам с Богданом, может, придется податься за Днепр... - Можете утонуть, лед еще ненадежный. - Нам не впервой по такому льду переправляться. Значит, так и сделаем, казаки. Или, может, что непонятно? Казаки оглядывались, ища тех, кому могло быть что-то непонятно. Ведь он так просто и ясно рассказал обо всем! А уже приближалось утро, мороз крепко щипал за щеки. - Думаю, что отряду пора и в путь, - промолвил Дорошенко. И все посмотрели на затянутое снежными тучами небо. Отряд - это не один-два человека, с ним не скроешься. Надо отправиться в дорогу до рассвета. - Ты, Петр, подожди гонца от нас и двигайся окольным путем, обходя злополучный Чигирин, - посоветовал Карпо. 19 В это же раннее утро подстароста Данило Чаплинский уговаривал Гелену, стоя перед запертой дверью ее спальни: - Когда же, Геленка, обвенчаемся мы с тобой? - Ах, уважаемый пан Данило, если бы только это было одно мое горе... Подстароста стал прислушиваться. Ему показалось, что Гелена плачет, а отчего - никак он не поймет. Посмотрел на себя в зеркало, приосанился. Единственно, что мешает ему, так это лысина да, может быть, еще и возраст... Но что значит возраст, разве он первый среди литовских шляхтичей в таких летах женится на восемнадцатилетней девушке? Вон княжна Корецкая в двенадцать лет уже стала матерью, а дочь Радзивилла в пятнадцать лет вышла замуж за Яна Замойского. - Так как же, Геленка? Сегодня я жду пана ксендза, чтобы дать присягу перед объявлением в костеле о нашем бракосочетании. Хотя об этом и так уже всем известно в Чигирине. На рождество должны обвенчаться! - Лучше бы уж из Киева пригласил пан Данило ксендза. - О, где этот Киев, Геленка!.. На дворе занимался рассвет, приближалось утро, дышавшее зимней прохладой. Подстароста уже и гостей пригласил на сегодня. Неужели он не способен уговорить эту девчонку! Если не уговорить, то... Разве не так поступали и знатные сенаторы, даже пан Сапега, заручившись согласием родителей невесты! Он уже несколько дней тому назад объявил чигиринскому панству о том, что женится на Гелене. - Долго ли еще я буду ждать твоего ответа, Гелена, неразумная девчонка? - разгневанно пробормотал, врываясь в спальню девушки. Но на пороге остановился. Девушка рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Ему хотелось подойти к ней, может, пожалеть, а то и... плетью "приголубить" непокорную. Вишь, блажь в голову пришла, капризничать стала. Поздно уже! Все жители Чигирина, жолнеры знают об их браке!.. Гелена подняла голову, заплаканными глазами глядя на своего палача жениха. Что может она сделать, одинокая сирота? Сколько может оттягивать? Видела она, как мышь пытается обмануть кота, когда тот отвернется или станет лизать лапу. Мыши невдомек, что кот только делает вид, будто не видит и не знает ее намерений. Все в Чигирине уже знают... - Пан обещал исполнить любое мое желание, если я соглашусь на брак с ним, - промолвила она сквозь слезы. Гелена, словно мышка, прибегает к разным уловкам, лишь бы спастись. А Чаплинский расценил ее слова по-своему: Гелена согласна выйти за него замуж! - Какое желание, моя любимая невеста? Говори, все исполню. - Мне хотелось бы выйти на улицу, прогуляться по двору немного, чтобы на свободе обдумать свое решение. Такая чудесная погода на дворе, а я сижу в доме. Не по турецкому же обычаю пан хочет взять меня, держа все время взаперти. - Хорошо, моя дорогая невеста. Выходи хоть на улицу, только не вздумай бежать... - Это было бы самоубийством, разве я этого не понимаю? А мне жить хочется, пан Данило, и я желала бы на свободе убедить себя, что выхожу за вас замуж по своей доброй воле. Я ведь на всю жизнь стану женой и, наверное... госпожой. Чаплинский даже засиял от радости. Она говорит как обрученная! - Да-да, моя любимая, станешь женой и госпожой! Пожалуйста, иди погуляй! Только дай слово, моя милая, что не убежишь, ведь все равно стражу я предупрежу. Да, собственно... - Даю честное слово, мой пан... жених! Пускай следит за мной охрана, лишь бы я этого не видела. - Может быть, Геленка задумала наложить на себя руки?.. Гелена так горько и искренне засмеялась, что Чаплинский даже пожалел о сказанном. Какие еще нужны ему доказательства? Молодая девушка любит жизнь, а она не так уж плоха у нее, хотя бы взять и предстоящее замужество. Она еще успеет взять свое от жизни! Успеет! 20 Чаплинский возвращался к себе в комнату в приподнятом настроении. Встретил горничную и даже не обратил внимания на ее озабоченность. - Ничего не изменилось, почтенная Дарина! Обед для гостей на двадцать-тридцать персон. Будут пан ксендз, паны шляхтичи из Корсуня и Смелы. Очевидно, будет и полковник Кричевский. Но об этом потом... - Полковник Лащ вас ждет!.. - сообщила горничная. Чаплинский быстро прошел в дверь, на которую указала рукой горничная. Как раз Лаща он и забыл пригласить на сегодняшний обед. Как кстати он приехал! Во дворе староства скучился целый отряд всадников, а полковник Лащ заехал во двор Чаплинского, находившийся рядом. - Кого я вижу! - радостно воскликнул Чаплинский, хотя и не мог скрыть своей озабоченности. - А как же с ним, с заключенным? - с тревогой спросил подстароста. - Привез, как условились! Куда прикажешь, пан подстароста, сдать Хмельницкого? Чаплинский, как совершивший удачную сделку купец, потер руки. - В доме староства есть холодная с крепкими решетками и надежными запорами. Чигиринские мастера два дня возились с ними. А своих казаков, пан Лащ, куда-нибудь убери. Сегодня у меня двойная радость! - Не женишься ли на старости лет? - Ты бы лучше прикусил язык. Какой я старик, когда мне только каких-нибудь сорок пять или сорок шесть лет... - Да кто их будет считать, боже мой, уважаемый пан Данило, если бы даже было и пятьдесят! Лишь бы здоровье да невеста не обращала на них внимания... Вот вовремя и мы приехали. Ну, я пошел, давайте ключи от холодной. Снять ли кандалы с рук Хмельницкого? - Снимай. Дубовых стен лбом не прошибет. Скажи ему что пан подстароста женится на его Гелене, пусть радуется. Сегодня пан ксендз объявит о помолвке! - Когда собираешься казнить его, подстароста? Учти - Чигирин не Боровица... - Об этом я позабочусь, пан Самойло! Живым отсюда не уйдет, даю честное слово шляхтича! Сегодня я пошлю гонцов к коронному гетману. - Не надо. Я уже послал гонца еще из Боровицы, через несколько дней получим ответ. Чаплинский пошел распорядиться об обеде. Ведь сегодня у него гости - и такое событие, такой триумф! А во дворе староства гайдуки сняли Хмельницкого с лошади, связали ему за спиной руки, перед тем как отвести в холодную. Богдан посмотрел на Чигирин, на заснеженную, словно на праздник убранную гору. Она возвышалась на фоне облачного, темного неба так же, как и прежде, зовя на свои крутые склоны. Сколько мыслей возникло у него, сколько дорогих воспоминаний она вызвала о его детстве! Плачущая мать, карий конь, первые друзья, Иван Сулима... Хмельницкого завели в темную холодную. На окне решетка, оно даже прикрыто ставнями. Гайдуки торопились, - очевидно, им надоело почти целую ночь возиться с Хмельницким. Старший из гайдуков приказал: - Пан полковник велел развязать ему руки, запоры тут крепкие! - А окно? Света для меня пожалели? Не казацкого вы рода, изуверы! - выругался Хмельницкий. - Откроем, не ори, смертник. А сам-то ты казацкого ли рода? Еще неизвестно, не из шляхтичей ли был и твой отец, - сердито ответил старший гайдук. Хлопнула дверь, грозно бряцнул железный засов. "Смертник!" - вертелось в голове слово, брошенное его палачами. Хмельницкого оставили одного, обреченного на смерть. Хорошо, что хоть ставни открыли, светлее стало в холодной! Богдан подошел к окну. За ним на улице, покрытой снегом и окутанной морозной пеленой, была воля. 21 Когда старший гайдук зашел в дом подстаросты, полковник Лащ и хозяин сидели за столом. Какое спокойствие на их лицах, сколько самоуверенности и властности! Гайдук почувствовал себя перед ними ничтожно маленьким и совсем чужим для них человеком. Ему хотелось как можно скорее уйти отсюда. - Заперли? - спросил полковник Лащ. - Заперли. А охранять ли его, не знаю. - Немедленно убирайтесь со двора! - приказал Чаплинский, повернувшись на стуле с высокой спинкой и выглядывая из-за нее. - Вы мне больше не нужны, мои слуги постерегут. - И, обращаясь к Лащу, сказал: - Сегодня я собираюсь объявить о своей помолвке с файной пленницей. - Об этом уже слышали мои воины. Нам повезло, - значит, погуляем и мы! Прикажу своему цыгану сыграть под ее окном свадебную серенаду! - Что ты, с ума сошел! Чтобы и ноги твоего цыгана не было возле моего двора! Пусть она в одиночестве подумает о своем будущем замужестве с подстаростой. Будет тут цыган твой надоедать ей... - Пан чигиринский полковник! - закричал, вбежав в столовую, дворовый гайдук так, что испугал сидевших там. Чаплинский не успел и слова вымолвить, вскакивая со стула, а Кричевский уже вошел в столовую. Он знал, что вместе с подстаростой сидит за обеденным столом и Самойло Лащ. Но полковника удивило то, что они уже успели выпить. Значит, Лащ доставил Хмельницкого в Чигирин, заранее договорившись с Чаплинским? Теперь они распивают магарыч на радостях... О том, что Хмельницкого посадили в холодную староства, Кричевскому сообщил Карпо Полторалиха. - Привезли Богдана на рассвете и бросили в холодную, - доложил ему Карпо. - Сам видел или другие передали? - переспросил Кричевский. - Мои хлопцы следили за ними. У нас есть жолнер Лукаш Матулинский, он видел. Как видно, спешили расправиться с Хмельницким. То, что его передали в руки подстаросты Чаплинского, злейшего врага Богдана, встревожило Кричевского. А сейчас он видит за столом у Чаплинского и Самойла Лаща. На южной границе Речи Посполитой начинается угрожающая прелюдия к трагическому акту. Только ли эти двое "друзей Короны", или есть и повыше их, которые ускорят этот акт? Кричевскому не с кем сейчас посоветоваться, да и нет у него времени, чтобы отправить доверенного человека с жалобой к коронному гетману. И он, как отчаянный пловец, оглядываясь на берег, бросился наперерез волнам!.. - Мое почтение полковнику пану Лащу! - вежливо поздоровался с Лащом. - Не в поход ли на татар собираетесь снова? Кажется, пан Самойло возвращался вместе с паном старостой? - поинтересовался он. Подстароста Чаплинский знал, что полковник Кричевский был возмущен его нападением на субботовский хутор и ограблением его. Чаплинский думал, что Кричевский даже не поздоровается с ним. Но тот, словно между ними ничего и не произошло, промолвил: - О, день добрый, пан подстароста! Не Новый год ли заранее встречаете со своими друзьями? Хозяин не только удивился, но и смутился. В его душе радость вступила в спор с сомнениями и страхом. - Мы с полковником Лащом дружим давно, еще с тех пор, как он был королевским стражником. Вот и заехал ко мне... - старался отвечать как можно спокойнее Чаплинский. - Вижу, вижу... Да не с задержанным ли Хмельницким заехал к вам пан Лащ? Вы ведь старые друзья с субботовским полковником?.. Эти слова были как гром среди ясного дня. От неожиданности Лащ переглянулся с подстаростой. Но Кричевский сделал вид, что не заметил этого. В ответ на приглашение подстаросты подошел к столу и сел. Кивком головы поблагодарил за предложенный ему кубок вина, левой рукой пододвинул его к себе. Все еще ждал ответа, пристально глядя на обоих. - Этот предатель, уважаемый пан полковник, сейчас является заключенным староства, - вместо Лаща ответил Чаплинский. - Заключенным староства или полка? Ведь Хмельницкого, согласно инкриминированному ему обвинению, должен судить полковой суд. Поэтому я и прибыл сюда, узнав об усердии пана подстаросты. Слишком перестарались вы, пан подстароста. Придется, пан Чаплинский, снять у холодной ваших гайдуков и поставить наших полковых жолнеров... - Пока что холодная охраняется моими гайдуками, уважаемый пан полковник" Вижу, что мне придется поставить их целую сотню. Как подстароста пана Конецпольского, я никому не передам Хмельницкого, пока не получу приказа от пана коронного гетмана! Кричевский, казалось, успокоился после такого ясного ответа. Он поднял кубок, чокнулся сначала с Лащом, а потом с хозяином. Чаплинский понял, что разговор с Кричевским не окончен, после этого он примет еще более острый характер. Хотя бы скорее возвращался от коронного гетмана гонец Лаща. 22 Во дворе Чаплинского и в соседнем дворе староства жизнь шла своим чередом. Однако происшедшее наложило на все свой отпечаток. Люди замерли в ожидании чего-то страшного. Казалось, в каждую щель подсматривает невидимое око... А внешне - всюду спокойно. Гелене разрешили выйти во двор, подышать свежим, морозным воздухом и прислушаться в тиши к биению своего девичьего сердца. Она, словно привидение, прошлась по двору подстароства, затем направилась на подворье староства. В ее голове вихрем проносились мысли. Со слов Чаплинского она знала, что в Чигирине всем известно, какая ждет ее судьба. Чигиринцы ждут пышной свадьбы подстаросты с приемной дочерью Хмельницкого. А что, если попытаться сбежать?.. Но далеко ли убежишь, куда приклонишь свою бедную головушку? Хутор в Субботове сожжен, нет и его хозяев. Каждый из жителей Субботова знает о ее судьбе, как и о том, что она по доброй воле пошла к подстаросте. Почему заупрямилась, не пошла вместе с детьми Хмельницкого? Дура, дура!.. Но ведь теперь ей не придется встречаться со старухой Мелашкой, которая всегда упрекала да поучала ее. А все из-за ее глупого бахвальства своим шляхетским происхождением. А на что оно ей сейчас? - Но все-таки я не люблю эту старую хлопку! - вслух убеждала себя Гелена. И остановилась, услышав, что кто-то зовет ее из дома староства. - Геленка! Геленка, не брежу ли я!.. Голос Хмельницкого, - словно во сне! Ведь только во сне могла она теперь слышать его. Это был единственный человек на свете, который своим умом и ласковым отцовским словом скрашивал ее сиротство. - Матка боска, кого я слышу! Пан Богдан уже здесь, в старостве? А говорили, что вас арестовали, заковали в цепи... - Не арестован, а взят в плен, как турок... Меня тут заперли как заключенного... Постарайся, Геленка, разыскать Карпа, - умоляющим тоном просил Богдан, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышали часовые у дверей холодной. И в голове Гелены как молния промелькнула мысль об утреннем разговоре с подстаростой. Перед свадьбой он должен выполнить ее последнее желание. Так вот оно, ее последнее сиротское желание! Последнее!.. Точно горная серна побежала она. Огляделась вокруг. На крыльце у входных дверей староства охраны не было. Подстароста не работает в воскресенье, поэтому там нет и охраны. Очевидно, служащие староства сейчас пьют варенуху дома, как и Чаплинский. Вошла в коридор и еще издали увидела дверь с огромным железным засовом. Но точно из-под земли перед ней выросли охранники-гайдуки. - Я должна немедленно привести пана Хмельницкого в дом подстаросты! Там и полковник Кричевский!.. - властно приказала Гелена. Даже голос не дрогнул у нее. - Панове жолнеры должны подождать тут! "А вдруг у меня не хватит сил открыть тяжелый засов?.." - подумала она в этот момент. За дверью мертвая тишина. Хмельницкий мог до сих пор ждать ее у окна. Очевидно, думает, что она приведет Карпа. Засов громко брякнул, открылась дверь. В холодной стоял бледный, как после болезни, но все такой же, с добрыми глазами, ее отчим Зиновий-Богдан Хмельницкий! - Прошу, батюшка, пойти вместе со мной к пану подстаросте! Там и полковник Кричевский... - И, понизив голос до шепота, сказала: - Пускай этот поступок будет моим свадебным подарком пану! Я беру все на себя. Пан подстароста сегодня объявляет о нашей помолвке, а после рождественских праздников и свадьбу сыграем... - Последние слова она пробормотала так быстро, что Богдан не сразу понял. - Живее, прошу! Нас ждут панове полковники!.. - И она быстро сбежала по ступенькам. Покуда Хмельницкий выбежал следом за Геленой, она уже была во дворе Чаплинского. Еще раз оглянулась, чтобы убедиться, все ли в порядке. Из-за тына навстречу им выбежал с немецким самопалом в руке обрадованный Карпо. - Дорогой мой Богдан! - воскликнул Карпо. Времени у них было мало, пожали только друг другу руки и скрылись в кустах бывшего подворья корчмы. У часовых даже дыхание сперло от волнения: убегал их заключенный! Можно ли отбить его саблями, когда у Карпа немецкий или французский самопал! Их обманули! За то, что убежал Хмельницкий, их посадят на кол. У них остается лишь одна дорога на этом белом свете... - Пускай сами садятся на кол, проклятые! Догоню Карпа Полторалиха, он таких, как мы, принимает. Пошли к нашим людям! - крикнул самый решительный из охранников и в тот же миг соскочил с крыльца, бросился в кустарник. За ним побежали и другие гайдуки. 23 Несмотря на снежную метель, полковник Скшетуский спешил в Броды. Приближались рождественские праздники, и он мчался, не останавливаясь в хуторах, лежавших на пути к Бродам. Продрогнувшие, изморенные гусары не окружали своего командира, а растянулись цепочкой, следуя за ним. Не доезжая нескольких миль до замка в Бродах, они соскочили с коней и вели их в поводу, едва волоча затекшие ноги. Сторожевые посты у ворот замка и на его башнях, возвышавшихся в четырех углах старой крепости, зорко оберегали покой коронного гетмана так же, как и при покойном Станиславе Конецпольском. Коронный гетман Николай Потоцкий прискакал из Белой Церкви, словно вырвался из турецкого плена. По поведению гусар и переглядывающихся друг с другом гонцов он догадывался, что все уже знают о его позорном бегстве от Богуна. В замке готовились к встрече праздника рождества Христова. Николай Потоцкий в этот вечер надел новый кунтуш, привезенный слугами из Кракова. Он был без сабли и пистолей, как бы подчеркивая этим, что ему не страшны восставшие недалеко от Бара посполитые. Праздники! Только сильные морозы помешали коронному гетману продолжить начатое им усмирение непокорных украинцев на Приднепровье. Теперь он хорошо понимал, что восстание посполитых, ведомых Богуном и Кривоносом, - это звенья одной и той же приднепровской цепи взбунтовавшейся черни. И он нисколько не сожалел о том, что отдал приказ арестовать Хмельницкого, заковать его в кандалы. Потоцкий надеялся, что к нему на праздник приедет сын Александр, находившийся сейчас на Украине, или специальный его нарочный с подробным докладом о положении там дел. На Украине все чаще раздаются голоса не только о Кривоносо, но и о Хмельницком. А тут еще отряды Богуна я какого-то Полторалиха рыскают в чигиринских лесах... Возрастающее недовольство на Украине наводит коронного гетмана на тяжелые мысли. Когда Николаю Потоцкому доложили о прибытии полковника Скшетуского, он даже растерялся. Почему прибыл сам полковник, а не его нарочный? Но появление раскрасневшегося от мороза, обеспокоенного, но и по-военному энергичного полковника Скшетуского ободрило коронного гетмана. В присутствии полковника он почувствовал себя воином, а не только хозяином этого дома. - Матка боска, с радостными или горестными вестями пан полковник приехал ко мне? - прервал Потоцкий приветствовавшего его Скшетуского. Любезно взял Скшетуского под руку и повел через приемную комнату в празднично убранный зал с накрытыми столами. Резкий звон шпор на сапогах Скшетуского бодрил старого воина. Как жаль, что не Скшетуский, а Лащ сопровождал его под Белой. Церковью! - Очевидно, пан Тобиаш приехал ко мне с добрыми вестями? - переспросил хозяин, движением руки приглашая гостя сесть на диван. - Вести, как всегда, уважаемый пан гетман, хорошие, когда речь идет о добрых делах. - Пан Скшетуский, кажется, выполнял благородное поручение, которое должно было принести мир нашей отчизне?.. - Ваша милость говорит о благородном поручении... А речь идет о судьбе человека. - Пан имеет в виду... - Полковника Хмельницкого, ваша милость... - Надеюсь, что пану полковнику удалось арестовать его. - Его арестовал мой сын, поручик Скшетуский, и передал казакам пана Лаща... Пан экс-королевский стражник был рад этому. Словно татарина, связали веревками пана полковника королевских войск, наказного атамана казачьих войск во Франции и так бросили в холодную. - Ничего не понимаю! Пан полковник завидует сыну, или Лащу, или... сочувствует этому врагу шляхты? Скшетуский лишь махнул рукой и, поднявшись с дивана, совсем неучтиво отошел от коронного гетмана. Звон шпор Скшетуского не ласкал уже его слух, как прежде. Потоцкий даже вздрогнул. Что это, неуважение к нему или, возможно, стряслось что-то непоправимое? - Пан полковник нервничает, забывая о том, что он является моим гостем. А сейчас уже Белька ноц [Рождественская ночь (польск.)] наступила, уважаемый пан полковник. - Да, конечно, наступила, пусть мне простит уважаемый пан коронный гетман. Сыну Скшетуского, погибшего от руки Наливайко, есть из-за чего нервничать! Почему так позорно погиб мой отец, уважаемый пан Николай? Потому, что неразумно вея себя с простыми людьми, не так, как подобает благородному человеку, уважаемый пан коронный гетман!.. Было время, когда польские паны позволяли себе шляхетские вольности. Посмотрите, какое пламя народных восстаний охватило Европу! Чего добивался граф Конде от Хмельницкого, нам неизвестно. Однако мы уверены, что Хмельницкий не замышлял ничего худого против приднепровского народа... Пора бы и нам более осмотрительно вести себя с людьми. Почему мы так не по-человечески относимся к украинцам? У Потоцкого все шире и шире открывались глаза, он не понимал полковника, беседовавшего с ним, как шляхтич со шляхтичем. Но ведь Хмельницкий не шляхтич, и устранение его является победой шляхты над врагом. Неужели шляхтич, потомок знатного рода поляков, не понимает этого? Неужели он не понимает, что Хмельницкий становится грозной силой, и это ясно не только знатной шляхте, силой которой, к большому сожалению, хочет воспользоваться и король в борьбе за самовластье! А это страшно. Хмельницкий может стать опасным оружием Владислава в его стремлении ограничить права шляхтичей! - Ведь Хмельницкий не шляхтич, пан Скшетуский, а хлоп, обученный в иезуитской коллегии по милости великого гетмана Жолкевского! Разве пан Тобиаш не знает о том, что ученого хлопа надо бояться больше, чем бешеного пса! Хмельницкий сейчас в наших руках, благодарение Езусу, - поднял вверх руку коронный гетман, словно хотел дотянуться к наивысшему для него судье. 24 В пылу спора, раздумий и тревожных настроений коронный гетман не заметил, как в зал вошел по-дорожному одетый взволнованный воин. - Что еще случилось? Снова гонец и снова экстренный? - встревоженно спросил Потоцкий. - Хмельницкий сбежал из-под ареста! - тихо произнес гонец, словно прося у хозяина прощения за то, что испортил ему праздничное настроение. - Будьте прокляты, сволочи!.. Посадить на кол! - исступленно закричал коронный гетман. - Но, уважаемый пан коронный гетман, некого сажать на кол. Хмельницкого освободили сами гайдуки, которые охраняли его в холодной! - продолжал гонец, предполагая, что гетман не понял его сообщения. Потоцкий растерянным взглядом окинул гонца, потом Скшетуского, прижал руки к груди и даже посинел от ярости и испуга. - Как это произошло, докладывай, хлоп! - наконец промолвил гетман. - Где в это время находился мой сын, пан Александр? Где были его войска? Почему и каким образом удалось этому гунцвоту вырваться из холодной? Ведь мне докладывали, что отковали новые запоры, сам подстароста позаботился об этом... - Вот я и докладываю вашей милости коронному гетману, что запоры-то сделали новые, а людей для охраны Хмельницкого поставили тех же. Сам подстароста назначил четырех самых исправных гайдуков. Все они чигиринцы, ну и убежали вместе с заключенным. Все они ушли к Карпу Полторалиха... Передавали люди, что Хмельницкий был на могиле своей жены, - говорят, плакал. Будто бы, давая клятву казакам, сказал, что смерть жены на все открыла ему глаза. "Не Данило Чаплинский, - сказал он, - а целая шайка великопольской шляхты делает украинских детей сиротами. Мы им этого, оказал, не простим никогда..." А тут еще одна новость, ваша милость пан коронный гетман. - Какая? Говори! Вижу, хороший подарок решили преподнести мне, коронному гетману, верноподданные Короны в канун рождества! - Из Австрии возвращаются наши жолнеры и казаки. В Европе подписали мир... - Ну и что же тут за новость, черт возьми! - Да еще какая! Вместе с этим войском возвратился из-под Дюнкерка какой-то сын Кривоноса с целым полком казаков, вооруженных французскими самопалами. Полковник Мартын Пушкаренко с таким же оружием вернулся оттуда в Лубны. Иван Золотаренко тоже уезжал из Чернигова на войну во Францию, а когда вернулся оттуда, был незаслуженно обижен паном Адамом Киселем. Вот он и окопался с целым полком казаков в Нежине, объявив себя полковником Нежинского казацкого полка... Коронный гетман махнул рукой. Хватит, хватит! Подошел к столу, налил кубок вина и залпом выпил. Затем повернулся лицом к Скшетускому, упершись обеими руками в стол, и почти шепотом сказал: - Что вы теперь скажете, пан полковник? Как видите, пламя народных восстаний разгорается не только в Европе! - Пока что могу повторить то же самое, ваша милость пан гетман. Мне было известно о возвращении из Европы войск наказного Хмельницкого. Этого и следовало ожидать после такого оскорбления и унижения их атамана. Но в полках реестрового казачества насчитывается и без них свыше шести тысяч человек! - Не все же вернулись, уважаемые панове, - промолвил снова гонец. - Какой-то полковник Иван Серко остался под командованием французского гетмана... - Где сейчас Хмельницкий? - прервал его Потоцкий, с трудом сдерживая гнев. - Где он сейчас, не знаю, уважаемые панове. Пушкаренко привел из Европы и его сотню чигиринских казаков из полка пана Кричевского. - Казаки этой сотни тоже ушли с предателем? - Говорят, что да. А куда ей деваться, если их атаман оказался в таком положении? Теперь около трехсот казаков объединились вокруг него, оплакивающего свою жену. - Где полки королевского стражника? Гонец и не собирался отвечать на вопрос, в тоне которого чувствовалось смятение, а не гетманская властность. Он обо всем доложил. Скшетуский махнул рукой. Гонец, поклонившись гетману, вышел из комнаты. - Должен признаться, Тобиаш, мне тяжело сознавать, что ты более мудро оценил нынешнее положение Речи Посполитой, - тихо произнес Потоцкий. - Поэтому тебе придется немедленно выехать на Украину и гасить там пожар, который мы, шляхтичи, неразумно раздули. Ведь взбунтовался какой хлоп! Под его началом около трех сотен вооруженных головорезов! Нам надо обезоружить Хмельницкого. Возможно, придется восстановить его в том же звании и назначить на полк, хотя бы и в Белой Церкви. Скшетуский понимал состояние коронного гетмана, озабоченного положением в Чигирине. У Хмельницкого около трехсот казаков, но чтобы усмирить их, мало одного полка Барабаша! - Не поздновато ли беремся за ум, ваша милость? Боюсь, слишком резким поворотом своей политики в отношении казачества мы лишь выкажем свой испуг, хотя я и согласен с тем, что мы должны изменить политику. Ибо похоже на то, что и без нашего вмешательства политика в отношении наших восточных границ претерпит обновление, подобно тому как это происходит с деревьями, которые сбрасывают с себя пожелтевшие листья, чтобы снова зазеленеть... Но нам при этом следует проявить гибкость и ум... Разумеется, я должен быть там, как уполномоченный пана коронного гетмана. Мне надо успеть уговорить, успокоить Хмельницкого, - может, и удержать от необдуманных действий. Он не шляхтич, но думаю, этой беды можно было бы уже давно избежать. Надо только не подчеркивать его происхождения во время наших переговоров с ним. Если и зайдет об этом речь, признать его шляхетское происхождение. Надо спешить, чтобы он в таком настроении не успел уйти на Сечь. Потому что если Хмельницкий отправится туда, то нам, уважаемый пан Николай, трудно будет его вернуть обратно. Это неразумно. Путь к Сечи нам навсегда преградила Кодацкая крепость. Казаки обходят ее в обоих направлениях, а нам... Теперь-то уже и в одном направлении не пройти. И последнее: советую вам, пан гетман, держать при себе своего сына. Тут он вам определенно пригодится... Скшетуский звякнул шпорами, разбудив задремавшего маршалка дома, который собирался торжественно сообщить о приезде первых гостей, приглашенных на праздник. 25 Черной ночью накануне рождественских праздников собрались в чигиринском лесу возле Субботова казаки, ожидая приезда Богдана. Именно черной была эта молчаливая и морозная рождественская ночь в лесу. Казаки передавали друг другу весть, что реестровые казаки, возглавляемые Барабашем, выступили из Черкасс, направляясь через леса на Смелу. Комиссар реестрового войска Станислав Потоцкий с жолнерами спешит в Чигирин. Возвратился из Киева к войскам и сын Потоцкого Стефан. Хмельницкий бродил по пожарищу субботовского хутора, словно привидение, когда Карпо сообщил ему горестную весть о продвижении королевских войск вдоль Днепра. - Успеют ли наши хлопцы поговорить с людьми в полках? - словно очнувшись от задумчивости, спросил Богдан. - Несколько человек я послал еще позавчера, а Лукаш днем "сбежал" от меня... - Думаешь, они поверят, что он сбежал от нас? - Должны поверить... Карло помчался на Чигиринскую дорогу, выполняя, возможно, последнее желание Богдана. Именно за этой дорогой и следил Хмельницкий, бродя по пожарищу и прислушиваясь к биению собственного сердца да к топоту конских копыт на дороге. Богдану подали коня. Он вскочил в седло, не расспрашивая, чей это конь, молча выехал на Чигиринскую дорогу. Навстречу показались всадники. Кони их храпели от бешеной скачки. - Эй, кто на конях? - крикнул он, как было условлено. - И в седлах! - откликнулся Карпо. Придержали разгоряченных коней. Одновременно с Карпом соскочил со своего коня и Станислав Кричевсккй. Это за ним ездил Карпо в Чигирин. - Полковника чигиринского или друга-побратима вижу я! - воскликнул Хмельницкий. - И полковник и друг, мой Богдан! - отозвался Кричевский. - Друзья встречаются по велению сердца, а полковники, может, и по воле злой судьбы. Да к черту подобные разговоры в такую суматошную ночь! У нас нет на это времени. - Даже ад не лишит нас времени, дорогой кум! Положили руки друг другу на плечи, обнялись, как настоящие, искренние друзья. - Какая злая доля разъединила нас, Богдан, и забросила на противоположные берега жизни! Приходится украдкой встречаться на этом пожарище, у могилы покойницы скрывать свои чувства. - Не хотелось бы мне, мой друг Стась, слышать это! Доля или обездоленье одного из нас, как у близнецов, ранит обоих. Единственное утешение для меня, что мне не нужно рассказывать тебе, все уже сказано моими злейшими врагами. Хочу только обнять тебя на прощанье. А расстаемся мы с тобой, по всему видно, надолго, - может, и навсегда... - Не говори так, Богдан. То, что расстанемся надолго, может, и к лучшему. Ибо я верю, что время смоет всю эту гадость. Отправляйся же в путь поскорее, потому что я уже получил приказ выступить с полком в погоню за тобой. - Так ты выступаешь? - спросил его Богдан. - Да, Богдан, обязан выступить! Но не раньше рассвета, да и то без полковника Пешты. Поэтому хорошенько подумай, дружище, - пожалуй, будет лучше, если ты уйдешь немедленно отсюда. О том, что я уже изменил им, тебе известно. Но изменить побратимству ой как тяжело! А что тут придумаешь умнее, если таким, как я есть, пригожусь еще тебе, да и совесть моя будет чиста. Богдан уже не сдерживал своих чувств. - Нет, драться с тобой, Стась, не буду, - пускай рука у меня отсохнет. Даже если тебе придется напасть на меня, разве что своих хлопцев пошлю. И тогда велю тебя не трогать. Да, мне лучше уйти. - Уходи, друг, покуда не поздно, потому что могут настичь. А ведь от полковника Пешты на такой кляче тебе не убежать, это ясно. Оба умолкли, еще раз обнялись, прощаясь. - Если хочешь смерти Пеште, пошли его вдогонку за мной... Братское тебе спасибо, Стась, за эти радостные минуты нашей встречи. Я все-таки заеду к детям, покуда твой Пешта соберется в погоню за мной. Хмельницкий направился к Карпу, державшему его коня. - Погоди, Богдан, - остановил его Кричевский. - Садись на моего коня, и тебя на нем не только Пешта, но и сам нечистый не догонит. Так велит мне чувство дружбы. На этой кляче ты далеко не уйдешь. Оставь ее мне. Скажу, что напали казаки Хмельницкого, и если бы не доброта пана Карпа Полторалиха, может быть, и живым не остался бы... А тебе по-братски советую: немедленно уходи отсюда! С детьми еще свидишься. Карпо присмотрит за ними. Богдан вскочил на Стасевого коня. Конь зафыркал, присел на задние ноги, словно брал разгон. А в следующее мгновение заплясал на месте, будто примеривался, с какой ноги пускаться вскачь. - Убегаю, чтобы крепла наша дружба. Лучше бы нам не встречаться в бою! - крикнул Богдан, поворачивая коня в лес. Он не услышал, как Карпо провожал его друга и ратного соперника. 26 Коронный гетман вынужден был отложить поездку в Краков на традиционные рождественские праздники. Не до праздников было ему. Голова раскалывалась от дум, душу терзали сомнения, зароненные словами Скшетуского. Может быть, болезнь пристала к сгорающему от злости коронному гетману. С Поднепровья присылали гонца за гонцом. Тревожно начался новый год. А тут еще два черкасских полковника прислали ему изменника. Это был жолнер Лукаш Матулинский. Жолнер уверял, что он убежал от предателей казаков из Чигирина. Полковник Барабаш, кажется, верит раскаявшемуся жолнеру, а Илляш Караимович теперь не доверяет ни одному воину, который побывал у Хмельницкого. Так доложил Потоцкому нарочный, доставивший Матулинского. Гетман пожалел, что именно сейчас нет рядом с ним полковника Скшетуского. Он бы занялся этим нудным делом. - Если жолнер королевского войска изменяет присяге, он заслуживает смертной казни. Известно об этом пану жолнеру? - спросил коронный гетман, пристально глядя в глаза Матулинского. - Известно, что это самое справедливое наказание изменнику, ваша милость пан коронный гетман, - спокойно ответил Матулинский. - Но я ведь не изменял, когда по приказу вашей милости сопровождал полковника Хмельницкого... - По моему приказу? - удивился гетман. - А как же, ваша милость... Пан Радзиевский приказал: глаз не спускать с него, так велел его милость коронный гетман. Так и действовали мы, покуда... - Почему же пан жолнер оказался у какого-то Дорошенко... или Карпа? - Потому, что не так-то легко нам, жолнерам, вырваться из их когтей. У каждого из них огнестрельное оружие, добытое у французов или немцев. Должен был обдуманно поступать, ища путей к возвращению. Вот и попал к черкасским полковникам. Думал, что они защитят меня, а получилось... - Хорошо пан рассказывает, но пусть это проверяют сами черкасские полковники, - прервал Потоцкий оправдывавшегося жолнера. - Верните жолнера к полковнику Илляшу, пускай он своим судом допрашивает и судит его. Или... - вдруг он вспомнил свой разговор с полковником Скшетуским. - Разыскать полковника Скшетуского и передать ему этого жолнера. Пусть он разберется и накажет... - Полковник Скшетуский выехал из Бара, ваша милость, - доложили гетману джуры. Но гетман махнул рукой, - мол, приказ отдан. Старшина из отряда гетмана лишь руками развел. Где теперь найдешь полковника Скшетуского, коль он так поспешно выехал из Бара. Очевидно, он по кратчайшей дороге через Умань направился в Чигирин. Возможно, он и не остановится в Умани, - полковник не любит вслепую нарываться на опасность. Пришлось отправить Матулинского в сопровождении жолнеров по кратчайшей дороге в Умань. Жолнеры торопились, уже приближался вечер. Старшего гусара, возглавлявшего отряд из пожилых жолнеров, беспокоила и трудная зимняя дорога, да и сам опасный заключенный. - Тебе, пан Лукаш, лучше было бы умереть, чем тащиться по такому бездорожью неизвестно куда, - сказал гусар, подъехав к возу, на котором везли Матулинского. - Умереть, говоришь, братец? Хорош совет, даже страшно слушать. За что я должен умирать, пан гусар? Разве я не мог бы вот так, как и вы, панове жолнеры, вести какого-то изменника? Все-таки служба, а дома дети ждут на праздник. - О детях уж лучше бы и не вспоминал, пан жолнер, - будь проклята такая наша жизнь. Зарубим тебя где-нибудь в лесу - кто станет проверять нас? Каждый изменник пытается бежать. Вначале Матулинскому показалось, что гусар шутит. Четыре жолнера, ехавших впереди, не прислушивались к разговору, не оглядывались на воз, зная, что их старшой бдительно следит за арестованным. Матулинский встревожился, подумав о том, что от этого кровожадного изверга всего можно ожидать... - Что это, в честь праздника шутит старшой? - спросил Матулинский, пытаясь найти ключ к душе гусара. - Мне не до шуток! Вон, пальцы примерзают к оружию. Где-то у черта на куличках эти Лубны?.. - в словах гусара звучала угрожающая решимость. - Хотя бы в костел сводили, чтобы перед смертью очистить душу покаянием. Что я вам худого сделал, братья жолнеры, что пан гусар на мою жизнь посягает? Я тоже был таким же подневольным слугой, как и вы, но не убивал невинных... - Ты не раздражай меня своим жолнерством! Поймался на измене, вот и помирай, а не разглагольствуй... - Старший гусар выхватил саблю из ножен. Колонна уже давно двигалась по лесу. Жолнеры, ехавшие впереди, увидев, что воз остановился, тоже придержали, коней. - Погоди, пан гусар, куда торопиться, вон уже следы видны. Может, скоро нагоним пана Скшетуского и сдадим ему арестованного. Может, у человека и в самом деле есть детки... - Конные жолнеры окружили воз, на котором лежал арестованный, взялись за рукоятки сабель. Они стояли молчаливые, мрачные и загадочные. Гусар испуганно оглянулся. Опустил карабелю, вложил ее в ножны. - Смотри, поверили!.. Гусары любят пошутить... - захохотал он слишком громко, так что эхо разнеслось по лесу. - Поверили или нет, пан старшой, а полковнику Скшетускому я обязан доложить о вашем своеволии. Не так ли, панове жовнежи? - обратился ко всем коренастый жолнер. - Или же давай, пан гусар, отпустим его, пусть прячется в кустах от волков. Скажем, сбежал, и делу конец, - посоветовал другой жолнер. На дороге они увидели следы сначала одного, а дальше целой группы всадников. Возможно, они хотят нагнать полковника Скшетуского или кого-нибудь другого... Жолнеры переглянулись между собой, посмотрели на старшого гусара. Однако не остановились, когда выехали на утоптанную отрядом дорогу. - Что теперь скажет пан старшой? - обратились жолнеры к гусару. - Очевидно, пан Скшетуский то же самое сделает с ним... И не закончил свою мысль. Кто-то в это время из лесной чащи крикнул: - Мир или война, панове жолнеры?! - Какая там война, панове казаки! Несем королевскую службу, - вынужден был ответить гусар. - Службу? Гонцы какие-нибудь или... Да, вижу, связанного человека везете. Кто этот несчастный? Жолнеры окружили воз, чтобы закрыть лежавшего на нем Матулинского. Им не хотелось показывать его казакам... Но Матулинский понял, что ему нечего прятаться от казаков. - Они хотят убить меня в лесу. Если бы не эти честные жолнеры, может быть, уже убил бы меня вот тот пан гусар! - услышав украинскую речь, крикнул он с воза. - Это они умеют делать, - где вздумается, там и режут нашего брата, как вола. Эй, пан Назрулла, тут какой-то человек в беду попал! - воскликнул казак. Из кустов выехал полковник в сопровождении нескольких казаков. - Кто ты? - спросил Назрулла, подъехав к возу. И, не дожидаясь ответа, выхватил из-за пояса кинжал, разрезал веревку, которой был связан Матулинский. - Зовут меня Матулинским. Сейчас я - пленник этого изверга гусара из охраны коронного гетмана, - не задумываясь, ответил Лукаш Матулинский. - Ха-ха-ха... - захохотали казаки, - коронного гетмана... Получается, смертник, братец, как и мы, по милости все того же коронного палача! - А ну-ка, хлопы, давайте проучим этих грязных изуверов! - крикнул один из казаков. - Йок, не надо проучим! Сам шайтан да горькая жизнь пусть проучит дурака жолнера. Отобрать у гусара коня, оружие и отпустить, пусть идет под охраной жолнеров, - приказал Назрулла. Лукаш Матулинский не раз слышал о Назрулле. Хмельницкий рассказывал ему о том, какая горькая судьба забросила его на украинскую землю. Признаться ли ему, с каким поручением пришел он к старшинам Черкасского полка, или промолчать? Долго раздумывал над этим и только сказал: - Полковник Хмельницкий, уезжая на Сечь, приказал нам присоединиться к воинам украинского народа. Но ведь всюду шныряют отряды коронного гетмана. Вот и схватили меня эти негодяи... 27 Богдан Хмельницкий, поторапливая Дорошенко и Карпа, прискакал в монастырь. Словно ветер влетел в келью, где жили его дети с Мелашкой. Разбуженные дети, прижавшись к старухе, оторопело смотрели на отца. Они видят, что он спешит, виновато улыбается, окидывая их взглядом. Только младший сын Юрко первым прижался к отцу. - Нет у нас мамы... - заплакал мальчик. - Нет, Юрко, нет! Мамы у вас нет, но жив еще отец!.. Вот разыскать только должен нашего Тимошу на Запорожье... - Бегите и вы, татусь! - со стоном, тяжело вздохнув, сказала старшая дочь, по-взрослому понимая, куда торопится ее отец. - Да! Да, беги, а... мы как-либо переживем, - успокаивала Богдана постаревшая от свалившегося на нее горя Мелашка. - Своего дома у детей все равно нет, а отсюда нас не выгонят добрые люди. Богдан спешил сюда, чтобы поговорить с детьми и Мелашкой, успокоить их. У него сжималось сердце от угрожающей неизвестности, от напряжения. А как хотелось ему обласкать детей, посоветоваться с Мелашкой, поблагодарить монахинь! Нежно, по-отцовски, ласкал рукой по голове Юрка, глотая слезы, комком подкатывавшиеся к горлу. Осматривался, привыкая к сонным детям. А как он сам нуждался в утешении и поддержке! Кончалась ночь, приближался рассвет. Стоит ли ему задерживаться здесь и подводить полковника Кричевского? - Должен же я был встретиться с детьми, - говорил он Карпу, словно оправдываясь перед ним. - Тебе, Богдан, надо немедленно покинуть эти места, - настаивал Карпо. - Ведь уже и утро скоро, а Кричевский сдержит свое слово... Если захочешь передать что-то важное полковнику, делай это только через меня. Так советовал Кричевский, потому что больше никому другому, кроме меня, он не поверит. Но долго ли мне придется сидеть тут с детьми? - Не только с моими детьми, Карпо, но и со своей семьей. Детей они не тронут. - Не говори, Чаплинский на все способен, - не унимался Карпо. - Говорю тебе, не тронут! Не забывай, Карпо, что у них тоже есть дети. Сожгу дом, все пущу по ветру, до десятого колена уничтожу, ежели хоть пальцем тронут детей! Так и передавай людям. Не надоедай Кричевскому. О причастности Гелены к моему побегу постарайся, чтобы никто не узнал. Может, стоит и припугнуть ее за измену. - Думаю, что этого делать не следует, она хорошая девушка, - совсем неожиданно заступился за Гелену Дорошенко и покраснел... Хмельницкий посмотрел на него, но ночная