воспользуется этим свида- нием, чтобы схватить нас? - Как, Арамис, вы думаете, что д'Артаньян и Портос приложат руку к такому бесчестному делу? - Между друзьями, вы правы, Атос, это было бы бесчестное дело, но по отношению к врагам это только военная хитрость. Атос скрестил руки и поник своей красивой головой. - Что поделаешь, Атос, - продолжал Арамис, - люди уж так созданы, и не всегда им двадцать лет. Мы, как вы знаете, жестоко задели самолюбие д'Артаньяна, слепо управляющее его поступками. Он был побежден. Разве вы не видели, в каком он был отчаянии на той дороге? Что касается Портоса, то, может быть, его баронство зависело от удачи всего дела. Но мы встали ему поперек пути, и на этот раз баронства ему не видать. Кто поручится, что пресловутое баронство не зависит от нашего сегодняшнего свидания? Примем меры предосторожности, Атос. - Ну а если они придут безоружными? Какой позор для пас, Арамис? - О, будьте покойны, дорогой мой, ручаюсь вам, что этого не случится. К тому же у нас есть оправдание: мы прямо с дороги, и мы мятежники. - Нам думать об оправданиях! Об оправданиях перед д'Артаньяном и Пор- тосом! О Арамис, Арамис, - сказал Атос, грустно качая головой. - Клянусь честью, вы делаете меня несчастнейшим из людей. Вы отравляете сердце, еще не окончательно умершее для дружеских чувств. Поверьте, лучше бы у меня его вырвали из груди. Делайте, как хотите, Арамис. Я же пойду без оружия, - закончил он. - Нет, вы этого не сделаете. Я не пущу вас так. Изза вашей слабости вы можете погубить не одного человека, не Атоса, не графа де Ла Фер, но дело целой партии, к которой вы принадлежите и которая на вас рассчиты- вает. - Пусть будет по-вашему, - грустно ответил Атос. И они продолжали свой путь. Едва только по улице Па-де-ла-Мюль подъехали они к решетке пустынной площади, как заметили под сводами, около улицы Святой Екатерины, трех всадников. Это были д'Артаньян и Портос, закутанные в плащи, из-под которых тор- чали их шпаги. За ними следовал Планше с мушкетом через плечо. Увидев их, Атос и Арамис сошли с лошадей. Д'Артаньян и Портос сделали то же самое. Д'Артаньян, заметив, что Ба- зен, вместо того чтобы держать трех лошадей на поводу, привязывает их к кольцам под сводами, приказал и Планше сделать так же. Затем - двое с одной стороны и двое с другой, сопровождаемые слугами, они двинулись навстречу друг другу и, сойдясь, вежливо раскланялись. - Где угодно будет вам, господа, выбрать место для нашей беседы? - сказал Атос, заметив, что многие прохожие останавливаются и глядят на них, словно ожидая, что сейчас разыграется одна из тех знаменитых дуэ- лей, воспоминание о которых еще свежо было в памяти парижан, в особен- ности живших на Королевской площади. - Решетка заперта, - сказал Арамис, - но если вы любите тень деревьев и ненарушаемое уединение, я достану ключ в особняке Роган, и мы устроим- ся чудесно. Д'Артаньян стал вглядываться в темноту, а Портос даже просунул голову в решетку, пытаясь разглядеть чтонибудь во мраке. - Если вы предпочитаете другое место, - своим благородным, чарующим голосом сказал Атос, - выбирайте сами. - Я думаю, что если только господин д'Эрбле достанет ключ, лучше это- го места не найти. Арамис сейчас же пошел за ключом, успев, однако, шепнуть Атосу, чтобы он не подходил очень близко к д'Артаньяну и Портосу; по тот, кому он по- дал этот совет, только презрительно улыбнулся и подошел к своим прежним друзьям, не двигавшимся с места. Арамис действительно постучался в особняк Роган и скоро вернулся вместе с человеком, говорившим: - Так вы даете мне слово, сударь? - Вот вам, - сказал Арамис, протягивая ему золотой. - Ах, вы не хотите дать мне слово, сударь! - сказал привратник, качая головой. - В чем мне ручаться? - отвечал Арамис. - Я вас уверяю, что в настоя- щую минуту эти господа - паши друзья. - Да, конечно, - холодно подтвердили Атос, д'Артаньян и Портос. Д'Артаньян слышал разговор и понял, в чем дело. - Вы видите? - сказал он Портосу. - Что такое? - Он не хочет дать слово. - В чем? - Этот человек просит Арамиса дать слово, что мы явились на площадь не для поединка. - И Арамис не захотел дать слово? - Не захотел. - Так будем осторожны. Атос не спускал с них глаз, пока они говорили. Арамис открыл калитку и посторонился, чтобы пропустить вперед д'Артаньяна и Портоса. Входя, д'Артаньян зацепил эфесом шпаги за решетку и принужден был распахнуть плащ. Под плащом обнаружились блестящие дула его пистолетов, на которых заиграл лунный свет. - Вы видите? - сказал Арамис, дотрагиваясь одной рукой до плеча Атоса и указывая другой на арсенал за поясом д'Артаньяна. - Увы, да! - сказал Атос с тяжелым вздохом. И он пошел за ними. Арамис вошел последним и запер за собой калитку. Двое слуг остались на улице и, словно тоже испытывая недоверие, держа- лись подальше друг от друга. XXXI КОРОЛЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ В молчании все четверо направились на середину площади. В это время лупа вышла из-за туч, и так как на открытом месте их легко было заме- тить, они решили свернуть под липы, где тень была гуще. Кое-где там стояли скамейки. Они остановились около одной из них. По знаку Атоса д'Артаньян и Портос сели. Атос и Арамис продолжали стоять. Наступило молчание; каждый испытывал замешательство перед неизбежным объяснением. - Господа, - заговорил Атос, - наше присутствие на этом свидании до- казывает силу нашей прежней дружбы. Ни один не уклонился, значит, ни од- ному из нас не в чем упрекнуть себя. - Послушайте, граф, - ответил д'Артаньян, - вместо того чтобы гово- рить комплименты, которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, луч- ше объяснимся чистосердечно. - Я ничего так не желаю, - ответил Атос. - Я говорю искренне, скажите же откровенно и вы: можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня или аббата д'Эрбле? - Да, - сказал д'Артаньян. - Когда я имел честь видеться с вами в ва- шем замке Бражелон, я сделал вам предложение, которое было хорошо вами понято. Но, вместо того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня, как ребенка, и этой восхваляемой вами дружбе был нанесен удар не вчера, когда скрестились наши шпаги, а раньше, когда вы притворялись у себя в замке? - Д'Артаньян, - с кротким упреком проговорил Атос. - Вы просили меня быть откровенным, - продолжал д'Артаньян, - из- вольте. Вы спрашиваете меня, что я думаю, и я вам это говорю. А теперь я обращаюсь к вам, господин аббат д'Эрбле. Я говорил с вами, как говорил с графом, и вы так же, как он, обманули меня. - Поистине, вы странный человек, - сказал Арамис. - Вы явились ко мне с предложениями, но разве вы их мне сделали? Нет, вы старались выведать мои секреты - и только. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини ничтожество и что я не буду ему служить. Вот и все. Разве я вам сказал, что не буду служить никому другому? Напротив, я, как мне кажется, дал вам попять, что я на стороне принцев. Насколько мне помнится, мы с вами даже преве- село шутили над возможностью такого вполне вероятного случая, что карди- нал поручит вам арестовать меня. Принадлежите вы к какой-нибудь партии? Бесспорно, да. Почему же и нам тоже нельзя примкнуть к другой партии? У вас была своя тайна, у нас - своя. Мы не поделились ими; тем лучше, это доказывает, что мы умеем хранить тайны. - Я ни в чем не упрекаю вас, - сказал д'Артаньян, - и если коснулся вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о дружбе. - А что вы находите предосудительного в моих действиях? - надменно спросил Арамис. Кровь сразу бросилась в голову д'Артаньяну. Он встал и ответил: - Я нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов. Видя, что д'Артаньян поднялся, Портос встал также. Все четверо стояли друг против друга с угрожающим видом. При ответе д'Артаньяна Арамис сделал движение, словно хотел схва- титься за шпагу. Атос остановил его. - Д'Артаньян, - сказал он, - вы пришли сюда сегодня, еще не остыв после нашего вчерашнего приключения. Я надеялся, д'Артаньян, что в вашем сердце найдется достаточно величия духа и двадцатилетняя дружба устоит перед минутной обидой самолюбия. О, скажите мне, что это так! Можете ли вы упрекнуть меня в чем-нибудь? Если я виноват, я готов признать свою вину. Глубокий, мягкий голос Атоса сохранил свое прежнее действие на д'Ар- таньяна, тогда как голос Арамиса, становившийся в минуты дурного настро- ения резким и крикливым, только раздражал его. В ответ он сказал Атосу: - Я думаю, граф, что еще в замке Бражелон вам следовало открыться мне и что аббат, - оказал он на Арамиса, - должен был сделать это в своем монастыре; тогда я не бросился бы в предприятие, в котором вы должны бы- ли стать мне поперек дороги. Но из-за моей сдержанности не следует счи- тать меня глупцом. Если бы я захотел выяснить, какая разница между людьми, которые к аббату д'Эрбле приходят по веревочной лестнице, и те- ми, которые являются к нему по деревянной, я бы заставил его говорить. - Как вы смеете вмешиваться! - воскликнул Арамис, бледнея от гнева при мысли, что, может быть, д'Артаньян подглядел его с г-жой де Лонг- виль. - Я вмешиваюсь в то, что меня касается, и умею делать вид, будто не замечаю того, до чего мне нет дела. Но я ненавижу лицемеров, а к этой категории я причисляю мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и абба- тов, прикидывающихся мушкетерами. Вот, - прибавил он, указывая на Порто- са, - человек, который разделяет мое мнение. Портос, не произносивший до сих пор ни звука, ответил одним словом и одним движением. Он сказал: "Да", и взялся за шпагу. Арамис отскочил назад и извлек из ножен свою. Д'Артаньян пригнулся, готовый напасть или защищаться. Тогда Атос свойственным ему одному спокойным и повелительным движени- ем протянул руку, медленно взял свою шпагу вместо с ножнами, переломил ее на колене и отбросил обломки в сторону. Затем, обратившись к Арамису, он сказал: - Арамис, сломайте вашу шпагу. Арамис колебался. - Так надо, - сказал Атос и прибавил более тихим в мягким голосом: - Я так хочу. Тогда Арамис, побледнев еще больше, но покоренный этим жестом и голо- сом, переломил в руках гибкое лезвие, затем скрестил на груди руки и стал ждать, дрожа от ярости. То, что они сделали, принудило отступить д'Артаньяна и Портоса. Д'Ар- таньян совсем не вынул шпаги, а Портос вложил свою обратно в ножны. - Никогда, - сказал Атос, медленно поднимая к небу правую руку, - ни- когда, клянусь в этом перед богом, который видит и слышит нас в эту тор- жественную ночь, никогда моя шпага не скрестится с вашими, никогда я не кину на вас гневного взгляда, никогда в сердце моем по шевельнется нена- висть к вам. Мы жили вместе, нснавпдоли и любили вместе. Мы вместе про- ливали кровь, и, может быть, прибавлю я, между нами есть еще другая связь, более сильная, чем дружба: мы связаны общим преступлением. Потому что мы все четверо судили, приговорили к смерти и казнили человеческое существо, которое, может быть, мы не имели права отправлять на тот свет, хотя оно скорее принадлежало аду, чем этому миру. Д'Артаньян, я всегда любил вас, как сына. Портос, мы десять лет спали рядом, Арамис так же брат вам, как и мне, потому что Арамис любил вас, как я люблю и буду лю- бить вас вечно. Что значит для вас Мазарини, когда мы заставляли посту- пать по-своему такого человека, как Ришелье! Что для нас тот или иной принц, для нас, сумевших сохранить королеве ее корону! Д'Артаньян, прос- тите, что я скрестил вчера свою шпагу с вашей. Арамис просит в том же извиненья у Портоса. После этого ненавидьте меня, если можете, но кля- нусь, что, несмотря на вашу ненависть, я буду питать к вам только чувство уважения и дружбы. А теперь вы, Арамис, повторите мои слова. И затем, если наши старые друзья этого желают и вы желаете того же, расс- танемся с ними навсегда. Наступила минута торжественного молчания, которое было прервано Ара- мисом. - Клянусь, - сказал он, глядя спокойно и прямо, хотя голос его дрожал еще от недавнего волнения, - клянусь, я по питаю больше ненависти к моим былым товарищам. Я сожалею, что бился с вами, Портос. Клянусь далее, что не только шпага моя никогда не направится на вашу грудь, но что даже в самой сокровенной глубине моего сердца но найдется впредь и следа непри- язни к вам. Пойдемте, Атос. Атос сделал движение, чтобы уйти. - О пет, нет! Не уходите! - вскричал Д'Артаньян, увлекаемый одним из тех неудержимых порывов, в которых сказывалась его горячая кровь и при- родная прямота души. - Не уходите, потому что я тоже хочу произнести клятву. Клянусь, что я отдам последнюю каплю моей крови, последний живой лоскут моей плоти, чтобы сохранить уважение такого человека, как вы, Атос, и дружбу такого человека, как вы, Арамис. И он бросился в объятия Атоса. - Сын мой, - произнес Атос, прижимая его к сердцу. - А я, - сказал Портос, - я не клянусь ни в чем, но я задыхаюсь от избытка чувств, черт возьми! Если бы мне пришлось сражаться против вас, мне кажется я скорее дал бы себя проткнуть насквозь, потому что я никог- да никого не любил, кроме вас, в целом свете. И честный Портос, заливаясь слезами, бросился в объятия Арамиса. - Друзья мои, - сказал Атос, - вот на что я надеялся, вот чего я ждал от таких сердец, как ваши. Да, я уже сказал и повторяю еще раз: судьбы наши связаны нерушимо, хотя пути наши и разошлись. Я уважаю ваши взгля- ды, Д'Артаньян, я уважаю ваши убеждения, Портос. Хотя мы сражаемся за противоположные цели, - останемся друзьями! Министры, принцы, короли, словно поток, пронесутся и исчезнут, междоусобная война погаснет, как костер, но мы, останемся ли мы теми же? У меня есть предчувствие, что да. - Да, - сказал Д'Артаньян, - будем всегда мушкетерами, и пусть нашим единственным знаменем будет знаменитая салфетка бастиона Сен-Жерве, на которой великий кардинал велел вышить три лилии. - Да, - сказал Арамис, - сторонники ли мы кардинала или фрондеры, не все ли равно? Останемся навсегда друг другу добрыми секундантами на дуэ- лях, преданными друзьями в важных делах, веселыми товарищами в веселье. - И всякий раз, - сказал Атос, - как нам случится встретиться в бою, при одном слове "Королевская площадь!" возьмем шпагу в левую руку и про- тянем друг другу правую, хотя бы это было среди кровавой резни. - Вы говорите восхитительно! - сказал Портос. - Вы величайший из людей и целой головой выше нас всех! - вскричал д'Артаньян. Атос улыбнулся с несказанной радостью. - Итак, решено, - сказал он. - Ну, господа, ваши руки. Христиане ли вы хоть сколько-нибудь? - Черт побери! - воскликнул Д'Артаньян. - Мы будем ими на этот раз, чтобы сохранить верность нашей клятве, - сказал Арамис. - Ах, я готов поклясться кем угодно, хоть самим Магометом, - сказал Портос. - Черт меня подери, если я когда-нибудь был так счастлив, как сейчас. И добрый Портос принялся вытирать все еще влажные глаза. - Есть ли на ком-нибудь из вас крест? - спросил Атос. Портос и д'Артаньян переглянулись и покачали головами, как люди, зас- тигнутые врасплох. Арамис улыбнулся и снял с шеи алмазный крестик на нитке жемчуга. - Вот, - сказал он. - Теперь, - продолжал Атос, - поклянемся на этом кресте, который нес- мотря на алмазы, все-таки крест, - поклянемся, что бы ни случилось, веч- но сохранять дружбу. И пусть эта клятва свяжет не только нас, но и наших потомков. Согласны вы на такую клятву? - Да, - ответили все в один голос. - Ах, предатель! - шепнул д'Артаньян на ухо Арамису. - Вы заставили нас поклясться на кресте фрондерки! XXXII ПАРОМ НА УАЗЕ Мы надеемся, что наши читатели не совсем забыли молодого путешествен- ника, оставленного нами по дорого во Фландрию. Потеряв из виду своего покровителя, который, стоя перед старинной церковью, провожал его глаза- ми, Рауль пришпорил лошадь, чтобы избавиться от грустных мыслей и скрыть от Оливена волнение, исказившее его лицо. Все же одного часа быстрой езды оказалось достаточно, чтобы рассеять печаль, омрачавшую живое воображенние молодого человека. Неведомое досе- ле наслаждение полной свободой, наслаждение, которое имеет свою прелесть даже для того, кто никогда не тяготился своей зависимостью, золотило для него небо и землю, в особенности же тот отдаленный горизонт жизни, кото- рый мы зовем своим будущим. Все же после нескольких попыток завязать разговор с Оливеном юноша почувствовал, что долгое время вести такую жизнь ему будет очень скучно. Разглядывая проездом разные города, он вспоминал ласковые, поучительные, глубокие беседы графа: теперь никто не сообщит ему об этих городах таких ценных сведений, какие получил бы он от Атоса, образованнейшего и занимательнейшего собеседника. Еще одно воспоминание печалило Рауля. Подъезжая к городку Лувру, он увидел прятавшийся за стеною тополей маленький замок, который до того напомнил ему замок Лавальер, что он остановился и смотрел на него минут десять, затем, грустно вздохнув, поехал дальше, не ответив Оливену, поч- тительно осведомившемуся о причинах такого внимания к незнакомому дому. Вид внешних предметов - таинственный проводник, который сообщается с тончайшими нитями нашей памяти и иногда, помимо пашей воли, пробуждает ее. Эти нити, подобно нити Ариадны, ведут нас по лабиринту мыслей, где мы иногда теряемся, гоняясь за тенями прошлого, именуемыми воспоминания- ми. Так, вид этого замка отбросил Рауля на пятьдесят миль к западу и заставил его припомнить всю свою жизнь, от момента прощания с маленькой Луизой до того дня, когда он увидел ее впервые. Каждая группа дубков, каждый флюгер на черепичной крыше напоминал ему, что он не приближается, а, наоборот, с каждым шагом все больше и больше удаляется от друзей сво- его детства и, может быть, покинул их навсегда. Наконец, не умея справиться со своей подавленностью и печалью, он спешился, велел Оливену отвести лошадей в небольшой трактир, видневшийся впереди при дороге на расстоянии мушкетного выстрела от них. Он сам ос- тался подле красивой группы каштанов в цвету, вокруг которых жужжали рои пчел, и приказал Оливену прислать ему с трактирщиком бумагу и чернил на стол, точно нарочно здесь для этого поставленный. Оливен покорно поехал дальше, и Рауль сел, облокотясь, за стол, уст- ремив рассеянный взгляд на чудесный пейзаж, на зеленые поля и рощи и от времени до времени стряхивая с головы цвет каштана, падавший, точно снег. Рауль просидел так минут десять и уж совсем углубился в мечты, когда вдруг он заметил странную фигуру с багровым лицом, с салфеткой вместо передника и с другой салфеткой под мышкой, поспешно приближающую- ся к нему с бумагой, пером и чернилами в руках. - Ах, ах, - сказало это видение, - видно, у вас, дворян, у всех одни и те же мысли. Не больше четверти часа назад молодой господин на такой же красивой лошади и такого же барского вида, как вы, и, наверное, ваше- го возраста, остановился около этих деревьев, велел принести сюда стол и стул и пообедал здесь вместе с пожилым господином, должно быть своим воспитателем. Они съели целый паштет без остатка и выпили до дна бутылку старого маконского вина. Но, по счастью, у нас есть еще запасной паштет и такое же вино, так что, если вашей милости угодно приказать... - Нет, друг мой, - сказал Рауль, улыбаясь, - в настоящий момент мне нужно лишь то, о чем я просил. Мне только хотелось бы, чтобы чернила бы- ли черные, а перо хорошее. В таком случае я готов заплатить за перо столько, сколько стоит вино, а за чернила - сколько стоит паштет. - Тогда я отдам вино и паштет вашему слуге, - отвечал трактирщик, - а перо и чернила вы получите в придачу. - Делайте, как хотите, - сказал Рауль, только еще начинавший знако- миться с этой особой породой людей, которые состояли раньше в содружест- ве с разбойниками большой дороги, а теперь, когда разбойники повывелись, с успехом их заменили. Хозяин, успокоившись насчет платы, поставил на стол чернила, перо и бумагу. Перо случайно оказалось сносным, и Рауль принялся за письмо. Хо- зяин продолжал стоять перед ним, с невольным восхищением глядя на это очаровательное лицо, такое кроткое и вместе с тем строгое. Красота всег- да была и будет великой силой. - Этот не таков, как тот, что сейчас проехал, - сказал хозяин Оливе- ну, который подошел осведомиться, не нужпо ли чего-нибудь Раулю. - У ва- шего хозяина совсем нет аппетита. - Три дня тому назад у него был аппетит, но что поделаешь, с позавче- рашнего дня он потерял его. Оливен и хозяин направились в трактир. Оливен, по обычаю слуг, до- вольных своим местом, рассказал трактирщику все, что, по его мнению, мог рассказать о молодом дворянине. Рауль между тем писал следующее: "Сударь, после четырех часов езды я остановился, чтобы написать вам, ибо каждую минуту я чувствую ваше отсутствие и беспрестанно готов обер- нуться, чтобы ответить вам, как если бы вы были здесь и говорили со мной. Я был так потрясен отъездом и так огорчен нашей разлукой, что мог только весьма слабо выразить вам всю ту любовь и благодарность, которые я питаю к вам. Вы прощаете меня, не правда ли, ведь ваше великодушное сердце поняло все, что происходило в моем. Пишите мне, прошу вас: ваши советы - часть моего существования. Кроме того, осмелюсь вам сказать, я очень обеспокоен: мне кажется, вы сами готовитесь к какому-то опасному предприятию, о котором я не решился вас расспрашивать, раз вы сами мне о нем ничего не сказали. Вы видите, мне крайне необходимо получить от вас письмо. С тех пор как вас нет здесь, подле меня, я каждую минуту боюсь наделать ошибок. Вы были мне могущественной опорой, и сейчас, клянусь вам, я очень одинок. Не будете ли вы так добры, сударь, если получите известия из Блуа, сообщить мне несколько слов о моей маленькой подруге мадемуазель де Ла- вальер, здоровье которой накануне нашего отъезда, как вы помните, внуша- ло опасения. Вы понимаете, мой дорогой воспитатель, как мне дороги и ценны воспо- минания о времени, проведенном вместе с вами. Я надеюсь, что и вы изред- ка вспоминаете обо мне, и если вам иногда меня недостает, если вы хоть немного сожалеете о моем отсутствии, - я буду счастлив узнать, что вы почувствовали мою любовь и преданность и что я сумел показать их вам, когда имел радость жить с вами вместе". Окончив письмо, Рауль почувствовал, что на душе у него стало спокой- нее. Убедившись, что ни Оливен, ни хозяин за ним не подсматривают, он запечатлел на письме поцелуй - немая и трогательная ласка, о которой способно было догадаться сердце Атоса, когда он станет распечатывать конверт. Тем временем Оливен съел свой паштет и выпил бутылку вина. Лошади то- же отдохнули. Рауль знаком подозвал хозяина, бросил на стол экю, вскочил на лошадь и в Сен-Лисе сдал письмо на почту. Отдых, подкрепивший как всадников, так и лошадей, позволил им продол- жать путь без остановок. В Вербери Рауль велел Оливену справиться о мо- лодом дворянине, который, по словам трактирщика, ехал впереди них. Тот, оказывается, проехал всего лишь три четверти часа тому назад, но у него была отличная лошадь, и он ехал очень быстро. - Постараемся догнать его, - сказал Рауль Оливену. - Он едет, как и мы, в армию и будет мне приятным спутником. Было четыре часа, когда Рауль приехал в Компьеп, Здесь он пообедал с большим аппетитом и снова принялся расспрашивать о молодом путешествен- нике. Подобно Раулю, тот останавливался в гостинице "Колокол и бутылка", лучшей в Компьене, и, уезжая, говорил, что заночует в Нуайоне. - Едем ночевать в Нуайон, - сказал Рауль. - Сударь, - почтительно заявил Оливен, - разрешите мне заметить вам, что мы уже сегодня утром сильно утомили наших лошадей. Я думаю, лучше будет переночевать здесь и выехать завтра рано утром. Десять миль для первого перехода достаточно. - Граф де Ла Фер желает, чтобы я торопился, - возразил Рауль, - и чтобы я догнал принца на четвертый день утром. Доедем до Нуайона, это будет такой же переезд, какие мы делали, когда ехали из Блуа в Париж. Мы прибудем туда в восемь часов. Лошади будут отдыхать целую ночь, а завтра в пять часов утра поедем дальше. Оливен не посмел противоречить и последовал за Раулем, ворча сквозь зубы: - Ладно, ладно, тратьте весь ваш пыл в первый день. Завтра вместо двенадцати миль вы сделаете десять, послезавтра пять, а дня через три окажетесь в постели. Придется-таки вам отдохнуть. Все вы, молодые люди, хвастунишки. Видно, Оливен не прошел школы, в которой воспитались Планше и Гримо. Рауль и в самом деле чувствовал усталость, но ему хотелось проверить свои силы. Воспитанный в правилах, Атоса и много раз слышавший от него о переездах в двадцать пять миль, он и тут желал походить на своего нас- тавника. Д'Артаньян, этот железный человек, казалось, созданный из нер- вов и мускулов, также пленял его воображение. И он все погонял и погонял своего коня, несмотря на доводы Оливена. Они свернули на живописную проселочную дорогу, которая, как им сказа- ли, на целую милю сокращала путь к парому. Въехав на небольшой холм, Ра- уль увидел перед собой реку. На берегу виднелась группа всадников, гото- вившихся к переправе. Не сомневаясь, что это молодой дворянин со своей свитой, Рауль окликнул их, но было еще слишком далеко, чтобы они могли его услышать. Тогда, несмотря на усталость лошади, Рауль погнал ее гало- пом. Однако пригорок скоро скрыл от его взора всадников, а когда он взобрался на возвышенность, то паром уже отчалил и направился к противо- положному берегу. Видя, что он опоздал и ему не удастся переправиться вместе с другими путешественниками, Рауль остановился, поджидая Оливена. В эту минуту с реки донесся крик. Рауль обернулся в ту сторону, отку- да он послышался, и прикрыл рукой глаза от слепящих лучей заходящего солнца. - Оливен! - крикнул он. - Что там случилось? Раздался второй крик, еще громче первого. - Канат оборвался, сударь, - ответил Оливен, - и паром понесло по те- чению. Но что это там в воде? Как будто барахтается что-то. - Ясно, - воскликнул Рауль, всматриваясь в поверхность реки, ярко ос- вещенной солнцем, - это лошадь и всадник! - Они тонут! - крикнул Оливен. Он не ошибся. У Рауля тоже не оставалось сомнений - на реке случилось несчастье, и какой-то человек тонул. Он отпустил поводья и пришпорил ло- шадь, которая, почувствовав одновременно боль и свободу, перескочила че- рез перила, огораживавшие пристань, и бросилась в реку, далеко разбрыз- гивая воду и пену. - Что вы делаете! - вскричал Оливен. - Боже мой! Рауль направил лошадь прямо к утопавшему. Впрочем, это было для него дело привычное. Он вырос на берегах Луары, был взлелеян, можно сказать, ее волнами и сотни раз переправлялся через нее верхом и вплавь. Атос, желая сделать в будущем из виконта солдата, поощрял такие забавы. - О, боже мой, - в отчаянии кричал Оливен, - что сказал бы граф, если бы он вас видел! - Граф поступил бы, как я, - ответил Рауль, изо всех сил понукая свою лошадь. - А я, а я! - кричал побледневший Оливен, в отчаянии мечась по бере- гу, - Как же я-то переправлюсь? - Прыгай, трус, - ответил ему Рауль, продолжая плыть. Затем он крикнул путешественнику, который в двадцати шагах от него барахтался в воде: - Держитесь, держитесь! Я спешу к вам на помощь! Оливен подъехал к берегу, оробел, осадил лошадь, повернул назад, но наконец, устыдившись, тоже бросился вслед за Раулем, хоть и твердил в страхе: - Я пропал, мы погибли. А тем временем паром несся по течению. С него раз - давались крики людей. Мужчина с седыми волосами бросился с парома в воду и бодро плыл к то- нувшему. Он подвигался медленно, потому что ему приходилось плыть против течения. Рауль уже подплывал к гибнущему. Но лошадь и всадник, с которых он не спускал глаз, быстро погружались в воду. Только ноздри лошади были еще видны над водою, а всадник выпустил поводья и, закинув голову, протяги- вал руки. Еще минута, и они исчезнут. - Мужайтесь! Смелей! - крикнул Рауль. - Смелей! - Поздно, - проговорил молодой человек, - поздно! Вода покрыла его голову, заглушив голос. Рауль бросился с лошади, по- кинув ее на произвол судьбы, и в дватри взмаха рук был уже подле нес- частного. Он схватил лошадь за удила и приподнял ее голову из воды. Жи- вотное вздохнуло свободнее и, словно поняв, что ему пришли на помощь, удвоило усилия. Тотчас Рауль схватил руку молодого человека и положил ее на гриву, за которую она и ухватилась так цепко, как хватаются утопаю- щие. Теперь Рауль был уверен, что всадник не выпустит из рук гривы, и всецело занялся лошадью, направляя ее к противоположному берегу, помогая ей рассекать волны и подбадривая ее криками. Внезапно лошадь споткнулась о песчаную отмель и встала на ноги. - Спасен! - воскликнул седой господин, тоже становясь на ноги. - Спасен, - тихо пробормотал молодой человек, выпуская гриву и падая с седла на руки Рауля. Рауль был всего в десяти шагах от берега. Он вынес на землю бес- чувственного молодого человека, положил на траву, расшнуровал воротник и расстегнул застежки камзола. Минуту спустя старик был возле них. Наконец и Оливен добрался до берега после бессчетного множества крестных знамений. Люди, оставшиеся посреди реки, принялись направлять паром к берегу при помощи шеста, который нашелся у них. Мало-помалу благодаря заботам Рауля и сопровождавшего всадника госпо- дина мертвенно-бледные щеки молодого человека покрылись румянцем. Он открыл глаза, и его блуждающий взор скоро остановился на том, кто спас его. - Ах! - воскликнул он. - Я искал вас. Без вас я был бы уже мертв, трижды мертв. - Но можно и воскреснуть, как вы видите, - отвечал Рауль. - Мы все отделались только хорошей ванной. - О, как мне благодарить вас! - воскликнул старый господин. - А, вы здесь, мой добрый Арменж? Я очень напугал вас, не правда ли? Но вы сами виноваты. Вы были моим наставником, почему же вы не научили меня лучше плавать? - Ах, граф! - сказал старик. - Если бы с вами случилось несчастье, я никогда бы не посмел явиться на глаза маршалу. - Но как же это случилось? - спросил Рауль. - Как нельзя проще, - ответил тот, кого называли графом. - Мы переп- лыли уже больше трети реки, как вдруг канат оборвался, и моя лошадь, ис- пугавшись крика и суетни паромщиков, прыгнула в воду. Я плохо плаваю и не отважился в воде слезть с лошади. Вместо того чтобы помочь ей, я только стеснял ее движения и великолепнейшим образом утопил бы себя, ес- ли бы вы не подоспели вовремя, чтобы вытащить меня из воды. Отныне, су- дарь, если вы согласны, мы связаны на жизнь и на смерть. - Сударь, - сказал Рауль, низко кланяясь, - уверяю вас, я весь к ва- шим услугам. - Меня зовут граф де Гиш, - продолжал молодой человек. - Мой отец - маршал де Граммон. Теперь, когда вы знаете, кто я, окажите мне честь назвать себя. - Я виконт де Бражелон, - сказал Рауль, краснея оттого, что не может, подобно графу де Гишу, назвать имя своего отца. - Ваше лицо, виконт, ваша доброта и ваша смелость привлекают меня. Вы уже заслужили мою глубокую признательность. Обнимемся и будем друзьями. - Я тоже полюбил вас от всего сердца, - ответил Рауль, обнимая графа, - располагайте мною, прошу вас, как преданным другом. - Теперь скажите мне, виконт, куда вы направляетесь? - спросил Гиш. - В армию принца, граф. - И я тоже, - радостно воскликнул юноша. - Тем лучше, значит мы вмес- те получим боевое крещение. - Отлично! Любите друг друга! - сказал воспитатель. - Вы оба молоды, вы, наверное, родились под одной звездой, и вам суждено было встре- титься. Молодые люди улыбнулись доверчиво, как и свойственно молодости. - Теперь, - сказал воспитатель, - вам надо переодеться. Ваши слуги, - я отдал им приказание, как только они сошли с парома, - должно быть, уже в гостинице. Сухое белье и вино вас согреют, идемте. Молодые люди не возражали. Напротив, они нашли такое предложение ве- ликолепным и тотчас же вскочили на своих лошадей, любуясь друг другом. Действительно, оба они были юноши с гибкими, стройными фигурами, благо- родными, открытыми лицами, кротким и гордым взглядом, прямодушной и тон- кой улыбкой. Гишу было лет восемнадцать, но ростом он был не выше пят- надцатилетнего Рауля. Они невольно протянули друг другу руки и, пришпо- рив коней, поехали бок о бок до самой гостиницы. Один находил радостной и прекрасной жизнь, которой чуть было не лишился, другой благодарил бо- га, что успел уже в своей жизни сделать нечто такое, что должно понра- виться его опекуну. Только один Оливен не совсем был доволен прекрасным поступком своего барина. Выжимая рукава и полы своего камзола, он думал, что остановка в Компьене избавила бы его не только от этого приключения, по и от просту- ды и ревматических болей - неизбежных его последствий. XXXIII СТЫЧКА Пребывание в Нуайоне было непродолжительным. Все спали глубоким сном. Рауль велел разбудить себя, если приедет Гримо, но Гримо не приехал. Ло- шади, без сомнения, тоже оценили восьмичасовой полный отдых и предостав- ленную им роскошную подстилку из соломы. В пять часов утра де Гиша раз- будил Рауль, который пришел пожелать ему доброго утра. Наскоро позавтра- кав, к шести часам они сделали уже две мили. Беседа молодого графа представляла живейший интерес для Рауля. Юный граф много рассказывал, а Рауль больше слушал. Воспитанный в Париже, где Рауль провел всего один день, да еще при дворе, которого Рауль не видал, де Гиш со своими пажескими проказами и двумя дуэлями, в которые он ухит- рился ввязаться, невзирая на эдикты, а главное - несмотря на надзор сво- его наставника, был для Рауля занимательнейшим собеседником. Рауль побы- вал в Париже только у Скаррона, и он назвал до Гишу лиц, которых он там видел. Гиш знал всех - госпожу де Нельян, мадемуазель д'Обинье, мадемуа- зель де Скюдери, мадемуазель Поле, г-жу де Шеврез - и принялся остроумно их всех высмеивать. Рауль очень боялся, как бы он не вздумал смеяться и над герцогиней де Шеврез, к которой он сам чувствовал искреннюю и глубо- кую симпатию. Но, инстинктивно ли или из расположения к герцогине, только де Гиш рассыпался в похвалах ей. От этих похвал дружба Рауля к графу усилилась. Затем разговор перешел на любовь и на ухаживанье за дамами. Тут Бра- желону тоже пришлось больше слушать, чем говорить. Он и слушал и, прос- лушав три-четыре довольно прозрачных рассказа, подумал, что граф, как и он, скрывает в сердце какую-то тайну. Гиш, как мы сказали, воспитывался при дворе, и все интриги двора были ему известны. Рауль много слышал о дворе от графа де Ла Фер, только двор этот сильно изменился с того времени, как Атос его видел. Поэтому расс- казы графа де Гиша содержали много совершенно нового для его спутника. Беспощадный и остроумный, молодой граф разобрал всех по косточкам. Он рассказал о былой любовной связи между г-жой де Лонгвиль и Колиньи; о столь роковой для последнего дуэли на Королевской площади, на которую г-жа де Лонгвиль смотрела из окна; о повой ее связи с князем Мар- сильяком, ревновавшим ее до того, что он хотел бы перестрелять всех и каждого, даже ее духовника, аббата д'Эрбле; о любовных интригах принца Уэльского с герцогиней де Монпансье, племянницей покойного короля, столь прославившейся впоследствии своим тайным браком с Лозеном. Даже самой королеве досталось изрядно, и кардинал Мазарини тоже получил свою долю насмешек. День пролетел незаметно. Воспитатель графа, весельчак, человек светс- кий, исполненный учености "по самую макушку", как выражался его ученик, не раз напомнил Раулю глубокую образованность и насмешливое, меткое ост- роумие Атоса. Но никто, по мнению Рауля, не мог сравниться с графом де Ла Фер в изяществе, тонкости и благородстве языка и манер. Ездоки на этот раз берегли своих лошадей больше вчерашнего и в четыре часа спеши- лись в Аррасе. Путники приближались к театру войны и решили пробыть в этом городе до следующего утра, потому что испанские отряды часто, пользуясь ночной темнотою, отваживались делать нападения даже в окрест- ностях Арраса. Французская армия стояла между Понт-а-Марком и Валансьеном, загибаясь к Дуэ. Сам принц, по слухам, находился в Бетюне. Неприятельская армия занимала местность от Касселя до Куртре, и так как грабежи и всякого рода насилия были нередки, то несчастное погранич- ное население покидало свои уединенные жилища и спасалось в укрепленных городах, где оно могло рассчитывать на убежище и защиту. Аррас был пере- полнен беженцами. Говорили о предстоящей битве, которая должна была быть решающей. Принц будто бы до сих пор только маневрировал в ожидании подкреплений, которые теперь прибыли. Молодые люди были очень рады, что поспели так вовремя. Они поужинали и легли спать в одной комнате. Они были в том возрасте, когда дружба завязывается быстро. Им уже казалось, что они знают друг друга со дня рождения и никогда не захотят расстаться. Вечер прошел в разговорах о войне; слуги чистили оружие; молодые люди заряжали пистоле- ты на случай стычки. На следующий день оба проснулись огорченные, им снилось, что они приехали слишком поздно и не смогут участвовать в бит- ве. Распространился слух, что принц Конде очистил Бетюн и отступил к Карвену, оставив, впрочем, в Бетюне гарнизон. По так как это известие не было достоверным, то молодые люди решили продолжать свой путь на Бетюн, рассчитывая, что дорогой они всегда смогут свернуть вправо и ехать в Карвен. Воспитатель графа де Гиша, знавший в совершенстве местность, предло- жил поехать проселочной дорогой, лежавшей посередине между дорогами в Лапе и в Бетюн. В Аблене можно будет все разузнать, а для Гримо они ос- тавили маршрут. Около семи часов все отправились в путь. Юный и пылкий Гиш с увлечением говорил Раулю: - Нас сейчас трое, и с нами трое слуг. Слуги паши хорошо вооружены, и ваш мне кажется довольно стойким. - Я никогда не видел его в деле, - ответил Рауль, - но он бретонец: это обещает многое. - Да, да, - отвечал Гиш, - я уверен, что при случае и он сумеет стре- лять. Мои же люди надежные, бывавшие в походах с моим отцом. Итак, нас шестеро воинов. Если мы натолкнемся на маленький неприятельский отряд, равный по численности нашему или даже немного больше нашего, неужели мы не нападем на них, Рауль? - Разумеется, нападем, - ответил виконт. - Тише, тише, молодые люди, - вмешался в разговор воспитатель, - вот о чем размечтались! А инструкции, которые мне даны, граф! Вы забыли, что мне приказано доставить вас к принцу целым и невредимым. Когда будете в армии, лезьте под пули, если вам угодно. А до тех пор я, как главноко- мандующий, приказываю вам отступать и сам повернусь тылом, завидев хоть один вражеский шлем. Гиш и Рауль переглянулись с улыбкой. Местность становилась все лесис- тее. От времени до времени встречались небольшие группы бежен- цев-крестьян, которые гнали перед собой скот и везли на тележках или та- щили на себе самое ценное из своего имущества. До Аблена доехали без приключений. Там навели справки и узнали, что принц действительно покинул Бетюн и теперь находится между Камбреном и Вапти. Опять оставив маршрут для Гримо, они отправились кратчайшей доро- гой, которая через полчаса привела маленький отряд на берег ручейка, впадающего в Лис. Местность, вся изрезанная изумрудно-зелеными лощинками, была восхити- тельна. Случалось, их тропа пересекала небольшие рощицы. Каждый раз при въезде в такую рощицу воспитатель, опасаясь засады, высылал вперед двух слуг в качестве авангарда. Сам он вместе с молодыми людьми представлял главные силы армии, а Оливен, с карабином наготове, прикрывал тыл. Через некоторое время вдали показался довольно густой лес; за сто шагов от этого леса Арменж принял обычные меры предосторожности и выслал вперед двух слуг. Слуги скрылись в зарослях. Молодые люди и воспитатель, весело болтая, ехали за ними шагах в ста. Оливен держался сзади приблизительно на таком же расстоянии. Вдруг загремели ружейные выстрелы. Воспитатель крикнул: "Стой!" Молодые люди повиновались и остановили лошадей. В ту же минуту они увидели мчавшихся назад слуг. Молодые люди, горя нетерпением узнать, в чем дело, поспешили им навстречу. Воспитатель последовал за ними. - Вам преградили путь? - быстро спросили молодые люди. - Нет, не то, - отвечали слуги, - должно быть, нас даже и не замети- ли. Выстрелы раздались в ста шагах перед нами, видимо, в самой чаще ле- са, и мы вернулись за указаниями. - Мое указание, - сказал Арменж, - и даже мой приказ - отступить! В этом лесу, быть может, засада. - И вы ничего не видели? - спросил граф своих слуг. - Я видел как будто всадников в желтом, спускавшихся по руслу реки, - ответил один из них. - Так, - сказал воспитатель, - мы наткнулись на отряд испанцев. На- зад, скорей назад! Молодью люди обменивались взглядами, как бы советуясь друг с другом. В эту минуту послышался выстрел из пистолета, за которым последовали крики, призывавшие на помощь. Молодые люди переглянулись еще раз, убедились, что ни тот, ни другой не расположен отступать, и, в то время как воспитатель уже повернул свою лошадь, бросились вперед. Рауль крикнул: - За мной, Оливен! А Гиш: - За мной, Юрбен и Бланше! И, прежде чем Арменж успел опомниться от изумленния, они уже исчезли в лесу. Пришпоривая лошадей, молодые люди выхватили пистолеты. Через пять минут они, по-видимому, приблизились к месту, откуда раз- давались крики. Тогда они сдержали лошадей и стали продвигаться с осто- рожностью. - Тише, - сказал де Гиш, - всадники. - Да, трое верхом и трое спешившихся. - Что они делают? Вы видите? - Мне кажется, они обыскивают раненого или убитого человека. - Вероятно, какое-нибудь подлое убийство, - сказал де Гиш. - Но ведь это же солдаты, - возразил Бражелон. - Да, но убежавшие из армии, почти грабители с большой дороги. - Пришпорим, - сказал Рауль. - Пришпорим, - повторил де Гиш. - Стойте! - вскричал бедный воспитатель. - Умоляю вас!.. Но молодые люди не слушали ничего. Они помчались один быстрее друго- го, и крики воспитателя только предупредили испанцев. Трое всадников немедленно бросились к ним навстречу, в то время как остальные продолжали обирать двух путешественников, ибо, подъехав ближе, молодые люди увидели не одно, а два лежащих тела. На расстоянии десяти шагов Гиш выстрелил первый и промахнулся. Испа- нец, устремившийся на Рауля, выстрелил тоже, и Рауль почувствовал в ле- вой руке боль, как от удара хлыстом. Шага за четыре от врага он выстре- лил; испанец, пораженный в грудь, раскинул руки и упал навзничь на круп лошади, которая, закусив удила, понесла. В ту же минуту Рауль, точно в тумане, увидел дуло мушкета, направлен- ное в него. Он вспомнил совет Атоса и с быстротою молнии поднял на дыбы свою лошадь. Раздался выстрел. Лошадь отпрыгнула в сторону, ноги ее под- косились, и она грохнулась наземь, примяв ногу Рауля. Испанец бросился к нему, схватил мушкет за дуло и замахнулся, чтобы прикладом раздробить ему голову. К несчастью, Рауль находился в таком положении, что не мог вытащить ни шпаги из ножен, ни пистолета из кобуры. Он увидел, как приклад взвил- ся над его головой, в невольно зажмурил глаза. Но в эту минуту де Гиш одним скачком налетел на испанца и приставил ему пистолет к горлу. - Сдавайтесь, - сказал он, - или смерть вам. Мушкет вывалился из рук солдата, и он тотчас сдался. Гиш подозвал одного из своих слуг, поручил ему стеречь пленного, с приказанием пустить пулю в лоб, если тот сделает малейшую попытку к бегству, и, спрыгнув с лошади, подошел к Раулю. - Ну, граф, - сказал Рауль с улыбкой, хотя бледность обличала его волнение, неизбежно при первой схватке, - вы быстро расплачиваетесь со своими долгами. Но захотели долго быть мне обязанным. Если б не вы, - прибавил он, повторяя слова графа, - я был бы теперь трижды мертв. - Мой противник убежал, - отвечал Гиш, - и дал мне возможность прийти вам на помощь. Но вы, кажется, серьезно ранены! Я вижу, вы весь в крови! - Мне как будто, - ответил Рауль, - оцарапало руку. Помогите мне выб- раться из-под лошади, и затем, надеюсь, ничто не помешает нам продолжать путь. Д'Арменж и Оливен слезли с коней и стали оттаскивать лошадь, бившуюся в агонии. Раулю удалось вынуть ногу из стремени и высвободить ее из-под лошади. Через секунду он был на ногах. - Ничего не повредили? - спросил Гиш. - По счастью, ничего, уверяю вас, - ответил Рауль. - Но что сталось с несчастными, которых эти негодяи хотели убить? - Мы приехали слишком поздно. По-видимому, они их убили и убежали со своей добычей. Мои слуги около трупов. - Пойдем посмотрим, вдруг они еще живы, и мы можем им помочь, - ска- зал Рауль. - Оливен, мы получили в наследство двух лошадей, но я потерял своего копя. Возьмите себе лучшую из двух лошадей, а мне дайте вашу. И они направились к месту, где лежали жертвы. XXXIV МОНАХ Двое мужчин лежали на земле. Один, пронзенный тремя пулями, лежал ли- цом вниз и плавал в собственной крови. Он был мертв. Другого слуги прис- лонили к дереву, он горячо молился, подняв глаза к небу. Пуля пробила ому верхнюю часть бедра. Молодые люди подошли сначала к мертвому и переглянулись с удивлением. - Это священник, - сказал Бражелон. - На голове у него тонзура. О, негодяи! Поднять руку на священнослужителя! - Пожалуйте сюда, сударь, - сказал Юрбен, старый солдат, участник всех походов кардинала-герцога. - Тому уже ничем не поможешь, а вот это- го еще, пожалуй, можно спасти. Раненый печально улыбнулся. - Меня спасти? Нет, - сказал он. - Но помочь мне умереть - да. - Вы священник? - спросил Рауль. - Нет. - Мне показалось, что ваш несчастный товарищ принадлежал к церкви, поэтому я вас об этом спросил, - сказал Рауль. - Это бетюнский священник. Он хотел отвезти в надежное место священ- ные сосуды и казну своей церкви; принц оставил наш город, и, может быть, завтра его займут испанцы. Так как все знали, что неприятельские шайки рыщут в окрестностях и план, задуманный священником, опасен, то никто не отважился сопровождать его. Тогда я предложил свои услуги. - Эти негодяи напали на вас! Они стреляли в священника! - Господа, - сказал раненый, оглядываясь, - я сильно страдаю, по мне все же хотелось бы, чтобы меня перенесли в какой-нибудь дом. - Где бы вам могли помочь? - спросил де Гиш. - Нет, где бы я мог исповедаться. - Но, может быть, - сказал Рауль, - вы вовсе не так опасно ранены, как думаете? - Сударь, - отвечал раненый, - поверьте мне, нельзя терять ни минуты. Пуля пробила шейку бедренной кости в проникла в живот. - Вы лекарь? - спросил де Гиш. - Нет, - сказал умирающий, - по я немного понимаю в ранениях и знаю, что моя рана смертельна. Постарайтесь же перенести меня куда-нибудь, где бы я мог найти священника, или возьмите на себя труд привести его сюда, и бог вознаградит вас. Нужно спасти мою душу, - тело уже погибло. - Умереть за исполнением доброго дела! Это невозможно, бог вам помо- жет. - Господа, - сказал раненый, собирая все своп силы и стараясь встать, - ради бога, не будем терять время в пустых разговорах. Помогите мне добраться до ближайшей деревни или поклянитесь вашим вечным спасением, что вы пришлете сюда первого монаха, первого священника, которого вы встретите. Но, - прибавил он с отчаянием, - едва ли кто отважится прий- ти: ведь все знают, что испанцы бродят в окрестностях, и я умру без по- каяния. О господи, господи! - воскликнул раненый с таким ужасом в голо- се, что молодые люди вздрогнули. - Ты не допустишь этого! Это было бы слишком ужасно. - Успокойтесь, - сказал Гиш - клянусь вам, вы получите утешение, ко- торого просите. Скажите нам только, есть ли здесь поблизости какое-ни- будь жилье, где мы могли бы попросить помощи, или деревня, куда можно послать за священником? - Благодарю вас, да вознаградит вас господь. В полумиле отсюда, по этой же дороге, есть трактир, а через милю примерно дальше - деревня Грене. Поезжайте к тамошнему священнику. Если не застанете его дома, об- ратитесь в августинский монастырь, последний дом сверни направо, и при- веди ко мне монаха. Монаха или священника, все равно, лишь бы он имел от святой церкви право отпускать грехи in articulo mortis [15]. - Господин д'Арменж, - сказал де Гиш, - останьтесь при раненом и наб- людайте, чтобы его перенесли как можно осторожнее. Прикажите сделать но- силки из веток и положите на них все наши плащи. Двое слуг понесут его, а третий для смены пусть идет рядом. Мы поедем виконт и я, за священни- ком. - Поезжайте, граф, - ответил воспитатель. - Но, ради всего святого, не подвергайте себя опасности. - Не беспокойтесь. К тому же на сегодня мы уже спасены. Вы знаете правило: non bis in idem [16]. - Мужайтесь, - сказал Рауль раненому, - мы исполним вашу просьбу. - Да благословит вас бог, - ответил умирающий с выражением величайшей благодарности. Молодые люди помчались в указанном направлении, а воспитатель графа де Гиша занялся устройством носилок. Минут через десять граф и Рауль завидели гостиницу. Не сходя с лошади, Рауль вызвал хозяина, предупредил его, что к нему сейчас принесут раненого, и велел ему приготовить все нужное для пере- вязки: кровать, бинты, корпию. Кроме того, Рауль попросил хозяина, если тот знает поблизости лекаря или хирурга, послать за ним и пообещал воз- наградить посыльного. Хозяин, видя двух богато одетых юношей, пообещал все, о чем его просили, в молодые люди, убедившись, что приготовления к приему раненого начались, поскакали дальше в Грене. Они проехали больше мили и завидели уже крыши домов, крытые красной черепицей, ярко выделявшиеся среди окружающей зелени, как вдруг показал- ся едущий им навстречу верхом на муле бедный монах, которого, судя по его широкополой шляпе и серой шерстяной рясе, они приняли за августинца. На этот раз случай посылал именно то, чего они искали. Они подъехали к монаху. Это был человек лет двадцати двух или трех, которого аскетическая жизнь делала на вид гораздо старше. Он был бледен, но это была не та ма- товая бледность, которая красит лицо, а какая-то болезненная желтизна. Его короткие волосы, чуть видневшиеся из-под шляпы, были светло-русые; бледно-голубые глаза казались совсем тусклыми. - Позвольте вас спросить, - с обычной вежливостью обратился к нему Рауль, - вы священник? - А вы зачем спрашиваете? - безразлично, почти грубо ответил монах. - Чтобы знать, - надменно ответил де Гиш. Незнакомец ударил мула пятками и продолжал свой путь. Де Гиш одним скачком очутился впереди него и преградил ему дорогу. - Отвечайте, - сказал он. - Вас спросили вежливо, а каждый вопрос требует ответа. - Я полагаю, что имею право говорить или не говорить, кто я такой, первому встречному, которому вздумается меня спрашивать. Де Гиш с великим трудом подавил в себе яростное желание пересчитать кости монаху. - Прежде всего, - сказал он, - мы не первые встречные: мой друг - ви- конт де Бражелон, а я - граф до Гиш. Затем мы спрашиваем вас об этом вовсе не из прихоти: раненый, умирающий человек нуждается в помощи церк- ви. Если вы священник, я приглашаю вас из человеколюбия последовать за нами, чтобы помочь этому человеку. Если же вы не священник - тогда дру- гое дело; предупреждаю вас из учтивости, которая, видимо, вам вовсе нез- накома, что я готов проучить вас за дерзость. Монах смертельно побледнел и улыбнулся так странно, что у Рауля, не спускавшего с него глаз, сердце сжалось от этой улыбки, как от оскорбле- ния. - Это какой-нибудь испанский или фламандский шпион, - сказал он, хва- таясь за пистолет. Быстрый, как молния, угрожающий взгляд был ответом Раулю. - Так что же, - продолжал де Гиш, - вы будете отвечать? - Я священник, - сказал человек. И лицо его стало опять бесстрастным. - В таком случае, отец, - сказал Рауль, вкладывая пистолет обратно в кобуру и принуждая себя говорить почтительно, - раз вы священник, то вам, как сказал уже мой друг, представляется случай исполнить свой долг. Сейчас должны принести встреченного нами раненого, которого мы поместим в ближайшей гостинице. Он просит священника. Наши слуги сопровождают его. - Я поеду туда, - сказал монах. И он ударил мула пятками. - А если вы не поедете, - сказал де Гиш, - то, поверьте, наши лошади в силах догнать вашего мула. А мы можем велеть схватить вас всюду, где бы вы ни были. И тогда, клянусь вам, расправа будет коротка: нетрудно найти дерево и крепкую веревку. Глаза монаха снова сверкнули, но и только. Он повторил опять: "Я пое- ду туда", и двинулся по дороге. - Поедем за ним, - сказал де Гиш, - это будет вернее. - Я и сам хотел вам это предложить, - ответил Рауль. И молодые люди направились вслед за монахом, стараясь держаться за ним на расстоянии пистолетного выстрела. Минут через пять монах оглянул- ся, как бы желая убедиться, следят ли за ним. - Видите, - сказал Рауль, - как мы хорошо сделали, что поехали за ним. - Ужасное лицо у этого монаха! - сказал де Гиш. - Ужасное! - повторил Рауль. - В особенности его выражение; эти жел- тые волосы, тусклые глаза, эти губы, проваливающиеся при каждом слове, которое он произносит... - Да, - сказал де Гиш, которого менее, чем Рауля, поразили эти под- робности, потому что он разговаривал, в то время как Рауль занимался наблюдением. - Да, странное лицо. По, знаете, все эти монахи подвергают себя таким уродующим человека мучениям! От постов они бледнеют, бичева- ние делает их лицемерными, а глаза их тускнеют от слез: они оплакивают житейские блага, которых лишились и которыми мы наслаждаемся. - Как бы то ни было, - сказал Рауль, - бедняга получит своего священ- ника. Но, судя по лицу, у кающегося, право, совесть чище, чем у духовни- ка. Я, признаться, привык к священникам совсем другого вида. - Видите ли, - сказал де Гиш, - он из странствующих монахов, что про- сят милостыню на большой дороге, пока им не свалится приход с неба. По большей части это иностранцы - шотландцы, ирландцы, датчане. Мне иногда показывали таких. - Столь же безобразных? - Нет, но все же достаточно отвратительных. - Какое несчастье для бедного раненого умирать на руках у подобного монаха! - Положим, разрешение-то грехов идет не от того, кто его дает, а от бога, - сказал Гиш. - Но, признаюсь, я предпочел бы умереть без покая- ния, чем иметь дело с таким духовником. Вы согласны со мной, не правда ли, виконт? Я видел, вы поглаживали ручку вашего пистолета, словно вам хотелось размозжить ему голову. - Да, граф, странная вещь, которая вас удивит: при виде этого челове- ка я почувствовал неописуемый ужас. Вам приходилось когда-нибудь повстречать змею? - Никогда, - сказал де Гиш. - Со мной это часто случалось в наших лесах возле Блуа. Помнится, когда я в первый раз увидел змею и она, извиваясь, посмотрела на меня своими тусклыми глазками, покачивая головой и высовывая язык, я поблед- нел и замер на месте, словно зачарованный, пока граф де Ла Фер... - Ваш отец? - спросил де Гиш. - Нет, мой опекун, - ответил Рауль, краснея. - Ну, ну? - ...Пока граф де Ла Фер не сказал мне: "Ну что же, Бражелон, скорей за шпагу!" Тогда я подбежал к гадине и рассек ее пополам в тот момент, когда она, шипя, поднялась на хвосте, чтобы броситься на меня. Уверяю вас, такое же чувство я испытал при виде этого человека, когда он ска- зал: "А вы зачем спрашиваете?" - и посмотрел на меня. - И вы сожалеете, что не рассекли его пополам, как ту змею? - Ну да, почти что, - сказал Рауль. Они были уже недалеко от гостиницы, когда увидали на дороге приближа- ющуюся с другой стороны процессию во главе с д'Арменжем. Два человека несли умирающего, третий вел лошадей. Молодые люди прибавили ходу. - Вот раненый, - сказал де Гиш, проезжая мимо августинца. - Будьте так добры, поторопитесь немного, сеньор монах! Рауль постарался проехать по дороге как можно дальше от монаха, отво- рачиваясь от него с омерзением. Теперь молодые люди ехали не позади августинца, а впереди него. Они поспешили к раненому и сообщили ему радостное известие. Умирающий при- поднялся, чтобы посмотреть в указанном направлении, увидел монаха, кото- рый приближался, подгоняя мула, и с лицом, просветленным радостью, опять опустился на носилки. - Теперь, - сказали молодые люди, - мы сделали для вас все, что мог- ли, и так как мы спешим в армию принца, то будем продолжать наш путь. Вы извините нас, не правда ли? Говорят, что готовится сражение, и мы не хо- тели бы явиться на следующий день после него. - Поезжайте, молодые сеньоры, - сказал раненый, - в будьте благосло- венны за вашу заботу. Вы поистине сделали для меня все, что было в ваших силах. Я могу только сказать вам еще раз: да хранит бог вас и всех близ- ких вашему сердцу. - Мы поедем вперед, - сказал де Гиш своему воспитателю, - а вы дого- ните нас по дороге в Камбрен. Трактирщик ждал у дверей. Он все приготовил - постель, бинты, корпию - и послал конюха за лекарем в ближайший город Ланс. - Хорошо, - сказал трактирщик, - все будет сделано, как вы приказали. Но сами-то вы разве не остановитесь, чтобы перевязать вашу рану? - при- бавил он, обращаясь к Бражелону. - О, моя рана пустячная, - отвечал виконт. - Успею заняться ею на следующей остановке. Прошу вас об одном: если проедет верховой и спросит вас о молодом человеке на рыжей лошади, в сопровождении лакея, - скажите ему, что вы меня видели, что я поехал дальше и рассчитываю обедать в Ма- зенгарбе, а ночевать в Камбрене. Этот верховой - мой слуга. - Не лучше ли будет для большей верности спросить его имя и назвать ему ваше? - сказал хозяин. - Лишняя предосторожность не повредит, - ответил Рауль. - Меня зовут виконт де Бражелон, а его - Гриме. В это время с одной стороны принесли раненого, а с другой подъехал монах. Молодые люди посторонились, чтобы пропустить носилки. Монах между тем слез с мула и велел отвести его в конюшню, не расседлывая. - Сеньор монах, - сказал де Гиш, - хорошенько исповедуйте этого чело- века и не беспокойтесь о расходах, за вас и за вашего мула заплачено. - Благодарю вас, сударь, - ответил монах с той же улыбкой, от которой Бражелон содрогнулся. - Едемте, граф, - сказал Рауль, испытывавший инстинктивное отвращние к августинцу. - Едемте, мне здесь как-то не по себе. - Благодарю вас еще раз, прекрасные сеньоры, - сказал раненый, - не забывайте меня в своих молитвах. - Будьте покойны, - ответил де Гиш и пришпорил своего коня, чтобы догнать Рауля, отъехавшего уже шагов на двадцать. В это время слуги внесли носилки в дом. Хозяин и хозяйка стояли на ступеньках перед дверью. Несчастный раненый, видимо, испытывал страшные мучения, во его волно- вала только одна мысль: идет ли за ним монах. При виде бледного, окровавленного человека хозяйка схватила мужа за руку. - Что случилось? - спросил тот. - Уж не дурно ли тебе? - Нет, но ты посмотри на него, - сказала хозяйка, указывая мужу на раненого. - Да, мне кажется, ему очень плохо. - Я не об этом, - продолжала хозяйка, вся дрожа, - я спрашиваю тебя, узнаешь ли ты его? - Этого человека? Постой... - А, вижу, ты узнал его, ты тоже побледнел, - сказала жена. - В самом деле! - воскликнул хозяин. - Горе нашему дому! Это бывший бетюнский палач! - Бывший бетюнский палач! - прошептал молодой монах, останавливаясь, и на лице его отразилось отвращение к тому, кого он собирался исповедо- вать. Д'Арменж, стоявший в дверях, заметил его колебания. - Сеньор монах, - сказал он, - настоящий ли это палач или бывший, все-таки он человек. Окажите ему последнюю помощь, которую он у вас про- сит: ваш поступок от этого будет еще достойнее. Монах, ничего не ответив, молча направился в нижнюю комнату, где слу- ги уложили умирающего на кровать. Увидав служителя алтаря, шедшего к изголовью больного, слуги вышли и затворили за собой дверь. Д'Арменж и Оливен дожидались их. Все четверо сели на коней и рысью пустились по дороге вслед за Раулем и его спутником, уже исчезнувшими вдали. Когда воспитатель и его свита уже скрылись из вида, перед гостиницей остановился новый путник. - Что вам угодно, сударь? - спросил побледневший хозяин, все еще взволнованный своим открытием. Путник знаком показал, что хочет пить, затем слез с лошади и сделал движение, каким чистят лошадь. - Черт возьми, - пробормотал хозяин, - а этот вот, кажется, еще и не- мой. Где хотите вы пить? - спросил он громко. - Здесь, - сказал путешественник, указывая на стол. "Оказывается, я ошибся, - подумал хозяин. - Он не совсем немой". Он поклонился, сходил за бутылкой вина и печеньем и поставил их на стол перед своим молчаливым посетителем. - Угодно ли вам, сударь, еще чего-нибудь? - спросил он. - Да, - ответил путешественник. - Что же вам угодно? - Узнать, не проезжал ли здесь молодой человек пятнадцати лет, верхом на рыжей лошади, в сопровождении слуги. - Виконт де Бражелон? - спросил хозяин. - Именно. - Значит, вас зовут господин Гримо? Приезжий утвердительно кивнул головой. - Так вот, - сказал хозяин, - ваш молодой барин был здесь четверть часа тому назад. Он будет обедать в Мазенгарбе и ночевать в Камбрене. - А сколько отсюда до Мазенгарба? - Две с половиной мили. - Благодарю вас. Гримо, убедившись в том, что еще до вечера увидится со своим молодым барином, успокоился, отер себе лоб, налил стакан вина и выпил его молча. Он поставил стакан на стол и только что собрался наполнить его снова, как страшный крик раздался из комнаты, в которой был монах с умирающим. Гримо вскочил. - Что это такое? - спросил он. - Откуда этот крик? - Из комнаты раненого, - ответил хозяин. - Какого раненого? - спросил Гримо. - Бывший бетюнский палач был ранен испанскими бандитами. Его привезли сюда, и сейчас он исповедуется августинскому монаху. Он, видно, сильно страдает. - Бывший бетюнский палач! - пробормотал Гримо, напрягая память. - Че- ловек лет под шестьдесят, высокий широкоплечий, смуглый, волосы и борода черные? - Так, так, только борода поседела, а волосы стали совсем белые. Вы его знаете? - спросил хозяин. - Я видел его один раз, - сказал Гримо, лицо которого омрачилось при этом воспоминании. Тут вбежала хозяйка, вся дрожа. - Ты слышал? - спросила она мужа. - Да, - ответил тот с беспокойством поглядывая на дверь. Крик повторился; он был слабее и тотчас же перешел в долгий, протяж- ный стон. Все трое в ужасе переглянулись. - Надо посмотреть, что там такое, - сказал Гримо. - Можно подумать, что там кого-нибудь душат, - пробормотал хозяин. - Господи Иисусе! - воскликнула его жена, крестясь. Гриме говорил мало, зато, как мы знаем, умел действовать. Он бросился к двери и с силой толкнул ее, но она была заперта изнутри на задвижку. - Отворите! - крикнул хозяин. - Отворите, сеньор монах, отворите сию же минуту! Ответа не последовало. - Отворите, или я вышибу дверь! - крикнул Гримо. Никакого ответа. Тогда Гримо посмотрел вокруг и увидел кочергу, слу- чайно стоявшую в углу. Он подсунул ее под дверь, и, прежде чем хозяин успел помешать, дверь соскочила с петель. Комната была залита кровью, сочившейся через тюфяк. Раненый уже не мог говорить, а только хрипел. Монах исчез. - А монах? - вскричал хозяин. - Где же монах? Гримо бросился к открытому окну, выходившему во двор. - Он выскочил отсюда! - воскликнул он. - Вы думаете? - переспросил испуганный хозяин. - Эй, посмотрите, в конюшне ли мул монаха! - Мула пет! - крикнул слуга, к которому был обращен этот вопрос. Гримо нахмурился, а хозяин, сложив руки, как для молитвы, опасливо оглядывался. Жена его даже побоялась войти в комнату и, объятая страхом, осталась стоять за дверью. Гримо подошел к раненому и вгляделся в суровые, резкие черты его ли- ца, вызвавшего в нем такое страшное воспоминание. Наконец после минуты мрачного и немого созерцания он сказал: - Нет сомнения: это он. - Жив ли он еще? - спросил хозяин. Гримо вместо ответа расстегнул камзол на умирающем, чтобы послушать, бьется ли сердце. Хозяин с женой также подошли. Но вдруг они отшатну- лись. Хозяин закричал в ужасе, Гримо побледнел. В грудь палача слева по самую рукоятку был всажен кинжал. - Бегите за помощью, - сказал Гримо. - Я побуду здесь. Хозяин с растерянным видом вышел из комнаты, жена его убежала, едва заслышав крик мужа. XXXV ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ Вот что произошло. Как мы видели, монах не по доброй воле, а, напротив, весьма неохотно последовал за раненым, которого ему навязали столь странным образом. Быть может, он попытался бы бежать, если б было возможно. Но угрозы мо- лоды к людей, слуги, оставшиеся позади в гостинице и, несомненно, полу- чившие соответствующий приказ, а быть может, и свои собственные сообра- жения побудили монаха разыграть роль духовника до конца, не выказывая открыто своего неудовольствия. Войдя в комнату, он подошел к изголовью раненого. Быстрым взглядом, свойственным умирающим, которым каждая минута доро- га, палач посмотрел в лицо того, кто должен был быть его утешителем. Он сказал с нескрываемым удивлением: - Вы еще очень молоды, отец мой. - В моем звании люди не имеют возраста, - сухо ответил монах. - О отец мой, говорите со мной не так сурово, - сказал раненый, - я нуждаюсь в друге в последние минуты жизни. - Вы очень страдаете? - спросил монах. - Да, душой еще сильное, чем телом. - Мы спасем вашу душу, - сказал монах. - Но действительно ли вы бе- тюнский палач, как я сейчас слышал? - Вернее, - поспешно ответил раненый, боясь, без сомнения, лишиться из-за этого имени последней помощи, о которой просил, - вернее, я был им. Теперь я больше не палач. Уже пятнадцать лет, как я сложил с себя эту должность. Я еще присутствую при казнях, но сам не казню, о нет! - Значит, вас тяготит ваша должность? Палач глубоко вздохнул. - Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, мое дело не мешало мне спать спокойно, потому что я был под покровом правосудия и закона. Но с той ужасной ночи, когда я послужил орудием личной мести и с гневом поднял меч на божие создание, с того самого дня... - Палач остановился и в отчаянии покачал головой. - Говорите, - сказал монах и присел в ногах кровати, потому что его внимание было уже привлечено таким необычным началом. - Ах, - воскликнул умирающий с порывом долго скрываемого и, наконец, прорвавшегося страдания, - я старался заглушить угрызения совести двад- цатью годами доброй жизни. Я отучил себя от жестокости, привычной для того, кто проливал кровь. Я никогда не жалел своей жизни, если представ- лялся случай спасти жизнь тем, кто находился в опасности. Я сохранил не одну человеческую жизнь взамен той, которую отнял. Это еще не все. Деньги, которые я приобрел, состоя на службе, я роздал бедным; я стал усердно посещать церковь; люди, прежде избегавшие меня, привыкли ко мне. Все меня простили, некоторые даже полюбили. Но я думаю, что бог не прос- тил меня, и каждую ночь встает передо мною тень этой женщины. - Женщины! Так вы убили женщину? - воскликнул монах. - И вы тоже, - воскликнул палач, - употребили это слово, которое пос- тоянно звучит у меня в ушах: "убили"! Значит, я убил, а не казнил. Я убийца, а не служитель правосудия! И он со стоном закрыл глаза. Монах, без сомнения, испугался, что он умрет, не открыв больше ниче- го, и поспешил сказать: - Продолжайте, я еще ничего не знаю. Когда вы окончите свой рассказ, мы - бог и я - рассудим вас. - О отец мой! - продолжал палач, не открывая глаз, словно он боялся увидеть что-то страшное. - Это ужас, который я не в силах победить, уси- ливается во мне в особенности ночью и на воде. Мне кажется, что рука моя тяжелеет, будто я держу топор; что вода окрашивается кровью; что все звуки природы - шелест деревьев, шум ветра, плеск волн - сливаются в плачущий, страшный, отчаянный голос, который кричит мне: "Да свершится правосудие божье!" - Вред, - прошептал монах, качая головой. Палач открыл глаза, сделал усилие, чтобы повернуться к молодому чело- веку, и схватил его за руку. - Бред! - повторил он. - Вы говорите: бред! О нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, потому что слова, которые шепчет мне совесть, - те самые слова, которые я повторял в своей гордыне. Будучи орудием человеческого правосудия, я возомнил себя орудием небесной спра- ведливости. - Но как это случилось? Расскажите же, - попросил монах. - Однажды вечером ко мне явился человек и передал приказ. Я последо- вал за ним. Четверо других господ, ждали меня. Я надел маску, и они уве- ли меня с собой. Мы поехали. Я решил отказаться, если дело, которого от меня потребуют, окажется несправедливым. Проехали мы пятьшесть миль в угрюмом молчании, почти не обменявшись ни одним словом. Наконец они по- казали мне в окно небольшого домика на женщину, которая сидела у стола, облокотившись, и сказали мне: "Вот та, которую нужно казнить". - Ужасно! - сказал монах. - И вы повиновались? - Отец мой, она была чудовищем, а не женщиной. Говорят, она отравила своего второго мужа, пыталась убить своего деверя, бывшего среди этих людей. Она незадолго перед тем отравила одну молодую женщину, свою со- перницу, а когда она жила в Англии, по ее проискам, говорят, был заколот любимец короля. - Бекингэм! - воскликнул монах. - Да, Бекингэм. - Так она была англичанка, эта женщина? - Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии. Монах побледнел, отер свой лоб и встал, чтобы запереть дверь на зад- вижку. Палач подумал, что он покидает его, и со стоном упал на кровать. - Нет, нет, я здесь, - поспешно подходя к нему, произнес монах. - Продолжайте. Кто были эти люди? - Один был иностранец, - кажется, англичанин. Четверо других были французы и в мушкетерской форме. - Их звали?.. - спросил монах. - Я не знаю. Только все они называли англичанина милордом. - А эта женщина была красива? - Молода и красива. О, прямо красавица! Я словно сейчас вижу, как она молит о пощаде, стоя на коленях и подняв ко мне бледное лицо. Я никогда не мог понять потом, как я решился отрубить эту прекрасную голову. Монах, казалось, испытывал странное волнение. Он дрожал всем телом. Видно было, что он хочет задать один вопрос и не решается. Наконец, сделав страшное усилие над собой, он сказал: - Как звали эту женщину? - Не знаю. Как я вам сказал, она была два раза замужем, и, кажется, один раз в Англии, а второй - во Франции. - И она была молода? - Лет двадцати пяти. - Хороша собой? - Необычайно. - Белокурая? - Да. - С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли? - Да. - Выразительный взор? - Да, она могла, когда хотела, смотреть так. - Необыкновенно приятный голос? - Откуда вы это знаете?.. Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смер- тельно побледневшего монаха. - И вы убили ее! - сказал монах. - Вы послужили оружием для этих низ- ких трусов, которые не осмелились убить ее сами! Вы не сжалились над ее молодостью, ее красотой, ее слабостью! Вы убили эту женщину? - Увы! - ответил палач. - Я говорил вам, отец мои, что в этой женщине под ангельской наружностью скрывался адский дух, и когда я увидел ее, когда я вспомнил все зло, которое она мне сделала... - Вам! Что же такое она могла вам сделать? - Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с нею из монастыря. - Твой брат бежал с ней? - Да. Мой брат был ее первым любовником. Она была виновна в смерти моего брата. Не глядите на меня так, отец мой. Неужели я так тяжко сог- решил и вы не простите меня? Монах с трудом справился со своим волнением. - Да, да, - сказал он, - я прощу вас, если вы мне скажете всю правду. - Все, все! - воскликнул палач. - Тогда говорите. Если она соблазнила вашего брата... вы говорите, она соблазнила его... если она была виновна, да, вы так сказали, она бы- ла виновна в его смерти. Тогда, - закончил монах, - вы должны знать ее девичье имя. - О, боже мой, боже мой, - стонал палач, - мне кажется, что я умираю! Дайте скорее отпущение, отец мой, отпущение! - Скажи ее имя, - крикнул монах, - и я отпущу тебе твои грехи! - Ее звали... господи, сжалься надо мной, - шептал палач, падая на подушку, бледный, в смертельном трепете. - Ее имя, - повторял монах, наклоняясь над ним, словно желая силой вырвать у него это имя, если бы тот отказался назвать его, - ее имя, или ты не получишь отпущения! Умирающий, казалось, собрал все свои силы. Глаза монаха сверкали. - Анна де Бейль, - прошептал раненый. - Анна де Бейль? - воскликнул монах, выпрямляясь и вздымая руки. - Ты сказал: Анна де Бейль, не так ли? - Да, да, так, так ее звали... а теперь дайте мне отпущение, ибо я умираю. - Мне дать тебе отпущение? - вскричал монах со смехом, от которого волосы на голове умирающего стали дыбом. - Мне дать тебе отпущение? Я не священник! - Вы не священник! Так кто же вы? - вскричал палач. - Я это сейчас скажу тебе, несчастный! - О господи! Боже мой! - Я Джон Френсис Винтер! - Я вас не знаю, - сказал палач. - Погоди, ты узнаешь меня. Я Джон Френсис Винтер, - повторил он, - и эта женщина была... - Кто же? - Моя мать! Палач испустил тот первый, страшный крик, который все слышали. - О, простите меня, простите, - шептал он, - если не от имени божьего, то от своего; если не как священник, то как сын простите меня. - Тебя простить! - воскликнул мнимый монах. - Бог, может быть, тебя простит, но я - никогда! - Сжальтесь, - сказал палач, простирая к нему руки. - Нет жалости к тому, кто сам не имел сострадания. Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят. И, выхватив из-под рясы кинжал, он вонзил его в грудь несчастного. - Вот тебе мое отпущение грехов! - воскликнул он. Тогда-то послышался второй крик, слабее первого, за которым последо- вали стоны. Палач, приподнявшийся было, упал навзничь. А монах, оставив кинжал в ране, подбежал к окну, открыл его, спрыгнул на цветочную клумбу, проб- рался в конюшню, взял мула, вывел его через заднюю калитку, доехал до первой рощи, сбросил там свое монашеское одеяние, достал из мошка костюм всадника, переоделся, дошел пешком до первой почтовой станции, взял ло- шадь и вскачь помчался в Париж. XXXVI ГРИМО ЗАГОВОРИЛ Гримо остался наедине с палачом; трактирщик побежал за лекарем, а же- на его молилась у себя. Через минуту раненый открыл глаза. - Помогите! - прошептал он. - Помогите! Боже мой! Боже мой! Неужели на этом свете не найти мне друга, который помог бы мне жить или умереть? И он с усилием положил руку себе на грудь. Рука наткнулась на рукоят- ку кинжала. - А! - сказал он, словно припомнив что-то, и опустил руку. - Не падайте духом, - сказал Гримо. - Послали за лекарем. - Кто вы? - спросил раненый, широко раскрытыми глазами смотря на Гри- мо. - Старый знакомый, - сказал Гримо. - Вы? Раненый пытался припомнить черты говорившего с ним. - При каких обстоятельствах мы с вами встречались? - спросил он. - Двадцать лет тому назад однажды ночью мой господин явился за вами в Бетюн и повез вас в Армантьер. - Я узнал вас, - сказал палач, - вы один из четырех слуг... - Да. - Как вы здесь очутились? - Проезжая мимо, я остановился в гостинице, чтобы дать передохнуть лошади. Мне сказали, что бетюнский палач лежит здесь раненый, и вдруг вы закричали. Мы прибежали на первый крик, а после второго выломали дверь. - А монах? - спросил палач. - Вы видели монаха? - Какого монаха? - Который был здесь со мной? - Нет, его уже не было здесь. Должно быть, он выскочил в окно. Неуже- ли это он нанес вам удар? - Да, - сказал палач. Гримо приподнялся, чтобы выйти. - Что вы хотите сделать? - Догнать его. - Не надо, прошу вас. - Почему? - Он отомстил мне, и хорошо сделал. Теперь, надеюсь, бог помилует ме- ня... ведь я искупил свою вину... - Объясните, в чем дело, - сказал Гримо. - Та женщина, которую ваши господа и вы заставили меня убить... - Миледи? - Да, миледи. Действительно, вы ее так называли. - Но что общего между миледи и монахом? - Это была его мать. Гримо пошатнулся, он глядел на умирающего мрачными, почти безумными глазами. - Его мать? - повторил он. - Да, его мать. - Так он знает эту тайну? - Я принял его за монаха и открылся ему на исповеди. - Несчастный! - воскликнул Гримо, у которого холодный пот выступил при одной мысли о возможных последствиях такого разоблачения. - Несчаст- ный! Надеюсь, вы никого не назвали? - Я не назвал ни одного имени, потому что ни одного не знаю; я сказал ему только девичью фамилию его матери, поэтому он и догадался. Но ему известно, что его дядя был в числе людей, произнесших ей приговор. И он упал в изнеможении. Гримо хотел помочь ему и протянул руку к ру- коятке кинжала. - Не касайтесь меня, - сказал раненый. - Если вы - тащите кинжал, я умру. Рука Гримо замерла в воздухе, затем он ударил себя по лбу и сказал: - Но если этот человек узнает когда-нибудь имена этих людей, то мой господин погиб! - Торопитесь, торопитесь! - воскликнул палач. - Предупредите его, ес- ли он жив еще. Предупредите его товарищей... Поверьте, эта ужасная исто- рия не закончится моей смертью. - Куда он ехал? - спросил Гримо. - В Париж. - Кто остановил его? - Двое молодых дворян, направляющихся в армию; одного из них зовут виконтом де Бражелоном; так, я слышал, называл его спутник. - И этот молодой человек привел к вам монаха? - Да. Гримо поднял глаза к небу. - Такова, значит, воля всевышнего, - сказал он. - Без сомнения, - подтвердил раненый. - Это ужасно, - прошептал Гримо. Но все же эта женщина заслужила свою участь. Ведь вы тоже так считаете? - В минуту смерти преступления других кажутся очень малыми в сравне- нии со своими собственными. И, закрыв глаза, раненый в изнеможении упал на подушку. Гримо колебался между состраданием, запрещавшим ему оставить этого человека без помощи, и страхом, повелевавшим ему скакать немедленно с неожиданной вестью к графу де Ла Фер. Вдруг в коридоре послышались шаги, вошел трактирщик с лекарем, которого наконец отыскали. Следом за ними явилось несколько любопытных, так как молва о странном происшествии начала распространяться. Лекарь подошел к умирающему, находившемуся, казалось, в забытьи. - Прежде всего надо удалить кинжал из груди, - сказал он, многозначи- тельно качая головой. Гримо вспомнил слова раненого и отвернулся. Лекарь расстегнул камзол, разорвал рубашку умирающего и обнажил грудь. Кинжал был погружен по самую рукоятку. Лекарь взялся за нее и потя- нул. По мере того как он вынимал кинжал, глаза раненого раскрывались все больше и больше, и взгляд их становился ужасающе неподвижным. Когда лез- вие было все извлечено из раны, красноватая пена показалась на губах ра- неного. Он тяжело вздохнул. Кровь хлынула потоком из раны; умирающий со странным выражением устремил свой взгляд на Гримо, захрипел и тотчас же испустил дух. Гримо поднял облитый кровью кинжал, который, вызывая ужас всех окру- жающих, лежал на полу, сделал знак хозяину выйти с ним, расплатился с щедростью, достойной его господина, и вскочил на лошадь. Первою мыслью Гримо было тотчас же вернуться в Париж, но он подумал, что его долгое отсутствие встревожит Рауля, что он всего в двух милях от него и что поездка отнимет всего четверть часа, а разговор и объяснение не больше часа. Он пустил лошадь галопом и через десять минут остановил- ся перед "Коронованным мулом", единственной гостиницей в Мазенгарбе. С первых же слов хозяина Гримо понял, что нашел того, кого искал. Рауль сидел за столом с де Гишем и его наставником. От мрачного ут- реннего происшествия на лицах молодых людей еще сохранилось облачко грусти, которое никак не могла рассеять веселость д'Арменжа, привыкшего наблюдать подобные зрелища глазами философа. Внезапно дверь отворилась и вошел Гримо, бледный, весь в пыли и еще забрызганный кровью несчастного раненого. - Гримо, мой дорогой, - воскликнул Рауль, - наконец-то ты здесь! Из- вините меня, господа, это не слуга, это друг. И подбежав к нему, продолжал: - Здоров ли граф? Скучает ли по мне? Видел ли ты его после того, как мы расстались? Отвечай же. Мне тоже есть что тебе рассказать; да, за три дня у нас было немало приключений. Но что с тобой? Как ты бледен! На те- бе кровь! Откуда эта кровь? - В самом деле, кровь! - сказал граф, вставая. - Вы ранены, мой друг? - Нет, сударь, - сказал Гримо, - это не моя кровь. - Чья же? - спросил Рауль. - Это кровь несчастного, которого вы оставили в гостинице. Он умер у меня на руках. - У тебя на руках! Этот человек! Но знаешь ли ты, кто это такой? - Да, - сказал Гримо. - Ведь это бывший палач из Бетюна. - Да, знаю. - Так ты раньше знал его? - Да. - Он умер? - Да. Молодые люди переглянулись. - Что ж делать, господа, - сказал д'Арменж, - это закон природы, ко- торого не избегнуть и палачам. Как только я увидел его рану, я решил, что дело плохо, да и сам он, очевидно, был того же мнения, раз требовал монаха. При слове "монах" Гримо побледнел. - Ну, за стол, за стол, - сказал д'Арменж, который, как и все люди его времени, а тем более его возраста, не терпел, чтобы трапеза прерыва- лась чувствительными разговорами. - Да, да, вы правы. Ну, Гримо, вели себе подать, заказывай, распоря- жайся, а когда отдохнешь, мы потолкуем. - Нет, сударь, - сказал Гримо, - я не могу оставаться ни одной мину- ты. Я должен сейчас же ехать в Париж. - Как, в Париж? Ты ошибаешься, это Оливен туда поедет, а ты оста- нешься. - Напротив, Оливен останется, а я поеду. Я нарочно для этого и прис- какал, чтобы вам об этом сообщить. - Почему такая перемена? - Этого я не могу вам сказать. - Объясни, пожалуйста. - Не могу. - Что это еще за шутки! - Вы знаете, виконт, что я никогда не шучу. - Да, но я знаю также приказание графа де Ла Фер, чтобы вы остались со мной, а Оливен вернулся в Париж. Я следую распоряжениям графа. - Но не при данных обстоятельствах, сударь. - Уж не собираетесь ли вы ослушаться меня? - Да, сударь, потому что так надо. - Значит, вы упорствуете? - Значит, я уезжаю. Желаю счастья, господин виконт. Гримо поклонился и направился к двери. Рауль, разгневанный и вместе с тем обеспокоенный, побежал за ним и схватил его за руку. - Гримо, останьтесь, я хочу, чтобы вы остались. - Значит, вы желаете, - сказал Гримо, - чтобы я дозволил убить графа? Он снова поклонился, готовясь выйти. - Гримо, друг мой, - сказал виконт, - вы так не уедете, вы не остави- те меня в такой тревоге. О Гримо, говори, говори, ради самого неба. И Рауль, шатаясь, упал в кресло. - Я могу сказать вам только одно... Тайна, которой вы у меня допыты- ваетесь, не принадлежит мне. Вы встретили монаха? - Да. Молодые люди с ужасом посмотрели друг на друга. - Вы привели его к раненому? - Да. - И вы имели время его разглядеть? - Да. - И узнаете его, если опять встретите? - О да, клянусь в том, - сказал Рауль. - И я тоже, - сказал де Гиш. - Если когда-нибудь вы встретите его где бы то ни было, по дороге, на улице, в церкви, все равно где, наступите на него ногой и раздавите без жалости, без сострадания, как раздавили бы змею, гадину, ехидну. Разда- вите и не отходите, пока не убедитесь, что он мертв. Пока он жив, жизнь пята людей будет в опасности. И, воспользовавшись изумлением и ужасом, охватившими его собеседни- ков, Гримо, не прибавив больше ни слова, поспешно вышел из комнаты. - Ну, граф, - сказал Рауль, обращаясь к де Гишу, - не говорил ли я вам, что этот монах производит на меня впечатление гада? Через две минуты, заслышав на дороге лошадиный топот, Рауль поспешил к окну. Это Гримо возвращался в Париж. Он приветствовал виконта, взмах- нув шляпой, и вскоре исчез за поворотом дороги. Дорогой Гримо думал о двух вещах: первое - что если ехать так быстро, его лошадь не выдержит и десяти миль; второе - что у него нет денег. Но если Гримо говорил мало, то изобретательность его от того стала только сильнее. На первой же почтовой станции он продал свою лошадь и на вырученные деньги нанял почтовых лошадей. XXXVII КАНУН БИТВЫ Рауля оторвал от его грустных мыслей хозяин гостиницы, стремительно вбежавший в комнату, где произошла только что описанная: нами сцепа, с громким криком: - Испанцы! Испанцы! Это было достаточно важно, чтобы заставить позабыть все другие забо- ты. Молодые люди расспросили хозяина и узнали, что неприятель действи- тельно надвигается через Гуден и Бетюн. Пока д'Арменж отдавал приказания снарядить отдохнувших лошадей к отъезду, оба молодых человека взбежали к верхним окнам дома, откуда было видно далеко кругом, и действительно заметили начинавшие выдвигаться на горизонте, со стороны Марсена и Ланса, многочисленные отряды пехоты и кавалерии. На этот раз то была не бродячая шайка беглых солдат, но целая армия. Ничего другого не оставалось, как последовать разумному совету д'Ар- менжа и поспешно отступить. Молодые люди быстро спустились вниз. Д'Арменж уже сидел на коне. Оли- вен держал в поводу лошадей молодых господ, а слуги графа стерегли плен- ного испанца, сидевшего на маленькой лошадке, нарочно для него куплен- ной. Руки пленного из предосторожности были связаны. Маленький отряд рысью направился к Камбрену, где предполагали застать принца. Но тот еще накануне отступил оттуда в Ла-Бассе, получив ложное донесение, будто неприятель должен перейти Лис около Эстсра, Действительно, обманутый этим известием, принц отвел свои войска от Бетюна и собрал все свои силы между Вьей-Шапель и Ла-Вапти. Он только что с маршалом до Граммоном осмотрел линию войск и, вернувшись, сел за стол, расспрашивая сидевших с ним офицеров, которым он поручил добыть разные сведения. Но никто по мог сообщить ему ничего положительного. Уже двое суток, как неприятельская армия исчезла, словно испарилась. А известно, что никогда неприятельская армия не бывает так близка, а следовательно, и опасна, как в тот миг, когда она вдруг бесследно исче- зает. Поэтому принц был, против обыкновения, мрачен и озабочен, когда в комнату вошел дежурный офицер и сообщил маршалу Граммону, что кто-то же- лает с ним говорить. Герцог де Граммон взглядом попросил у принца разрешения и вышел. Принц проводил его глазами, и его пристальный взгляд остановился на двери. Никто не решался промолвить слово, боясь прервать его размышле- ния. Вдруг раздался глухой гул. Принц стремительно встал и протянул руку в ту сторону, откуда донесся шум. Этот звук был ему хорошо знаком: то был пушечный выстрел. Все поднялись за ним. В эту минуту дверь отворилась. - Монсеньер, - произнес маршал де Граммон, с радостным лицом входя в комнату, - не угодно ли будет вашему высочеству разрешить моему сыну, графу де Гишу, и его спутнику, виконту де Бражелону, войти сюда и сооб- щить нам сведения о неприятеле, которого мы ищем, а они уже нашли. - Разумеется! - живо воскликнул принц. - Разрешаю ли я? Не только разрешаю, но хочу этого. Пусть войдут. Маршал пропустил вперед молодых людей, очутившихся лицом к лицу с принцем. - Говорите, господа, - сказал принц, ответив на их поклон. - Прежде всего рассказывайте, а уж потом обменяемся обычными приветствиями. Для нас всех в настоящую минуту самое важное - поскорее узнать, где находит- ся неприятель и что он делает. Говорить, конечно, следовало графу де Гишу: он был не только старше возрастом, но еще и был представлен принцу отцом. К тому же он давно знал принца, которого Рауль видел в первый раз. Граф де Гиш рассказал принцу все, что они видели из окон гостиницы в Мазенгарбе. Тем временем Рауль с любопытством смотрел на молодого полководца, столь прославившегося уже битвами при Рокруа, Фрейбурге и Нортлингене. Людовик Бурбонский, принц Конде, которого после смерти его отца, Ген- риха Бурбонского, называли для краткости и по обычаю того времени просто "господином принцем", был молодой человек лет двадцати шести или семи, с орлиным взором (agl'occhi grifani, как говорит Данте), крючковатым носом и длинными пышными волосами в локонах; он был среднего роста, но хорошо сложен и обладал всеми качествами великого воина, то есть быстротою взгляда, решительностью и баснословной отвагой. Это, впрочем, не мешало ему быть в то же время человеком очень элегантным и остроумным, так что, кроме революции, произведенной в военном деле его новыми взглядами, он произвел также революцию в Париже среди придворной молодежи, естествен- ным вождем которой был и которую, в противоположность щеголям старого двора, бравшим себе за образцы Бассомпьера, Беллегарда и герцога Ангу- лемского называли "петиметрами". Выслушав первые слова графа де Гиша и заметив, откуда донесся выст- рел, принц понял все. Неприятель, очевидно, перешел Лис у Сен-Венапа и шел на Ланс, без сомнения намереваясь овладеть этим городом и отрезать французскую армию от Франции. Пушки, грохот которых доносился до них, временами покрывая другие выстрелы, были орудиями крупного калибра, от- вечавшими на выстрелы испанцев и лотарингцев. Но как велики были силы неприятеля? Был ли это один только корпус, имевший целью отвлечь на себя французские войска, или вся армия? Таков был последний вопрос принца, на который до Гиш не мог ответить. Между тем этот вопрос был весьма существен, и на пего именно принц более всего желал получить точный, определенный и ясный ответ. Тогда Рауль, преодолев естественную робость, невольно охватившую его в присутствии принца, решился выступить вперед. - Не позволите ли мне, монсеньер, сказать по этому поводу несколько слов, которые, может быть, выведут вас из затруднения? - спросил он. Принц обернулся к нему и одним взглядом окинул его с ног до головы; он улыбнулся, увидев перед собой пятнадцатилетнего мальчика. - Конечно, сударь, говорите, - сказал он, стараясь смягчить свой рез- кий и отрывистый голос, точно он обращался к женщине. - Монсеньер мог бы расспросить пленного испанца, - ответил Рауль, покраснев. - Вы захватили испанца? - вскричал принц. - Да, монсеньер. - В самом деле, - произнес де Гиш, - я и забыл про него. - Это вполне попятно, граф, ведь вы и захватили его в плен, - произ- нес Рауль, улыбаясь. При этих лестных для его сына словах старый маршал оглянулся на ви- конта с благодарностью, между тем как принц воскликнул: - Молодой человек прав, пусть приведут пленного! Затем он отвел де Гиша в сторону и расспросил, каким образом был зах- вачен испанец, а также - кто этот молодой человек. - Виконт, - сказал он, обращаясь к Раулю, - оказывается, у вас есть письмо ко мне от моей сестры, герцогини де Лонгвиль, по я вижу, что вы предпочли зарекомендовать себя сами, дав мне хороший совет. - Монсеньер, - ответил Рауль, снова краснея, - я не хотел прерывать важного разговора вашего высочества с графом. Вот письмо. - Хорошо, - сказал принц, - вы отдадите мне его после. Пленный здесь; займемся наиболее спешным. Действительно, привели пленного. Это был один из водившихся еще в то время наемников, которые продавали свою кровь всем, желавшим ее купить, и вся жизнь которых проходила в плутовстве и грабежах. С того момента, как он был взят в плен, он не произнес ни одного слова, так что захва- тившие его даже не знали, к какой нации он принадлежит. Принц посмотрел на него с чрезвычайным недоверием. - Какой ты нации? - спросил он. Пленный произнес несколько слов на иностранном языке. - Ага! Он, кажется, испанец. Говорите вы по-испански, Граммон? - По правде сказать, монсеньер, очень плохо. - А я совсем не говорю, - со смехом сказал принц. - Господа, - приба- вил он, обращаясь к окружающим, - не найдется ли между вами кто-нибудь, кто говорил бы поиспански и согласился быть переводчиком? - Я, монсеньер, - ответил Рауль. - А, вы говорите по-испански? - Я думаю, достаточно для того, чтобы исполнить приказание вашего вы- сочества в настоящем случае. Все это время пленный стоял с самым равнодушным и невозмутимым видом, словно вовсе не понимал, о чем идет речь. - Монсеньер спрашивает вас, какой вы нации, - произнес молодой чело- век на чистейшем кастильском наречии. - Ich bin ein Deutscher [17], - отвечал пленный. - Что он бормочет? - воскликнул принц. - Что это еще за новая тара- барщина? - Он говорит, что он немец, монсеньер, - отвечал Рауль. - Но я в этом сомневаюсь, так как акцент у него плохой и произношение неправильное. - Значит, вы говорите и по-немецки? - спросил принц. - Да, монсеньер, - отвечал Рауль. - Достаточно, чтобы допросить его на этом языке? - Да, монсеньер. - Допросите его в таком случае. Рауль начал допрос, который только подтвердил его предположение. Пленный не понимал или делал вид, что не понимает вопросов Рауля, а Ра- уль тоже плохо понимал его ответы, представлявшие какую-то смесь фла- мандского и эльзасского наречий. Тем не менее, несмотря на все усилия пленного увернуться от настоящего допроса, Рауль понял наконец по его произношению, к какой нации он принадлежит. - Non siete spagnuolo, - сказал он, - non siete tedesco, siete italiano [18]. Пленный вздрогнул и закусил губу. - Ага, это и я понимаю отлично, - сказал принц Конде, - и раз он итальянец, то я буду продолжать допрос сам. Благодарю вас, виконт, - продолжал он, смеясь, - отныне я назначаю вас своим переводчиком, Но пленник был так же мало расположен отвечать на итальянском языке, как и на других. Он хотел одного - увернуться от вопросов и потому делал вид, что не знает ничего: ни численности неприятеля, ни имени командую- щего, ни направления, в котором движется армия. - Хорошо, - сказал принц, который понял причину этого поведения. - Этот человек был схвачен во время грабежа и убийства. Он мог бы спасти свою жизнь, если бы отвечал на вопросы, но он не хочет говорить. Увести его и расстрелять. Пленник побледнел. Два солдата, сопровождавшие его, взяли его под ру- ки и повели к двери, между тем как принц обратился к маршалу де Граммону и, казалось, уже забыл о данном им приказании. Дойдя до порога, пленник остановился. Солдаты, знавшие только данный им приказ, хотели силой вести его дальше. - Одну минуту, - сказал вдруг пленный по-французски, - я готов отве- чать, монсеньер. - Ага! - воскликнул принц, рассмеявшись. - Я знал, что этим кончится. Мне известен отличный способ развязывать языки. Молодые люди, вос- пользуйтесь им, когда сами будете командовать. - Но при условии, - продолжал пленный, - чтобы ваше высочество обеща- ли даровать мне жизнь. - Честное слово дворянина, - сказал принц. - В таком случае спрашивайте меня, монсеньер. - Где армия перешла Лис? - Между Сен-Венаном и Эром. - Кто командует армией? - Граф Фуонсальданья, генерал Век и сам эрцгерцог. - Какова ее численность? - Восемнадцать тысяч человек при тридцати шести орудиях. - Куда она идет? - На Ланс. - Вы видите, господа? - воскликнул принц с торжествующим видом, обра- щаясь к маршалу де Граммону и другим офицерам. - Да, монсеньер, - сказал маршал, - вы угадали все, что только может угадать человеческий ум. - Призовите Ле Плеси, Бельевра, Вилькье и д'Эрлака, - сказал принц. - Соберите войска, находящиеся по эту сторону Лиса, и пусть они будут го- товы выступить сегодня ночью: завтра, по всей вероятности, мы нападем на неприятеля. - Но, монсеньер, - заметил маршал де Граммон, - подумайте о том, что если мы даже соберем все наши наличные силы, то у нас будет едва тринад- цать тысяч человек. - Господин маршал, - возразил принц, бросая на до Граммона особенный, ему одному свойственный взгляд, - малыми армиями выигрываются большие сражения. Затем он обернулся к пленному. - Увести этого человека и не спускать с него глаз. Его жизнь зависит от тех сведении, которые он нам сообщил; если они верны, он получит сво- боду; если же нет, он будет расстрелян. Пленного увели. - Граф де Гиш, - продолжал принц, - вы давно не виделись с вашим от- цом. Останьтесь при нем. А вы, - обратился он к Раулю, - если не очень устали, то следуйте за мной. - Хоть на край света, монсеньер! - пылко воскликнул Рауль, успевший уже проникнуться восхищением к этому молодому полководцу, казавшемуся ему столь достойным своей славы. Принц улыбнулся. Он презирал лесть, но очень ценил горячность. - Пойдемте, сударь, - сказал он, - вы хороший советчик, в этом мы только что убедились. Завтра мы увидим, каковы вы в деле. - А что вы мне прикажете сейчас, монсеньер? - спросил маршал. - Останьтесь, чтобы принять войска, я сам явлюсь за ними или дам вам знать через курьера, чтобы вы их привели. Двадцать гвардейцев на лучших лошадях - вот все, что мне сейчас нужно для конвоя. - Этого очень мало, - заметил маршал. - Достаточно, - возразил принц. - У вас хорошая лошадь, господин де Бражелон? - Моя лошадь была убита сегодня утром, монсеньер, и я пока взял ло- шадь моего слуги. - Выберите себе лошадь из моей конюшни. Только не стесняйтесь! Возьмите ту, какая покажется вам лучшей. Сегодня вечером она, может быть, вам понадобится, а завтра уже наверное. Рауль не заставил просить себя дважды; он знал, что истинная учти- вость по отношению к начальнику, в особенности если этот начальник - принц, - повиноваться немедленно и беспрекословно. Он прошел в конюшню, выбрал себе андалузского, буланой масти коня, сам оседлал и взнуздал его, - так как Атос советовал ему в серьезных случаях не доверять никому этого важного дела, - и явился к принцу. Принц уже садился на коня. - Теперь, сударь, - сказал он Раулю, - дайте письмо, которое вы при- везли. Рауль подал письмо принцу. - Держитесь близ меня, - сказал тот. Затем принц дал шпоры, зацепил поводья за луку седла (как он делал всегда, когда желал иметь руки свободными), распечатал письмо г-жи де Лонгвиль и помчался галопом по дороге в Ланс. Рауль и небольшой конвой следовали за ним. Между тем нарочные с приказом собрать войска неслись карьером по всем направлениям. Принц читал письмо на скаку. - Сударь, - сказал он через несколько минут, - мне пишут о вас много лестного; я, со своей стороны, могу сказать вам только, что за это ко- роткое время успел составить о вас самое лучшее мнение. Рауль поклонился. Между тем по мере их приближения к Лансу пушечные выстрелы раздава- лись все ближе и ближе. Принц глядел в сторону этих выстрелов прис- тальным взглядом хищной птицы. Казалось, его взор проникал сквозь чащу деревьев, закрывавших от него горизонт. Время от времени ноздри принца раздувались, словно он торопился вдох- нуть запах пороха, и он дышал так же тяжело, как его лошадь. Наконец пушечный выстрел раздался совсем близко, - очевидно, до поля сражения оставалось не больше мили. Тут, за поворотом дороги, показалась деревушка Оней. Жители ее были в большом смятении. Слухи о жестокости испанцев расп- ространились повсюду и нагнали на всех страху. Женщины бежали из деревни в Витри, и на месте осталось только несколько мужчин. Завидев принца, они поспешили к нему. Один из них узнал его. - Ах, монсеньер, - сказал он, - вы прогоните этих испанских без- дельников и лотарингских грабителей? - Да, - отвечал принц, - если ты согласишься служить мне проводником. - Охотно, монсеньер. Куда прикажете, ваше высочество, проводить вас? - На какое-нибудь возвышенное место, откуда я мог бы видеть Ланс и его окрестности. - О, в таком случае я знаю, что вам нужно. - Я могу довериться тебе, ты хороший француз? - Я старый солдат, был при Рокруа, монсеньер. - Ах, - сказал принц, подавая крестьянину свой кошелек, - вот тебе за Рокруа. Что же, нужна тебе лошадь или ты предпочитаешь идти пешком? - Пешком, монсеньер, пешком; я все время служил в пехоте. Кроме того, я намерен вести ваше высочество по таким дорогам, где вам самим придется спешиться. - Хорошо, едем, - сказал принц, - не будем терять времени. Крестьянин побежал вперед и в ста шагах от деревни свернул на узенькую дорожку, терявшуюся в глубине красивой долины. Около полумили продвигались они под прикрытием деревьев. Выстрелы раздавались так близ- ко, что казалось, каждую секунду мимо может просвистать ядро. Наконец им попалась тропинка, уводившая в сторону от дороги и извивавшаяся по скло- ну горы. Проводник направился по этой тропинке, пригласив принца следо- вать за ним. Тот сошел с коня, приказал спешиться одному из адъютантов и Раулю, а остальным ждать его, держась настороже, и начал взбираться по тропинке. Минут через десять они достигли развалин старого замка на вершине холма, откуда открывался широкий вид на окрестности. Всего в четверти мили от них виден был Ланс, защищающийся из последних сил, а перед ним вся неприятельская армия. Принц одним взглядом окинул всю местность от Лапса до Вими. В одно мгновение в голове его созрел весь план сражения, которое должно было на следующий день вторично спасти Францию от нашествия. Он вынул карандаш, вырвал из записной книжки листок и написал на нем: "Любезный маршал! Через час Ланс будет во власти неприятеля. Явитесь ко мне и приведите всю армию. Я буду в Вандене и сам расположу ее на позициях. Завтра мы отберем Ланс и разобьем неприятеля".