"Дитя ветра, дитя солнца, кто такие каты?
Те, кто нянчится с детьми, те, кто приносит смех, вот кто такие
каты."
Это была любимая забава келов - шон'ай. Десять одетых в черное мужчин
и женщин сидели кружком в полутемном круглом холле Келов в средней башне
Дома. Они были воинами и играли не парой камешков, как играют дети, а
острыми, как бритва, клинками ас'сеев, которые могли ранить и даже убить.
Ронялось имя, щелкали пальцы, и ас'сеи летели сквозь круг сидящих игроков.
Опытные руки ловили их на лету за рукоятки, отбивали ритм и посылали
клинки дальше при звуке следующего имени.
"Дитя огня, дитя звезды, кто такие келы?
Носящие мечи, слагающие песни, вот кто такие келы."
Они играли молча, руки и оружие, плоть и сталь подчинялись единому
ритму - старому, как само время, и знакомому, как собственное детство. Эта
игра не была обычным развлечением; за простотой слов скрывался глубокий
смысл. Она звалась Игрой Народа.
"Дитя рассвета, дитя земли, кто такие сены?
Те, кто составляет руны, кто правит домом, вот кто такие сены."
Тот из кел'ейнов, кто промахивался, кому изменяло зрение или
выдержка, не ценился в Доме. Мальчики и девочки, а также женщины Катов
играли камешками, чтобы отточить свое мастерство. А те дети, что
становились кел'ейнами, впоследствии играли только острыми клинками. Келы,
подобно женщинам и детям добродушных Катов, громко смеялись во время игры.
Жизнь тех, кто принадлежал к касте Келов, была недолгой, но яркой и
радостной, как у мотыльков. Осознавая это, Келы наслаждались жизнью.
"Дети будущего, дети настоящего, кто мы?
Мечтатели, носители жизни, вот кто мы?"
Со скрежетом открылась дверь. По всем закоулкам башни прокатилось
эхо. В холл буквально ворвался сен Сатель и без лишних церемоний
устремился к игрокам.
Ритм нарушился. Клинки остались в руках Ньюна, самого младшего
кел'ена. Все келы, как один, склонили головы в знак почтения перед Сателем
с'Делас, главой касты Сенов, ученых. Он был одет в золотистые одежды и
ворвался в погруженный в полумрак зал воинов-келов словно луч света.
Сатель был очень стар - старше всех, живущих в Доме.
- Кел'ант, - тихо сказал он, обращаясь к Эддану, главе касты Келов. -
Кел'ейны... есть новости. Прошел слух, что война закончилась. Регулы
запросили мира у людей.
Наступила мертвая тишина.
Едва уловимое движение. И клинки ас'сеев, просвистев в воздухе,
воткнулись в разрисованную фресками дальнюю стену.
Самый юный кел'ен поднялся и, закрыв лицо вуалью, покинул
собравшихся, усугубив охватившее всех смятение.
Сен'ант и кел'ант посмотрели друг на друга. Два старика, два
родственника, оба беспомощные в своей печали.
Из глубины непроницаемо-черной тени показалась громадная, с покатыми
плечами, рыжеватая туша дуса. Огромное, массивнее любого человека,
животное вперевалку вступило в круг света с обычным для дусов
меланхоличным выражением на морде. Оно бесцеремонно протолкалось между
двумя старейшинами и, ища ласки, положило голову на плечо кел'анта,
который был его хозяином.
Кел'ант Эддан погладил зверя своей сморщенной от старости ладонью и
посмотрел на старого ученого, который, если забыть о делении на касты и о
различии в обязанностях, был его двоюродным братом. - Этому можно верить?
- спросил он, и в голосе его прозвучала призрачная нотка надежды.
- Да. Это не городские сплетни. Информация поступила по официальным
каналам регулов. Скорее всего, ей можно верить. - Сатель подобрал свою
мантию и, зажав ее между колен, опустился на покрытый ковром пол между
кел'ейнами, которые потеснились, чтобы дать ему место в круге.
Эти десять были, за единственным исключением, старейшинами Дома.
Они были мри.
На их языке это означало, что - часть Народа. Другие расы на их языке
именовались ци'мри, что означало чужаки, и в этом слове слились воедино
философия и религия мри, а также личное отношение старейшин.
В облике мри преобладали золотистые тона. Их легенды гласили, что они
- дети солнца: кожа, глаза, густые гривы волос - все было бронзовым или
золотистым. Они были расой стройных высоких людей, с длинными изящными
руками и ногами. Их чувства даже в старости сохраняли свою остроту, в
особенности - слух. Золотистые глаза были окружены двойным рядом ресниц,
выполнявших функцию мигательной перепонки, защищая глаза от пыли.
Другие расы считали мри расой воинов-наемников, так как чужаки видели
в основном келов, крайне редко сенов и никогда - катов. Мри нанимались на
службу к чужакам. Они служили регулам - неповоротливым ци'мри-торговцам,
что были родом с Нурага, из системы звезды Маб. В течение многих столетий
кел'ейны мри защищали межзвездную торговлю регулов. Как правило, их
нанимали торговые компании регулов для защиты от амбициозных и
безжалостных конкурентов. А следовательно, мри приходилось сражаться
против мри. Эти годы и такого рода служба оказывали благотворное влияние
на Народ. Кел'ейны соперничающих компаний сражались друг с другом в
традиционных поединках. И так было всегда. В вооруженных столкновениях
оттачивалось мастерство мри, погибали слабые, возвеличивались сильные. И
ци'мри регулы уверились, что сами они не способны сражаться; что им самим
не под силу разобраться в военной стратегии, так что регулы препоручили
келам мри самим улаживать конфликты, дабы те вели войны в соответствии с
собственными традициями.
Но в последние сорок лет мри служили регулам, объединившимся в борьбе
против цивилизации землян. Это был жестокий, мерзкий конфликт, не
приносивший ни чести, ни славы, ни удовлетворения от борьбы. Старейшины
мри были достаточно стары, чтобы помнить прежнюю жизнь, и потому отчетливо
видели те перемены, что привнесла в их жизнь эта война. И эти перемены им
жутко не нравились. Земляне были стадными животными и нападали целыми
ордами. Других методов ведения войны они просто не признавали. Мри,
которые обычно воевали по одиночке, не сразу разобрались в происходящем и
заплатили за эту горькую истину своими жизнями. Земляне отрицали а'ани,
честные поединки, оставляя без внимания вызовы на бой. Они признавали лишь
свой собственный метод ведения войны - тотальное уничтожение.
Мри перебороли себя и снизошли до того, чтобы изучить врага. Они
принялись подгонять под его манеру свои боевые операции и свои отношения с
регулами. Мри были профессионалами во всем, что касалось войны.
Модернизация ин'ейн, древнего оружия, которое использовалось в а'ани, была
немыслима и недопустима, но модернизация захен'ейн, нового оружия,
разработка все новых и новых его модификаций, была делом принципа,
проверкой их профессионализма в деле, которому они посвящали свои жизни.
Регулы, к несчастью, были не в силах приспособиться к новой тактике.
Они обладали безграничной, практически абсолютной памятью. Они никогда не
забывали свершившихся фактов, но грядущие события обычно ставили их в
тупик: регулы были не в состоянии строить планы на будущее. Раньше регулы
полностью полагались на мри в вопросах личной безопасности, а способность
мри к предвидению - ибо мри обладали воображением - компенсировала
бессилие регулов перед неведомым. Но в последнее время война начала
уносить жизни регулов и наносить урон их собственности, поэтому они решили
взять управление в свои неопытные руки. Основываясь на собственных оценках
и представлениях, регулы отдавали приказы на проведение боевых операций,
заранее обреченных на провал.
Мри повиновались из благородства.
Мри гибли тысячами из благородства.
В этом мире, в Доме, жило только тринадцать мри. Двое были молоды.
Остальные определяли политику. Это был совет старейшин, ветеранов. Много
лет назад в Доме было не менее двух тысяч одних только келов. Сейчас же от
них осталась лишь крохотная горстка, остальные ушли на войну, навстречу
смерти.
И их война была проиграна регулами, которые запросили мира у землян.
Сатель окинул взглядом этих старых кел'ейнов, настолько старых, что
они уже давно пережили срок, отпущенный воинам. Память их хранила так
много событий, что они уже приближались по объему знаний к сен'ейнам. Они
были Мужьями Матери, наставниками по боевому искусству, когда здесь еще
были дети Катов, которых следовало учить. Среди них была и Пасева -
единственная женщина-кел, оставшаяся в живых. В искусстве владения оружием
она уступала только самому Эддану. Здесь были Дахача и Сайрен из Нисрена,
Палази и Кварас, и Лит из Гурагена. Они покинули свой вымерший Дом и были
приняты Матерью этого Дома, как Мужья. Были здесь Лирен и Дебас, родные
братья из другого вымершего Дома. Все они принадлежали к тем временам,
которые уже прошли и которых Народу уже не суждено увидеть вновь. Сатель
чувствовал их печаль, ощущал, как передается она животным, которые
беспокойно завозились в тени за их спинами. Животные, которые звались
дусами, не питали дружеских чувств ни к одной касте, кроме воинов-келов.
Дус Эддана презрительно обнюхал золотую мантию ученого, но придвинулся к
нему поближе и бесстыдно подставил свой толстый лохматый бок, чтобы его
почесали.
- Эддан, - сказал Сатель, поглаживая теплое плечо зверя. - Я должен
также сказать тебе, что, судя по всему, наши хозяева уступят землянам эту
планету, если те потребуют ее при заключении мирного договора.
- Это уж слишком большая уступка, - заметил Эддан.
- Не слишком, если принять во внимание последние новости. Говорят,
что земляне наступают по всему фронту, верховные регулы полностью
деморализованы. Превосходство землян настолько велико, что они в состоянии
захватить любую спорную территорию. Они уже взяли Элаг.
Наступила тишина. Где-то в башне хлопнула дверь. Эддан вздрогнул, но
это выразилось только в движении его тонких пальцев.
- Да, земляне наверняка потребуют эту планету. Они не упускают ни
малейшей возможности для мести. И регулы оставили нас безо всякой защиты.
- Чудовищно! - пылко воскликнула Пасева. - Боги! Вовсе не было
необходимости оставлять Элаг. Мы могли бы удержать его... отбросить
землян, если бы у нас было оружие.
Сатель безнадежно махнул рукой.
- Возможно. Но для кого удерживать Элаг? Регулы бежали, прихватив с
собой все свое оружие и взяв под свой контроль корабли. Теперь мы - Кесрит
- стали границей. Ты прав, Эддан. Скорее всего, регулы не собираются
оказывать здесь сопротивление, да это и неразумно. Но мы сделали все, что
было в наших силах. Мы советовали, мы предупреждали - и если те, кто нанял
нас, отказались принять наши советы, то единственное, что мы в состоянии
сделать теперь, - это прикрыть их отступление. Они решили воевать сами, не
слушая наших советов. Теперь они проиграли свою войну, а не мы. Эта война
перестала быть нашей много лет назад. И мы в этом не виноваты. Можем
сказать это с уверенностью. Сейчас уже ничего не исправить.
- Но ведь надо было действовать раньше, - настаивала Пасева.
- Сены неоднократно пытались образумить хозяев. Мы предлагали свои
услуги и советы согласно старинному договору. Мы не могли... - Сатель
услышал шаги спускающегося по лестнице юноши, и этот звук сбил его с
мысли. Он машинально окинул взглядом холл, и тут снизу донесся грохот
захлопнувшейся двери. Эхо прокатилось по всему Дому. Сатель бросил на
Эддана взгляд, полный отчаяния. - Неужели ни один из вас не сходит и не
поговорит с ним?
Эддан пожал плечами. Самолюбие его было уязвлено, и Сатель знал об
этом. Он злоупотребил их дружескими и родственными отношениями и вышел
далеко за пределы дозволенного, высказав этот протест. Сатель любил Ньюна.
Все любили его. Но поведение кела, даже неправильное, неразумное, не
подвергалось обсуждению. Их автономия была священной. Только сама Мать
могла вторгаться в вотчину Эддана.
- Тебе не кажется, что у Ньюна есть на то свои причины? - спокойно
спросил Эддан. - Всю жизнь он готовился к этой войне. Он не дитя старого
времени, как мы, но теперь он не в состоянии приспособиться и к новым
временам. Ты все отнял у него. Что же ты ждешь от Ньюна, сен Сатель?
Сатель опустил голову. Ему нечего было возразить. Он понимал, что
Эддан прав, и попытался взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами юного
кел'ена. Никто не мог навязывать свою волю Келам или ждать от них
размышлений о будущем - эти люди жили одним днем, коротким и полным
страстей, у них не было ни прошлого, ни будущего. Такова была цена их
свободы. Они могли покинуть Дом в любой момент и жить среди ци'мри. Келы
знали свое место. Если сен'ен пытался прочесть им нотацию, они могли
опустить голову и уйти, не дослушав. Им было нечего отвечать. И разрушать
покой их разума было бесчеловечно; знание, не подкрепленное могуществом -
самый горький удел.
- Мне кажется, что я рассказал тебе все, что мне известно на данный
момент, - заговорил наконец Сатель. - Если поступят свежие новости, я дам
тебе знать. - Он молча поднялся, поправил свою мантию, отпрянув от
инстинктивно оскаленных зубов дуса. Зверь потянулся к его лодыжке. Он не
имел враждебных намерений, но укусить мог. Дусы не выказывали расположения
ни к кому, кроме кел'ейнов. Сатель остановился и взглянул на Эддана. Тот
ласковым движением руки успокоил зверя.
Сатель с опаской обошел страшные челюсти дуса и бросил прощальный
взгляд на Эддана. Но тот смотрел в сторону, словно ему было все равно,
уходит он или остается. Сатель не хотел при всех заострять на этом
внимание. Он знал своего двоюродного брата и понимал, что эта размолвка
вызвана именно их родством. На людях они всегда старались держаться
подчеркнуто официально, не нарушать этикета. Такая ситуация возникала
всякий раз, когда родственники попадали в разные касты: всегда страдала
гордость того, кто принадлежал к низшей касте.
Сатель отвесил формальный поклон остальным и вышел. Он был рад, что
покинул этот угрюмый холл, где царил полумрак, а воздух был так тяжел,
словно он впитал в себя гнев разочарованных людей и гнев дусов, который
разгорался медленно, но бывал неистов. Тем не менее, Сатель был рад, что
они выслушали его до конца. Не было ни необузданной ярости, ни неразумных
действий - худшего из того, что можно было ожидать от Келов. Они были
стары. Старики всегда сбиваются в группки, где они могут спокойно
посоветоваться друг с другом. Молодой кел'ен - одинокий воин без гнета
мыслей и без будущего.
Сатель какое-то время раздумывал, не пойти ли ему за Ньюном, но он не
знал, что скажет ему, если найдет. Его долг был доложить обо всем там,
наверху.
Когда дверь за ним закрылась, кел'е'ен Пасева, ветеран сражений за
Нисрен и Элаг, вытащила ас'сеи из треснувшей штукатурки и пожала плечами
вслед сен'анту. Она прожила дольше и видела больше сражений, чем любой из
ныне живущих воинов, исключая самого Эддана. Она играла в Игру на равных
со всеми, как и Эддан. Встретить смерть во время Игры было не менее
почетно, чем погибнуть на войне.
- Давайте продолжим, - предложила она.
- Нет, - твердо сказал Эддан, пристально глядя ей в глаза. - Нет. Не
сейчас.
Она внимательно посмотрела на него - на старого любовника, старого
соперника, старого друга. Ее тонкие пальцы ласкали острия ас'сеев, но она
поняла приказ.
- Хорошо, - сказала она, и ас'сеи, просвистев над плечом Эддана,
вонзились в нарисованную на восточной стене карту Кесрит.
- Келы восприняли вести, - сказал сен Сатель, - с большей
сдержанностью, чем я ожидал от них. Но, тем не менее, они пришлись им не
по нутру. Келы чувствуют себя одураченными, они считают, что задета их
честь. А Ньюн ушел, даже не дослушав меня. Я не знаю, куда он направился.
Я очень беспокоюсь за него.
Госпожа Интель, Мать Дома и Народа, откинулась на многочисленные
подушки, не обращая внимания на приступ боли. Боль была ее старым
компаньоном. Она присоединилась к ней сорок три года назад, когда Интель
потеряла сразу и силу, и красоту в огне, пожравшем Нисрен. Уже тогда она
была немолода. Уже тогда она была Госпожой, правившей всеми тремя кастами
Народа. Она была сеном высшего ранга, выше самого Сателя. Она была главнее
всех остальных Матерей - тех, что были все еще живы. Она знала Тайны,
которые были закрыты для остальных, она знала имена и природу Святого и
Богов. Она была хранительницей Пана - Священных Предметов. Она знала свой
народ во всей его глубине и многообразии, она знала его от самого
возникновения, знала его судьбу и предназначение.
Она была Госпожой умирающего Дома, старейшей Матерью умирающей расы.
Каты - каста воспитателей и детей - была мертва, огни в их башне погасли
двенадцать лет назад, последний из Катов давно похоронен в пещерах
Сил'атена, а последний ребенок, не знавший другой матери, кроме нее, давно
ушел в поисках своей судьбы во внешний мир. Число ее Келов уменьшилось до
десяти, а число Сенов...
Сены стояли перед ней - Сатель, старейший сен, сен'ант, чье больное
сердце постоянно беспокоило его и напоминало о Мраке, ожидавшем его; и
девушка, что сидела сейчас у нее в ногах. Они оба были одеты в золотистые
мантии - носители света, высшая каста. Ее собственная мантия была
белоснежного цвета, не отделанная по краям золотым, черным и голубым,
подобно мантиям властительниц низших каст. Их знание было почти полным -
ее знание было абсолютным. И если ее сердце вдруг остановится в эту самую
секунду, как много, как неисчислимо много будет безвозвратно потеряно для
Народа. Было очень страшно отсчитывать, сколько ударов пульса осталось ей,
сколько раз она сможет вдохнуть воздух, раз за разом превозмогая боль.
Но Дом и Народ не должны погибнуть.
Девушка Мелеин смотрела на нее снизу вверх - последняя из детей,
Мелеин с'Интель Зайн-Абрин, которая сначала была кел'е'ен. Временами
свирепость Келов проявлялась в ней, хотя она уже давно носила одежду и
степенную невозмутимость Сенов, ученых, хотя годы занятий научили Мелеин
многому, и разум ее стал куда более развитым, чем у ограниченных Келов.
Интель ласково потрепала ее по плечу.
- Терпение, - сказала она, чувствуя беспокойство Мелеин, и Госпожа
знала, что ее совет будет принят со всем почтением.
- Позволь мне найти Ньюна и поговорить с ним, - попросила девушка.
Брат и сестра, Ньюн и Мелеин, были очень близки, несмотря на
разделяющие их законы и обычаи, различия в кастовой принадлежности и
положении. Кел'ен и сен'е'ен - тьма и свет, Рука и Мозг. Но сердце в них
было одно и кровь была одна. Мать вспомнила пару, которая дала им жизнь -
ее самого юного и любимого Мужа и кел'е'ен с Гурагена. Обоих уже не было в
живых. _Е_г_о_ лицо, его глаза, которые заставляли ее сожалеть о своем
положении, требующем целомудрия, смотрели на нее через Мелеин и Ньюна. Она
вспомнила, что он тоже был горяч, обладал сильной волей и острым умом.
Быть может, Мелеин ненавидела ее; девушка очень неохотно выполнила приказ
и перешла из касты Келов в касту Сенов. Но сейчас в ней не было злобы,
хотя Мать пыталась отыскать ее. В ней было только беспокойство, тревога за
страдающего брата.
- Нет, - резко сказала Интель. - Ты должна оставить его одного.
- Он может повредить себе, госпожа.
- Нет. Ты недооцениваешь его. Ты сейчас не нужна ему. Ты больше не
кел, и я думаю, что он не хочет видеть в данный момент возле себя сена.
Что ты сможешь сказать ему? А если он начнет задавать тебе вопросы, что ты
ему ответишь? Сможешь ли ты промолчать?
Удар пришелся точно в цель.
- Он хотел покинуть Кесрит еще шесть лет назад, - сказала Мелеин.
Глаза ее блестели от непрошеных слез. И возможно не столько за брата
молила она сейчас, сколько за себя саму. - Вы не должны позволять ему
уйти. Теперь уже слишком поздно, госпожа. Кем он видит себя там? Что ему
делать среди звезд?
- Сосредоточься на этой проблеме, - сказала Интель, - и изложи мне
свои выводы, сен Мелеин с'Интель, после того, как ты подумаешь над ней
один день и одну ночь. Но не вмешивайся в личные дела кел'ейнов. И не
думай о нем как о своем брате. У сен'е'ен нет иных родственников, кроме
всего Дома и целого Народа.
Мелеин поднялась и посмотрела на нее сверху. Грудь ее волновалась под
мантией. Да, эта была ее дочь: Интель смотрела на нее в этот миг,
удивляясь тому, насколько Мелеин, хоть в ней и не было ее крови, была
похожа на нее саму в юности. Она словно видела свое зеркальное отражение,
видела себя до падения Нисрена, до уничтожения Дома и крушения всех ее
надежд. Этот образ ранил ее. В это мгновение Интель вдруг со всей ясностью
поняла, что сен'е'ен боится и любит ее одновременно.
Но Мелеин вряд ли будет оплакивать ее уход.
Это она создала ее, постепенно, шаг за шагом, выбор за выбором, свою
дочь-не-во-плоти, ее дитя, ее Избранницу, воспитанную у Катов, Келов, и
Сенов, которой она передаст Великие Тайны Народа.
Которая ненавидит ее.
- Учись сдержанности, - искренне посоветовала она Мелеин, и ее
мягкий, спокойный тон с трудом переборол гнев девушки. - Учись быть
сен'е'ен, Мелеин, это превыше всех иных желаний.
Девушка испустила судорожный вздох, и у нее на глаза навернулись
слезы. Сен'е'ен вновь стала ребенком, но ребенок этот был опасен.
Интель содрогнулась, представив, что Мелеин переживет ее и наложит на
этот мир отпечаток своей личности.
2
Планета была разделена, и границей служила дамба, выложенная из белых
камней. На одной стороне, в равнинной части, жили регулы Кесрит -
городские жители, медленно двигающиеся, долго думающие. Та часть полностью
принадлежала им - широкие приземистые здания, торговый космопорт, шахты,
завод для опреснения соленой воды Алкалинского моря. До того, как на
Кесрит появились регулы, эта местность называлась Долиной Дусов: мри
помнили это. Прежде здесь жили дусы, и мри из уважения к животным обходили
ее стороной; но регулы твердо решили построить здесь город, и дусам
пришлось покинуть долину.
Гористее, среди неровных холмов на другой стороне дамбы, высились
башни мри. Четыре усеченных конуса вздымались из углов приземистого,
похожего на трапецию, здания. Наклонные стены были сделаны из местной
белой глины, обработанной и затвердевшей. Это был Эдун Кесритун, Дом
Кесрит, дом мри Кесрит, и, поскольку здесь жила Интель, Дом всех мри,
рассеянных по Вселенной.
С того места, куда привело Ньюна его отчаяние, можно было видеть
большую часть построек Кесрит. Он часто приходил сюда, на самую высокую
точку дамбы, чьи белые камни упорно сопротивлялись стремлению регулов
проложить дорогу к святыням Сил'атена, построить там свои дома и заводы. И
они заставили регулов отказаться от своего намерения. Ньюн любил эти камни
за их стойкость, и за вид, который с них открывался. Под ним лежал город
регулов и эдун мри - два маленьких шрама на бело-глиняном теле планеты.
Над ним в горах находились только автоматы регулов, которые грызли землю,
добывая минералы и оправдывая тем самым присутствие регулов на планете.
Кроме автоматов там были дикие звери, которые владели этим миром до
появления здесь регулов и мри. Медленно передвигающиеся неуклюжие дусы
были здесь высшей формой жизни.
Ньюн сидел, насупившись, на камне, который высился над этим миром.
Его обуревала ненависть к ци'мри, ненависть куда более сильная, чем обычно
испытывали мри к другим расам. По летоисчислению, принятому у мри, Ньюну
было двадцать шесть лет. Но этот счет не совпадал с периодом обращения
Кесрит по орбите вокруг Арайна. Он отличался и от того, что был принят на
Нисрене и на двух других планетах, где жил Народ в течение времени, о
котором повествовали песни Келов. Но никто не мог сказать, что было
раньше.
Ньюн был на голову выше любого из своих соплеменников. На высоких
скулах четко выделялся сет'ал - три ритуальных шрама - принадлежность к
своей касте. Они были выкрашены несмываемой голубой краской и означали,
что Ньюн - полноправный член касты Келов - рука Народа. Будучи келом, он с
головы до пят был одет в черное; черная вуаль и черная повязка на голове -
мэз и зейдх - скрывали его лицо от взглядов чужих, оставляя открытыми
только лоб и глаза. Но и они могли быть укрыты прозрачной чернотой зейдх,
если начнется сильная пыльная буря, или красный Арайн проберется в зенит.
Он был одним из Народа: и лицо его, и мысли считалось неприличным
открывать перед представителями других рас. Поэтому черная мантия и черная
вуаль окутывали его с головы до пят: и это означало, что он принадлежит к
той единственной касте Народа, которая имеет право общаться с другими
расами. Черная мантия, сайг, поддерживалась ремнями, на которых висело
оружие, а также награды, джи'тэй, полученные келом за службу своему
Народу. У Ньюна не было ни одной награды, он еще не успел отличиться ни в
чем, и любому мри это было очевидно.
Будучи келом, он не умел ни читать, ни писать. Но он мог работать с
компьютерами и знал математику регулов и мри. Он знал сложную генеалогию
Дома, которая брала начало с самого Нисрена. Древние песнопения наполняли
его меланхолией, когда он пел их. Ему было больно видеть потрескавшиеся
стены Эдуна Кесритуна, трудно осознавать, что в живых осталось только
несколько человек. Он не мог примириться с тем, что его раса вымирает, что
это реально. Он знал все песнопения. Но он знал, что у него не будет
ребенка, который будет петь их здесь, на Кесрит. Он изучил языки, что было
обязательным условием принадлежности к касте Келов. Он свободно говорил на
четырех языках. Два из них были диалектами мри, третий - языком регулов, и
четвертый - языком врага. Он хорошо владел оружием - и ин'ейн, и
захен'ейн. Девять наставников учили его сражаться, и он знал, что достиг в
этом высшей степени совершенства.
И все пошло прахом.
Регулы.
Ци'мри.
Ньюн столкнул ногой камень, который покатился вниз в горячий бассейн,
подняв облако пара.
Мир.
Конечно, мир на условиях землян. Регулы отвергли помощь мри в самые
критические моменты войны. Регулы без сожаления отдавали жизни мри, и они,
несомненно, заплатят кровавую цену, отдав эдуны, которые уже потеряли
последних сыновей и дочерей Келов. И все это потому, что какие-то
незадачливые военачальники регулов запланировали и бросили в
самоубийственную атаку горстку мри, чтобы прикрыть свое бегство, спасти
свои жизни и добро.
Вряд ли земляне поняли, что слабость союза регулов и мри в том, что
обрушившиеся на него несчастья действуют гораздо больше на регулов, чем на
мри.
Было очевидно, что регулы под ударами землян будут отступать без
оглядки, несмотря на все советы мри не делать этого, и в своем стремлении
убежать подальше и достичь полной безопасности отдавать планету за
планетой. Хотя даже глупцу было ясно, что безопасности не существует.
И было очевидно, что следующим шагом регулов будут переговоры с
землянами - это так типично для регулов - ведь война это тоже торг, и надо
избавиться от нее как можно быстрее, когда она начнет угрожать им и их
добру.
В языке регулов не было слова, обозначающего мужество.
И не было слова, обозначающего воображение.
Война закончилась, и Ньюн остался в этом мире, так и не сумев
использовать те знания, что приобрел, готовясь к войне. И только боги
знали, что будет дальше, какой будет торговля, какой будет его дальнейшая
жизнь. Может, все вернется к тому, что было до войны, может, мри будут
опять служить отдельным компаниям регулов, сражаясь против мри в
ритуальных поединках.
И только боги знают, как он найдет себе хозяина, когда война
закончилась и все дела пришли в упадок. И только боги знают, захочет ли
хоть один регул взять на службу неопытного кела, когда вокруг так много
других, закаленных в битвах.
Он всю жизнь учился воевать с землянами, но дела пошли так, что ему
не пришлось вступать в эту войну.
Он резко вскочил. Идея, которая зрела у него очень давно, наконец
обрела ясность. Он бросился вниз по дороге. Он не оглянулся, когда прошел
мимо эдуна, никем незамеченный, никем не окликнутый. У него не было
ничего. И ему ничего не было нужно. Лишь то, что было на нем, и оружие.
Это принадлежало ему по закону и обычаю. И он не мог бы больше ничего
требовать, если бы покинул эдун с благословения госпожи. Но этого
благословения у него не было.
В эдуне Мелеин наверняка молча переживает все происшедшее. Но она
сама долго была в касте Келов, она должна понять его и порадоваться за
него, что он отправился искать себе службу. Пребывание кел'ена в Эдуне
было также неестественно, как ветер в доме. У кел'ена не могло быть там
тесных связей ни с кем, за исключением самой госпожи и Народа в целом.
Ньюн чувствовал свою вину перед госпожой, перед той, которая опекала
его как мать, даже больше, чем мать. Он знал, что она очень любила Зайна,
его отца, и до сих пор оплакивает его смерть. Он знал, что она бы не
одобрила, не разрешила того, что он решил сделать сейчас.
Ведь это из-за ее упрямства он так долго оставался рядом с ней на
Кесрит. Ему давно следовало бы уйти из-под ее опеки. Он любил Интель
глубоко, с обожанием. Но даже эта любовь за те годы, что он провел в
эдуне, не уйдя с другими келами, превратилась в горечь.
Из-за нее его искусство осталось неиспользованным, его жизнь прошла
спокойно и теперь скорее всего стала бесполезной и никому не нужной.
Девять лет прошло с той поры, как ритуальные шрамы Келов легли на его
лицо. Девять лет его сердце начинало бешено колотиться, когда на дороге в
эдун появлялся регул, желающий нанять кела для защиты торгового корабля.
Годы шли, и таких посещений становилось все меньше. И теперь пришло время,
когда никто не приходил в эдун нанимать келов. Ньюн был последним из всех
братьев и сестер, последним из детей эдуна, если не считать Мелеин. Все
остальные уже нашли себе службу, а многие уже были мертвы. А Ньюн
с'Интель, вот уже девять лет как входивший в касту Келов, только сейчас
покидал госпожу.
"Мать, позволь мне уйти!" - молил он ее шесть лет назад, когда улетал
корабль с его кузеном Медаем. Ему было чрезвычайно обидно, что Медая,
надменного, хвастливого, выбрали для службы, очень почетной службы, а он,
Ньюн, опять остался позади.
"Нет, - ответила госпожа тоном, не допускающим возражений, на его
мольбы о том, чтобы ему предоставили свободу. - Нет. Ты - последний из
моих сыновей. Самый последний, и других у меня не будет. Ребенок Зайна. И
это мое право оставить тебя здесь, при себе. Таково мое окончательное
решение. Нет."
И он в этот день удалился в горы и против воли смотрел, как корабль
высшего командования регулов, "Хазан", защищавший зону, в которую входила
и Кесрит, уносил Медая с'Интеля Сов-Нелана туда, где он станет мужчиной,
на службу, к которой он готовил себя, к высшему почету, которого только
мог добиться кел'ен Эдуна Кесритуна.
В этот день Ньюн плакал, хотя Келы не плачут никогда. И затем, сгорая
от стыда за свою слабость, он расцарапал себе лицо грубым песком и
оставался в горах день и две ночи. И только потом он смог спуститься вниз
к другим Келам и снова оказаться окруженным тревогой, заботой и
эгоистической любовью Матери.
Старики. Все они старики. В Эдуне не осталось ни одного кел'ейна,
который мог бы принять службу, если бы ее даже предложили. Все они были
очень опытными воинами. Ньюн даже считал их лучшими воинами, хотя они
никогда не хвастались своими воинскими успехами. Но годы незаметно украли
у них силу, и они уже не могли использовать свое искусство на войне. Их
было девять - восемь мужчин и одна женщина, которые уже выполнили свое
земное предназначение. Им было незачем жить дальше - сил для войны нет;
детей, которых надо обучать, тоже нет. Это были старики, для которых все
осталось в прошлом.
Они украли у него девять лет, заточив его в гробницу вместе с собой.
Ньюн пошел вниз по дороге, которая должна была привести его к
регулам, так как регулы теперь не ходили в Эдун. Это была не самая прямая
дорога, но зато самая легкая, и он шел по ней, никого не опасаясь, так как
старики келы вряд ли попытаются перехватить его. Он не собирался идти в
космопорт, а шел туда, куда вела его дорога - в самый центр города регулов
- в Ном, двухэтажное здание, самое высокое здание единственного города на
Кесрит.
Ньюн почувствовал беспокойство, когда ноги его ступили на твердый
бетон и его окружили безобразные здания регулов. Это был совсем другой
мир, решительно отличающийся от девственной чистоты гор. Здесь даже запах
был совсем другим - острый запах, приносимый пронзительным ветром Кесрит,
слабые испарения масла и топлива машин, мускусный запах тел регулов.
Молодые регулы смотрели на него. Они были довольно подвижны. А когда
они вырастут, их приземистые тела раздадутся вширь, серо-коричневая кожа
потемнеет, обвиснет от слоя накопившегося жира. И вскоре они станут такими
тяжелыми, что их атрофировавшиеся мышцы не смогут поднимать их. Мри редко
видели старых регулов. Сам Ньюн не видел их никогда и только слышал их
описание от учителей. Взрослые регулы жили в городе, окруженные машинами,
которые перевозили их, очищали воздух. Молодые регулы ухаживали за
машинами и ждали, когда сами достигнут зрелости.
Молодые регулы на площади искоса бросали злобные взгляды на Ньюна и
тихо переговаривались между собой. Однако они не знали, что слух у Ньюна
необычайно остер и он великолепно слышит их разговоры. Обычно отношение
регулов к нему совершенно не волновало Ньюна. Он не любил их и презирал за
алчность, но сейчас он выступал в роли просителя; у них было то, что ему
было нужно, и только они могли дать ему это. Их ненависть окружала Ньюна,
как загрязненный воздух города. Ньюн накинул вуаль задолго до того, как
вошел в город. Он делал так, когда в последний раз, еще будучи молодым
кел'еном, приходил в город. И он тогда не знал, как поведут себя регулы по
отношению к мри. Но теперь он был взрослым. Он не отводил взора от
надменных взглядов регулов и большинство из них не выдерживало его взгляда
и отводили глаза в сторону. Некоторые постарше и посмелее, шипели ему
вслед оскорбления и угрозы, но он не обращал на них внимания. Он ведь мри,
а не регул.
Он знал, куда идти. Он знал, где находится вход в Ном, выходивший
фасадом на большую площадь, служившую центром города. Фасад его был
обращен к восходу солнца, как это было принято у регулов. Ньюн помнил все
с той поры, когда он был здесь с отцом, который хотел получить здесь
службу. Однако Ньюн не был внутри здания. Теперь он подошел к двери, возле
которой ждал отца в прошлый раз, и часовой в вестибюле, молодой регул,
вскочил, увидев его.
- Убирайся, - сказал он ровным голосом. Но Ньюн не обратил на него
внимания и прошел мимо в главное фойе, где чуть не задохнулся от жары и
запаха мускуса. Он очутился в большом зале, окруженный со всех сторон
дверями с табличками, на которых были надписи. Ему вдруг стало нехорошо от
жары и запахов, и он стоял в растерянности посреди зала, так как ему
теперь нужно было прочесть надписи, чтобы знать, куда идти, а он не умел
читать.
Часовой регул из вестибюля застал его в этом смятении, быстро
приблизившись короткими шаркающими шагами. Регул потемнел от гнева или от
жары, и тяжело дышал. Его охватила ярость.
- Убирайся, - зло повторил он. - По договору и законам тебе здесь
делать нечего.
- Я хочу поговорить с взрослыми регулами, - сказал Ньюн. Он знал, что
по законам регулов ни один юноша не может принять самостоятельное решение.
- Передай им, что с ними хочет переговорить кел'ен.
Регул шумно выдохнул через ноздри.
- Тогда иди за мной, - сказал он, бросив на Ньюна негодующий взгляд.
Круглые глаза его были белыми, испещренными красными жилками. Это был
(регулы сами не могли определить свой пол до наступления зрелости) самый
обычный регул - приземистая фигура; тело, даже стоя, почти касается пола.
Это был молодой регул, даже слишком молодой для такой чести - стоять у
дверей Нома. Он пока еще держался прямо. Тонкие коричневые, с
металлическим блеском кости просвечивали сквозь кожу. Ньюн шел за ним,
наблюдая его катящуюся походку. - Я - Хада Сураг-ги, - сказал он, -
секретарь, охранник у дверей. А ты, вероятно, из Дома Интель.
Ньюн просто не стал отвечать на грубую дерзость ци'мри, который
назвал госпожу по имени с такой оскорбительной фамильярностью. У регулов
взрослые очень почитались и носили высокие титулы, так что в этой
фамильярности чувствовалось рассчитанное оскорбление. И Ньюн запомнил это
до следующего свидания с регулом. Если оно произойдет, то Хада Сураг-ги
получит то, что заслужил.
Вдоль стен были проложены сверкающие рельсы, и мимо идущих промчалась
машина с такой скоростью, что они не успели рассмотреть ее. Рельсы были
повсюду, и по ним в разные стороны мчались машины. Ньюн едва сдержался,
чтобы не выдать своего изумления.
Он не поблагодарил юношу, который показал ему дверь, куда следовало
войти. Ньюн вошел и очутился в комнате, где за металлическим столом сидел
другой регул, более взрослый. Ньюн просто повернулся к юноше спиной, когда
тот стал ему ненужным, и услышал, как тот вышел из комнаты.
Чиновник откинулся от стола, переместив свое тело в самодвижущемся
кресле. Ньюн слышал, что регулы используют подобные сверкающие сталью
устройства для того, чтобы передвигаться, не поднимаясь на ноги.
- Ты нам известен, - сказал регул. - Ты Ньюн, с Холмов. Твои старшие
связались с нами. Тебе приказано немедленно вернуться.
Кровь бросилась в лицо Ньюну. Конечно, они предупредили его,
связались с регулами. Он даже не подумал о такой возможности.
- Это не имеет значения, - сказал он подчеркнуто официально. - Я
хотел бы служить на ваших кораблях. Я покинул свой эдун.
Коричневая туша регула сложилась в гармошку и снова расправилась.
Затем он вздохнул и посмотрел на Ньюна маленькими прищуренными глазками.
- Мы слышим, что ты говоришь, - сказал он. - Но наш договор с твоим
народом не позволяет нам принять тебя без разрешения твоих старших.
Пожалуйста, вернись обратно. Мы не хотим ссориться с твоими старшими.
- У вас есть главный? - хрипло спросил Ньюн, теряя терпение и
надежду. - Позвольте мне поговорить с кем-нибудь более высокого ранга.
- Ты хочешь видеть Старшего?
- Да.
Регул снова вздохнул, и нажав кнопку, сделал запрос по внутренней
связи. Чей-то грубый голос безразличным тоном отказался принять кела.
Регул поднял глаза. В них отразилось куда больше радости и удовлетворения,
чем сочувствия.
- Ты слышал, - сказал он.
Ньюн повернулся и быстро пошел из кабинета по коридорам, в фойе и
проскочил через вестибюль, не обращая внимания на юного Хада Сураг-ги. Он
чувствовал, что лицо его горит, что он задыхается в душном пекле Нома, и
наконец выскочил на площадь, по которой гулял холодный ветер.
Он шел быстро, словно куда-то спеша, и шел он помимо своей воли. Ему
казалось, что каждый регул в городе знает о его позоре и потихоньку
смеется над ним. И в этом не было ничего невозможного, поскольку каждый
регул всегда старался сунуть нос в чужие дела.
Он не замедлил шага до тех пор, пока не вышел за пределы города и не
направился по дамбе в эдун. Теперь он шел медленно и не заботился о том,
что кто-то может увидеть или услышать его. Открытое место, по которому он
шел, требовало внимательности и осторожности, но он шел, не глядя по
сторонам, рискуя навлечь немилость богов и гнев госпожи. Он даже сожалел,
что с ним ничего не случилось, и он в конце концов оказался у входа в
эдун. Он вошел туда, в эту темную и гулкую глубину. Он был угрюм,
поднимаясь по ступеням лестницы в башню Келов. Ньюн толкнул дверь в холл и
доложил кел'анту Эддану.
- Я вернулся, - угрюмо проговорил он, не поднимая вуали.
Эддан занимал высокое положение и мог запросто заставить его открыть
лицо. Но он хорошо владел собой и сделал вид, что ничего но случилось.
"Старик, старик, - не мог не думать Ньюн, - твои сета'ал на лице уже
затерялись в морщинах, твои подслеповатые глаза уже смотрят во Мрак. Ты
будешь держать меня здесь, пока я не стану таким, как ты. Девять лет,
Эддан. И теперь ты заставил меня потерять чувство собственного
достоинства. Кем я буду еще через девять лет?"
- Ты вернулся, - повторил Эддан, который был его учителем и все еще
придерживался тех отношений, которые существуют между учителем и учеником.
- Что из того?
Ньюн аккуратно снял вуаль и устроился, скрестив ноги, на полу, возле
теплого бока дуса, спящего в углу. Тот заворочался, что-то заворчал,
недовольный тем, что нарушили его сон. - Я хотел уйти.
- Ты огорчил госпожу, - сказал Эддан. - Ты больше не должен ходить в
город. Она запретила тебе это.
Он поднял глаза. Гнев закипал в нем.
- Ты привел в замешательство весь Дом. Подумай об этом.
- Подумайте _о_б_о _м_н_е_, - крикнул взбешенный Ньюн. Он видел, как
от его выкрика Эддан словно окаменел, и с мрачным удовлетворением
выкрикивал слова. - Это же дико - держать меня здесь. Я должен что-то
совершить в жизни. Что-то свое.
- Да? - В мягком голосе Эддана послышался гнев. - Кто тебе сказал
это? Какой-нибудь регул в городе?
Эддан стоял спокойно, засунув руки за пояс, старый мастер ин'ейн; эта
поза заставляла содрогнуться любого, кто знал ее смысл: "это вызов, если
ты захочешь принять его". Ньюн любил Эддана. Но сейчас его вид пугал
юношу, он заставлял вспомнить, что Эддан до сих пор превосходит его в
искусстве владения оружием и способен заставить его подчиниться. В этом
была разница между ним и старым мастером - тому, кто вызовет гнев Эддана,
придется заплатить кровью.
И Эддан чувствовал эту разницу. Кровь прилила к его лицу.
- Я никогда не просил, чтобы со мной обращались иначе, чем с другими,
- заявил Ньюн, отворачиваясь и не принимая вызова Эддана.
- Каково же твое предназначение?
Ньюн не смог ответить.
- В твоих доводах есть слабое место, - сказал Эддан. - Зияющая дыра.
Пойди и подумай, Ньюн с'Интель, и когда ты осознаешь, какова твоя миссия,
зачем ты нужен Народу, приди и скажи мне. Мы пойдем к Матери и поговорим о
тебе.
Эддан насмехался над ним. И самое горькое заключалось в том, что Ньюн
этого заслуживал. Он видел, что его излишняя настойчивость выставила его
на посмешище перед регулами. Он опустил вуаль, поднялся на ноги, чтобы
идти прочь.
- Возвращайся к своим обязанностям, - резко сказал Эддан. - Обед
прошел без тебя. Пойди и помоги Лирену убрать со стола. Постарайся помнить
о твоих обязательствах перед Народом и подумай о том, что надлежит сделать
тебе.
- Но... - начал было Ньюн, но потом отвернулся и пошел вниз по
лестнице.
3
Корабль, долгое путешествие с Элага-Хэйвена - все наводило дикую
скуку. Стэн Дункан еще раз взглянул на экран дисплея в кают-компании и был
разочарован тем, что на нем ничего не изменилось. Это было самое долгое
путешествие в обыкновенном пространстве, какое только он предпринимал в
своей жизни, и летели они из Хэйвена, где обстановка требовала
чрезвычайной бдительности. Перед Стэном открылся коридор. Он пожал плечами
и шагнул вперед. Здесь повсюду пахло регулами. Проходя мимо открытой двери
автоматического камбуза, Дункан задержал дыхание. Он старался идти по
центру коридора, чтобы не мешать движущимся по рельсам тележкам. Коридоры
были широкими, высокими в центре и низкими у стен. По полу змеились
сверкающие рельсы - по ним регулы на тележках перемещались по длинным
коридорам корабля.
Даже на миг невозможно было забыть, что корабль принадлежал регулам.
Коридоры поворачивали не под углом и не по дугам, как на кораблях землян:
они извивались невообразимыми спиралями, чтобы по ним могли ездить
тележки. Лишь по некоторым коридорам можно было нормально ходить. И именно
в помещениях, приспособленных для ходьбы, размещались комнаты для землян -
или для мри, которые всегда были на кораблях регулов, - но и в них
блестели рельсы для тележек регулов.
И по всему кораблю плыли странные запахи, ароматы непривычной пищи,
неизвестных специй, слышались загадочные звуки речи регулов, которые не
смогли бы воспроизвести не только земляне, но и постоянно общавшиеся с
регулами мри.
Стэну не нравилось все это. Он чувствовал острое отвращение к
регулам, но, понимая, что такая реакция неразумна в его положении,
всячески старался подавить свои чувства. Было очевидно, что подобные
чувства испытывают и регулы. Они ограничивали своих гостей шестью часами,
в течение которых земляне могли заниматься в отведенных для них местах
своими личными делами. А затем следовал двадцатидвухчасовой период строгой
изоляции.
Стэн Дункан, помощник Георга Ставроса, будущего губернатора новых
территорий, а в настоящее время ведущего переговоры между землянами и
регулами, регулярно пользовался периодом шестичасовой свободы. А мистер
Ставрос - нет... нет, он не выходил из своих покоев. Дункан бродил по
коридорам, собирал информацию и готовил ее для своего шефа, чтобы тот мог
ознакомиться и быть в курсе происходящего. Кроме того, Дункан передавал
сообщения, полученные по пневматической почте для Ставроса и его партнера
по переговорам регула бая Хулага Алань-ни.
Протоколы регулов. Их церемонии. Ни один старший регул не уронит
своего достоинства и не напишет документ сам. Только мелкие чиновники,
которыми, в основном, были молодые регулы. Следовательно, и человек такого
высокого ранга, как Ставрос, должен поступать так же. И Ставрос выбрал
себе для этого молодого, но уже имеющего заслуги помощника - именно по
такому критерий взрослый регул должен был выбирать себе помощника.
Дункан, конечно же, был всего лишь слугой. Но он добавлял Ставросу
престижа. Он писал послания регулам. Но при захвате Хэйвена он получил
чин, и регулы знали это. И это еще больше увеличивало престиж Ставроса.
Дункан собрал дневную почту, положил письмо от Ставроса на
соответствующий стол, загрузил в щель автомата заказ на еду. Эта карта по
извилистым переходам попадет в соответствующее помещение, и вскоре автомат
поставит у двери заказанную пищу, приготовленную регулами из имеющихся у
них съестных припасов землян.
Дункан с беспокойством ощущал, что регулы стараются, насколько
возможно, поддерживать привычную для землян окружающую обстановку. Однако
во всем чувствовалась искусственность, нарочитость.
Он пошел назад через холл, большой зал и библиотеку. В тех местах,
где Стэн бродил во время шестичасового отдыха, ему почти не встречались
регулы - ну разве что совсем юные. Интересно, что и Ставрос не встречался
с Хулагом. Опять церемониальности. Похоже на то, что за все время
преб