Затем, обратившись к Раулю, сказал: - Сударь, скачите во весь опор к господину де Граммону и передайте ему эту записку. Рауль поклонился, взял записку, быстро спустился с горы, вскочил на лошадь и помчался галопом. Четверть часа спустя он явился к маршалу. Часть войска уже прибыла, другую часть ожидали с минуты на минуту. Маршал де Граммон принял командование над всей наличной пехотой и ка- валерией и направился по дороге к Вандену, оставив герцога де Шатильона дожидаться остальной армии. Вся артиллерия была уже в сборе и выступила тотчас же. Было семь часов вечера, когда маршал явился в назначенный пункт, где принц уже ожидал его. Как в предвидел Конде, Ланс был занят неприятелем почти немедленно вслед за отъездом Рауля. Прекращение канонады возвестило об этом событии. Стали дожидаться ночи. В сгущающейся темноте все прибывали затребо- ванные принцем войска. Был отдан приказ не бить в барабаны и не трубить в трубы. В девять часов совсем стемнело, но слабый сумеречный свет еще озарял равнину. Принц стал во главе колонны, и она безмолвно двинулась в путь. Пройдя деревню Оней, войска увидели Ланс. Несколько домов были объяты пламенем, и до солдат доносился глухой шум, возвещавший об агонии горо- да, взятого приступом. Принц назначил каждому его место. Маршал де Граммон должен был коман- довать левым флангом, опираясь на Мерикур; герцог де Шатильон находился в центре, а сам принц занимал правое крыло, впереди деревни Оней. Во время битвы диспозиция войск должна была остаться той же. Каждый, прос- нувшись на следующее утро, будет уже там, где ему надлежало действовать. Передвижение войск произошло в глубоком молчании и с замечательной точностью. В десять часов все были уже на местах, а в половине одиннад- цатого принц объехал позиции и отдал приказы на следующий день. Помимо других распоряжений, особое внимание начальства было обращено на три приказа, за точным соблюдением которых оно должно было весьма строго следить. Первое - чтобы отдельные отряды сообразовались друг с другом и чтобы кавалерия и пехота шли в одну линию, сохраняя между собой первоначальные расстояния. Второе - чтобы в атаку шли не иначе как ша- гом. И третье - ждать, чтобы неприятель первый начал стрельбу. Графа де Гиша принц предоставил в распоряжение его отца, оставив Бра- желона при себе, но молодые люди попросили разрешения провести эту ночь вместе, на что принц охотно дал свое согласие. Для них была поставлена палатка около палатки маршала. Хотя они про- вели утомительный день, ни тому, ни другому не хотелось спать. Канун битвы - важный и торжественный момент даже для старых солдат, а тем более для молодых людей, которым предстояло впервые увидеть это грозное зрелище. Накануне битвы думается о тысяче вещей, которые до того были забыты, а теперь приходят на память. Накануне битвы люди, до тех пор равнодуш- ные, становятся друзьями, а друзья - почти братьями. Естественно, что если в душе таится более нежное чувство, оно в такой момент достигает наибольшей силы. Можно было предположить, что каждый из молодых людей переживал подоб- ные чувства, потому что через минуту они уже сидели в разных углах па- латки и писали что-то, положив бумагу себе на колени. Послания были длинные, и все четыре страницы, одна за другой, покрывались мелким убо- ристым почерком. Когда письма были наконец написаны, каждое было вложено в два конвер- та, так что узнать имя особы, которой адресовалось письмо, можно было только разорвав первый конверт. Затем с улыбкой они обменялись письмами. - На случай, если со мной произойдет беда, - сказал Бражелон, переда- вая свое письмо другу. - На случай, если я буду убит, - сказал де Гиш. - Будьте покойны, - в один голос ответили оба. Затем они обнялись по-братски, завернулись в свои плащи и заснули тем безмятежным молодым сном, каким спят птицы, дети и цветы. XXXVIII ОБЕД НА СТАРЫЙ ЛАД Второе свидание бывших мушкетеров было не столь торжественным и гроз- ным, как первое. Атос, со свойственной ему мудростью, решил, что лучше и скорее всего они сойдутся за столом; в то время как его друзья, зная его благопристойность и трезвость, не решались и заикнуться об одной из тех веселых пирушек, какие они некогда устраивали в "Еловой шишке" или у "Еретика", он первый предложил собраться за накрытым столом и повесе- литься с непринужденностью, некогда поддерживавшей в них доброе согласие и единодушие, за которое их справедливо называли "неразлучными друзьями". Предложение это всем понравилось, в особенности д'Артаньяну, которому очень хотелось воскресить веселые дни молодости с их кутежами и дружными беседами. Его тонкий живой ум давно не находил себе удовлетворения, пи- таясь, по его выражению, лишь низкосортной пищей. Портос, готовившийся стать бароном, был рад случаю поучиться у Атоса и Арамиса хорошему тону и светским манерам. Арамис не прочь был узнать у д'Артаньяна и Портоса новости Пале-Рояля и вновь расположить к себе, на всякий случай, предан- ных друзей, не раз, бывало, выручавших его своими непобедимыми и верными шпагами в стычках с врагами. Только Атос ничего не ждал от других, а повиновался лишь чувству чис- той дружбы и голосу своего простого и великого сердца. Условились, что каждый укажет свой точный адрес и по зову одного из них все соберутся в знаменитом своей кухней трактире "Отшельник" на Мо- нетной улице. Первая встреча была назначена на ближайшую среду, на во- семь часов вечера. В этот день четверо друзей явились с замечательной точностью в назна- ченное время, хотя подошли с разных сторон. Портос пробовал новую ло- шадь; д'Артаньян сменился с дежурства в Лувре; Арамис приехал после ви- зита к одной из своих духовных дочерей в этом квартале; Атосу же, посе- лившемуся на улице Генего, было до трактира рукой подать. И все, к обще- му изумлению, встретились у дверей "Отшельника". Атос появился от Нового моста, Портос - с улицы Руль, д'Артаньян - с улицы ФосеСен-Жермен-л'Ок- серуа, наконец Арамис - с улицы Бетизи. Первые приветствия, которыми обменялись старые друзья, были несколько натянутыми - именно потому, быть может, что каждый старался вложить в свои слова побольше чувства. Пирушка началась довольно вяло. Видно было, что д'Артаньян принуждает себя смеяться, Атос - пить, Арамис - рассказы- вать, а Портос - молчать. Атос первый заметил общую неловкость и прика- зал, в качестве верного средства, подать четыре бутылки шампанского. Когда он, со свойственным ему спокойствием, отдал это приказание, ли- цо гасконца сразу прояснилось, а морщины на лбу Портоса разгладились. Арамис удивился. Он знал, что Атос не только не пьет больше, но чувству- ет почти отвращение к вину. Его удивление еще более увеличилось, когда он увидел, что Атос налил себе полней стакан вина и выпил его залпом, как в былые времена. Д'Ар- таньян сразу же наполнил и опрокинул свой стакан. Портос и Арамис чокну- лись. Бутылки мигом опустели. Казалось, собеседники спешили отделаться от всяких задних мыслей. В одно мгновение это великолепное средство рассеяло последнее облач- ко, которое еще омрачало их сердца. Четыре приятеля сразу стали говорить громче, перебивая друг друга, и расположились за столом, как кому каза- лось удобнее. Вскоре - вещь неслыханная! - Арамис расстегнул два крючка своего камзола. Увидав это, Портос расстегнул на своем все до последне- го. Сражения, дальние поездки, полученные и нанесенные удары были вначале главной темой разговоров. Затем заговорили о глухой борьбе, которую им некогда приходилось вести против того, кого они называли теперь "великим кардиналом". - Честное слово, - воскликнул, смеясь, Арамис, - мне кажется, мы до- вольно уже хвалили покойников. Позлословим теперь немного насчет живых. Мне бы хотелось посплетничать о Мазарини. Разрешите? - Конечно, - вскричал д'Артаньян со смехом, - расскажите! Я первый буду аплодировать, если ваш рассказ окажется забавным. - Мазарини, - начал Арамис, - предложил одному вельможе, союза с ко- торым он домогался, прислать письменные условия, на которых тот готов сделать ему честь вступить с ним в соглашение. Вельможа, который не имел большой охоты договариваться с этим пустомелей, тем не менее скрепя сердце написал свои условия и послал их Мазарини. В числе этих условий было три, не поправившиеся последнему, и он предложил принцу за десять тысяч экю отказаться от них. - Ого! - вскричали трое друзей. - Это не слишкомто щедро, и он мог не бояться, что его поймают на слове. Что же сделал вельможа? - Он тотчас же послал Мазарини пятьдесят тысяч ливров с просьбой ни- когда больше не писать ему и предложил дать еще двадцать тысяч, если Ма- зарини обяжется никогда с ним не разговаривать. - Что же Мазарини? Рассердился? - спросил Атос. - Приказал отколотить посланного? - спросил Портос. - Взял деньги? - спросил д'Артаньян. - Вы угадали, д'Артаньян, - сказал Арамис. Все залились таким громким смехом, что явился хозяин гостиницы и спросил, не надо ли им чего-нибудь. Он думал, что они дерутся. Наконец общее веселье стихло. - Разрешите пройтись насчет де Бофора? - спросил д'Артаньян. - Мне ужасно хочется. - Пожалуйста, - ответил Арамис, великолепно знавший, что хитрый и смелый гасконец никогда ни в чем не уступит ни шагу. - А вы, Атос, разрешите? - Клянусь честью дворянина, мы посмеемся, если ваш анекдот забавен. - Я начинаю. Господин де Бофор, беседуя с одним из друзей принца Кон- де, сказал, что после размолвки Мазарини с парламентом у него вышло столкновение с Шавиньи и что, зная привязанность последнего к новому кардиналу, он, Бофор, близкий по своим взглядам к старому кардиналу, ос- новательно оттузил Шавиньи. Собеседник, зная, что Бофор горяч на руку, не очень удивился и поспешил передать этот рассказ принцу. История полу- чила огласку, и все отвернулись от Шавиньи. Тот тщетно пытался выяснить причину такой к себе холодности, пока наконец кто-то не решился расска- зать ему, как поразило всех то, что он позволил Бофору оттузить себя, хотя тот и был принцем. "А кто сказал, что Бофор поколотил меня? - спро- сил Шавиньи. "Он сам", - был ответ. Доискались источника слуха, и лицо, с которым беседовал Бофор, подтвердило под честным словом подлинность этих слов. Шавиньи, в отчаянии от такой клеветы и ничего не понимая, объявляет друзьям, что он скорее умрет, чем снесет это оскорбление. Он посылает двух секундантов к принцу спросить того, действительно ли он сказал, что оттузил Шавиньи. "Сказал и готов повторить еще раз, потому что это правда", - отвечал принц. "Монсеньер, - сказал один из секундан- тов, - позвольте заметить вашему высочеству, что побои, нанесенные дво- рянину, одинаково позорны как для того, кто их получает, так и для того, кто их наносит. Людовик Тринадцатый не хотел, чтобы ему прислуживали дворяне, желая сохранить право бить своих лакеев". - "Но, - удивленно спросил' Бофор, - кому были нанесены побои и кто говорит об ударах?" - "Но ведь вы сами, монсеньер, заявляете, что побили..." - "Кого?" - "Ша- виньи". - "Я?" - "Разве вы не сказали, что оттузили его?" - "Сказал". - "Ну а он отрицает это". - "Вот еще! Я его изрядно оттузил. И вот мои собственные слова, - сказал герцог де Бофор со своей обычной важностью: - Шавиньи, вы заслуживаете глубочайшего порицания за помощь, оказываемую вами такому пройдохе, как Мазарини. Вы..." - "А, монсеньер, - вскричал секундант, - теперь я понимаю: вы хотели сказать - отделал?" - "Оттузил, отделал, не все ли равно, - разве это не одно и то же? Все эти ваши со- чинители слов ужасные педанты". Друзья много смеялись над филологической ошибкой Бофора, словесные промахи которого были так часты, что вошли в поговорку. Было решено, что партийные пристрастия раз и навсегда изгоняются из дружеских сборищ, и что д'Артаньян и Портос смогут вволю высмеивать принцев, с тем что Атосу и Арамису будет дано право, в свою очередь, честить Мазарини. - Право, господа, - сказал д'Артаньян, обращаясь к Арамису и Атосу, - вы имеете полное основание недолюбливать Мазарини, потому что, клянусь вам, и он, с своей стороны, вас не особенно жалует. - В самом деле? - сказал Атос. - Ах, если бы мне сказали, что этот мошенник знает меня по имени, то я попросил бы перекрестить меня заново, чтобы меня не заподозрили в знакомстве с ним. - Он не знает вас по имени, но знает по вашим делам. Ему известно, что какие-то два дворянина принимали деятельное участие в побеге Бофора, и он велел разыскать их, ручаюсь вам в этом. - Кому велел разыскать? - Мне. - Вам? - Да, еще сегодня утром он прислал за мной, чтобы спросить, не разуз- нал ли я что-нибудь. - Об этих дворянах? - Да. - И что же вы ему ответили? - Что я пока еще ничего не узнал, но зато собираюсь обедать с двумя лицами, которые могут мне кое-что сообщить. - Так и сказали? - воскликнул Портос, и все его широкое лицо расплы- лось в улыбке. - Браво! И вам ни чуточки не страшно, Атос? - Нет, - отвечал Атос. - Я боюсь не розысков Мазарини. - Чего же вы боитесь? Скажите, - спросил Арамис. - Ничего, по крайней мере в настоящее время. - А в прошлом? - спросил Портос. - А в прошлом - это другое дело, - произнес Атос со вздохом. - В прошлом и будущем. - Вы боитесь за вашего юного Рауля? - спросил Арамис. - Полно! - воскликнул д'Артаньян. - В первом деле никто не гибнет. - Ни во втором, - сказал Арамис. - Ни в третьем, - добавил Портос. - Впрочем, даже убитые иной раз воскресают: доказательство - наше присутствие здесь. - Нет, господа, - сказал Атос, - не Рауль меня беспокоит: он будет вести себя, надеюсь, как подобает дворянину, а если и падет, то с честью. Но вот в чем дело: если с ним случится несчастье, то... Атос провел рукой по своему бледному лбу. - То?.. - спросил Арамис. - То я усмотрю в этом возмездие. - А, - произнес д'Артаньян, - я понимаю, что вы хотите сказать. - Я тоже, - сказал Арамис. - Но только об этом не надо думать, Атос: что прошло, тому конец. - Я ничего не понимаю, - заявил Портос. - Армантьерское дело, - шепнул ему д'Артаньян. - Армантьерское дело? - переспросил Портос. - Ну, помните, миледи... - Ах да, - сказал Портос, - я совсем забыл эту историю. Атос посмотрел на него своим глубоким взглядом. - Вы забыли, Портос? - спросил он. - Честное слово, забыл, - ответил Портос, - это было давно. - Значит, это не тяготит вашу совесть? - Нисколько! - воскликнул Портос. - А вы что скажете, Арамис? - Если уж говорить о совести, то этот случай кажется мне подчас очень спорным. - А вы, д'Артаньян? - Признаться, когда мне вспоминаются эти ужасные дни, я думаю только об окоченевшем теле несчастной госпожи Бонасье. Да, - прошептал он, - я часто сожалею о несчастной жертве, но никогда не мучусь угрызениями со- вести из-за ее убийцы. Атос недоверчиво покачал головой. - Подумайте о том, - сказал ему Арамис, - что если вы признаете бо- жественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта жен- щина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями, вот и все. - А свободная воля, Арамис? - А что делает судья? Он тоже волен судить или оправдать и осуждает без боязни. Что делает палач? Он владыка своей руки и казнит без угрызе- ний совести. - Палач... - прошептал Атос, словно остановившись на каком-то воспо- минании. - Я знаю, что это было ужасно, - сказал д'Артаньян, - но если поду- мать, сколько мы убили англичан, ларошельцев, испанцев и даже французов, которые не причинили нам никакого зла, а только целились в нас и прома- хивались или скрещивали с нами оружие менее ловко и удачно, чем мы, если подумать об этом, то я, со своей стороны, оправдываю свое участие в убийстве этой женщины, даю вам честное слово. - Теперь, когда вы мне все напомнили, - сказал Портос, - я точно вижу перед собой всю эту сцену: миледи стояла вон там, где сейчас вы, Атос (Атос побледнел); я стоял вот так, как д'Артаньян. При мне была шпага, острая, как дамасский клинок... Помните, Арамис, вы часто называли эту шпагу Бализардой... И знаете что? Клянусь вам всем троим, что если бы не подвернулся тут палач из Бетюна... кажется, он был из Бетюна?.. - да, да, именно из Бетюна - да, так вот, я сам отрубил бы голову этой злодей- ке, и рука моя не дрогнула бы. Это была ужасная женщина. - А в конце концов, - сказал Арамис тем философски безразличным то- ном, который он усвоил себе, вступив в духовное звание, и в котором было больше безбожия, чем веры в бога, - в конце концов - зачем думать об этом? Что сделано, то сделано. В смертный час мы покаемся в этом грехе, и господь лучше нашего рассудит, был ли это грех, преступление или доб- рое дело. Раскаиваться, говорите вы? Нет, нет! Клянусь честью и крестом, если я и раскаиваюсь, то только потому, что это была женщина. - Самое успокоительное, - сказал д'Артаньян, - что от всего этого не осталось и следа. - У нее был сын, - произнес Атос. - Да, да, я помню, - отвечал д'Артаньян, - вы сами говорили мне о нем. Но кто знает, что с ним сталось. Конец змее, конец и змеенышу. Не воображаете ли вы, что лорд Винтер воспитал это отродье? Лорд Винтер осудил бы и сына так же, как осудил мать. - В таком случае, - сказал Атос, - горе Винтеру, ибо ребенок-то ни в чем не повинен. - Черт меня побери, ребенка, наверное, нет в живых! - воскликнул Пор- тос. - Если верить д'Артаньяну, в этой ужасной стране такие туманы... Несколько омрачившиеся собеседники готовы были улыбнуться такому со- ображению Портоса, но в 'этот миг на лестнице послышались шаги, и кто-то постучал в дверь. - Войдите, - сказал Атос. Дверь отворилась, и появился хозяин гостиницы. - Господа, - сказал он, - какой-то человек спешно желает видеть одно- го из вас. - Кого? - спросили все четверо. - Того, кого зовут графом де Ла Фер. - Это я, - сказал Атос. - А как зовут этого человека? - Гримо. Атос побледнел. - Уже вернулся! - произнес он. - Что же могло случиться с Бражелоном? - Пусть он войдет, - сказал д'Артаньян, - пусть войдет. Гримо уже поднялся по лестнице и ждал у дверей. Оп вбежал в комнату и сделал трактирщику знак удалиться. Тот вышел и закрыл за собой дверь. Четыре друга ждали, что скажет Гримо. Его волнение, бледность, потное лицо и запыленная одежда показа- ли, что он привез какое-то, важное и ужасное известие. - Господа, - произнес он наконец, - у этой женщины был ребенок, и этот ребенок стал мужчиной. У тигрицы был детеныш, тигр вырвался и идет на вас. Берегитесь. Атос с меланхолической улыбкой взглянул на своих друзей. Портос стал искать у себя на боку шпагу, которая висела на стене. Арамис схватился за нож. Д'Артаньян поднялся с места. - Что ты хочешь сказать, Гримо? - воскликнул д'Артаньян. - Что сын миледи покинул Англию, что он во Франции и едет в Париж, если еще не приехал. - Черт возьми! - вскричал Портос. - Ты уверен в этом? - Уверен, - отвечал Гримо. Воцарилось долгое молчание. Гримо, едва державшийся на ногах, в изне- можении опустился на стул. Атос налил стакан шампанского и дал ему выпить. - Что же, - в конце концов сказал д'Артаньян, - пусть себе живет, пусть едет в Париж, мы не таких еще видывали. Пусть является. - Да, конечно, - произнес Портос, любовно поглядев на свою шпагу, - мы ждем его, пусть пожалует. - К тому же это всего-навсего ребенок, - сказал Арамис. - Ребенок! - воскликнул Гримо. - Знаете ли вы, что сделал этот ребе- нок? Переодетый монахом, он выведал всю историю, исповедуя бетюнского палача, а затем, после исповеди, узнав все, он вместо отпущения грехов вонзил палачу в сердце вот этот кинжал. Смотрите, на нем еще не обсохла кровь - еще двух суток не прошло, как он вынут из раны. С этими словами Гримо положил на стол кинжал, оставленный монахом в груди палача. Д'Артаньян, Портос и Арамис сразу вскочили и бросились к своим шпа- гам. Один только Атос продолжал спокойно и задумчиво сидеть на месте. - Ты говоришь, что он одет монахом, Гримо? - Да, августинским монахом. - Как он выглядит? - По словам трактирщика, он моего роста, худой, бледный, с светло-го- лубыми глазами и светловолосый. - И... он не видел Рауля? - спросил Атос. - Напротив, они встретились, и виконт сам привел его к постели умира- ющего. Атос встал и, не говоря ни слова, снял со стены свою шпагу. - Однако, господа, - воскликнул д'Артаньян с деланным смехом, - мы, кажется, начинаем походить на девчонок. Мы, четыре взрослых человека, которые не моргнув глазом шли против целых армий, мы дрожим теперь перед ребенком! - Да, - сказал Атос, - но этот ребенок послан самою судьбою. И они все вместе поспешно покинули гостиницу. XXXIX ПИСЬМО КАРЛА ПЕРВОГО Теперь попросим читателя переправиться через Сену и последовать за нами в монастырь кармелиток на улице Святого Якова. Утро. Часы бьют одиннадцать. Благочестивые сестры только что отслужи- ли мессу за успех оружия Карла I. Из церкви вышли женщина и молодая де- вушка, обе одетые в черное, одна - как вдова, другая - как сирота, и на- правились в свою келью. Войдя туда, женщина преклонила колени на дере- вянную крашеную скамеечку перед распятием, а молодая девушка стала поо- даль, опершись на стул, и заплакала. Женщина, видно, была когда-то хороша собой, но слезы преждевременно ее состарили. Молодая девушка была прелестна, и слезы делали ее еще прекрасней. Женщине можно было дать лет сорок, а молодой девушке не бо- лее четырнадцати. - Господи, - молилась женщина, - спаси моего мужа, спаси моего сына и возьми мою печальную и жалкую жизнь. - Боже мой, - прошептала молодая девушка, - спаси мою мать. - Ваша мать ничего не может для вас сделать в этом мире, Генриетта, - сказала, обратись к ней, молившаяся женщина. - У вашей матери нет более ни трона, ни мужа, ни сына, ни средств, ни друзей. Ваша мать, бедное ди- тя мое, покинута всеми. С этими словами женщина упала в объятия быстро подбежавшей дочери и сама разразилась рыданиями. - Матушка, будьте тверды! - успокаивала ее девушка. - Ах, королям приходится тяжело в эту годину, - произнесла мать, опустив голову на плечо своей дочери. - И никому нет до нас дела в этой стране, каждый думает только о своих делах. Пока ваш брат был здесь, он еще поддерживал меня, но он уехал и не может даже подать вести о себе ни мне, ни отцу. Я заложила последние драгоценности, продала все свои вещи и ваши платья, чтобы заплатить жалованье слугам, которые иначе отказыва- лись сопровождать его. Теперь мы вынуждены жить за счет монахинь. Мы ни- щие, о которых заботится бог. - Но почему вы не обратитесь к вашей сестре, королеве? - спросила мо- лодая девушка. - Увы, моя сестра - королева более не королева. Ее именем правит дру- гой. Когда-нибудь вы поймете это. - Тогда обратитесь к вашему племяннику, королю. Хотите, я поговорю с ним? Вы ведь знаете, как он меня любит, матушка. - Увы, мой племянник пока только называется королем, и, как вы знае- те, - Ла Порт много раз говорил нам это, - он сам терпит лишения во всем. - Тогда обратимся к богу, - сказала молодая девушка, опускаясь на ко- лени возле матери. Эти две молящиеся рядом женщины были дочь и внучка Генриха IV, жена и дочь Карла I Английского. Они уже кончали свою молитву, когда в дверь кельи тихонько постучала монахиня. - Войдите, сестра, - сказала старшая из женщин, вставая с колен и отирая слезы. Монахиня осторожно приотворила дверь. - Ваше величество благоволит простить меня, если я помешала ее молит- ве, - сказала она, - в приемной ждет иностранец; он прибыл из Англии и просит разрешения вручить письмо вашему величеству. - Письмо? Может быть, от короля! Известия о вашем отце, без сомнения! Слышите, Генриетта? - Да, матушка, слышу и надеюсь. - Кто же этот господин? - Дворянин лет сорока или пятидесяти. - Как его зовут? Он сказал свое имя? - Лорд Винтер. - Лорд Винтер! - воскликнула королева. - Друг моего мужа! Впустите его, впустите. Королева бросилась навстречу посланному и с жаром схватила его за ру- ку. Лорд Винтер, войдя в келью, преклонил колено и вручил королеве письмо, вложенное в золотой футляр. - Ах, милорд! - воскликнула королева. - Вы приносите нам три вещи, которых мы давно уже не видали: золото, преданность друга и письмо от короля, нашего супруга и повелителя. Лорд Винтер в ответ только поклонился; волнение не давало ему произ- нести ни слова. - Милорд, - сказала королева, указывая на письмо, - вы понимаете, что я спешу узнать содержание этого письма. - Я удаляюсь, ваше величество, - отвечал лорд Винтер. - Нет, останьтесь, - сказала королева, - мы прочтем письмо при вас. Разве вы не понимаете, что мне надо о многом вас расспросить? Лорд Винтер отошел в сторону и молча стал там. Между тем мать и дочь удалились в амбразуру окна и, обнявшись, начали жадно читать следующее письмо: "Королева и дорогая супруга! Дело близится к развязке. Все войска, которые мне сохранил бог, соб- рались на поле около Несби, откуда я наспех пишу это письмо. Здесь я ожидаю армию моих возмутившихся подданных, чтобы в последний раз сра- зиться с ними. Если мне удастся победить, борьба затянется; если меня победят, то я погиб окончательно. Я желал бы в этом последнем случае (увы, в нашем положении надо все предвидеть!) попытаться достигнуть бе- регов Франции. Но примут ли там, захотят ли там принять несчастного ко- роля, который послужит пагубным примером в стране, уже волнуемой граж- данскою смутою? Ваш ум и ваша любовь будут моими советчиками. Податель этого письма на словах передаст вам то, что я не решаюсь доверить воз- можным случайностям. Он объяснит вам, чего я жду от вас. Ему же я пору- чаю передать детям мое благословение и выразить вам чувство безграничной любви, моя королева и дорогая супруга". Письмо это было подписано вместо "Карл, король" - "Карл, пока еще ко- роль". Винтер, следивший за выражением лица королевы при чтении этого груст- ного послания, заметил все же, что ее глаза загорелись надеждой. - Пусть он перестанет быть королем! - воскликнула королева. - Пусть он будет побежден, изгнан, осужден, лишь бы остался жив! Увы, трон в на- ши дни слишком опасен, чтобы я желала моему супругу занимать его. Одна- ко, милорд, говорите, - продолжала королева, - только не скрывайте ниче- го. В каком положении король? Так ли оно безнадежно, как ему представля- ется? - Увы, государыня, его положение еще безнадежнее, чем он сам думает. Его величество слишком великодушен, чтобы замечать ненависть, слишком благороден, чтобы угадывать измену. Англия охвачена безумием, и, боюсь, прекратить его можно, только пролив потоки крови. - А лорд Монтроз? - спросила королева. - До меня дошли слухи об его больших и быстрых успехах, о победах, одержанных при Инверлеши, Олдоне, Олфорте и Килсите. После этого, как я слышала, он двинулся к границе, чтобы соединиться с королем. - Да, государыня, но на границе его встретил Лесли. Монтроз искушал судьбу своими сверхъестественными деяниями, и удача изменила ему. Разби- тый при Филиппе, Монтроз должен был распустить остатки своих войск и бе- жать, переодевшись лакеем. Теперь он в Бергене, в Норвегии. - Да хранит его бог! - произнесла королева. - Все же утешительно, что человек, столько раз рисковавший своею жизнью ради нас, находится в бе- зопасности. Теперь, милорд, я знаю настоящее положение короля Оно безна- дежно. Но скажите, что вы должны передать мне от моего царственного суп- руга? - Ваше величество, - отвечал лорд Винтер, - король желает, чтобы вы постарались узнать истинные намерения короля и королевы по отношению к нему. - Увы! Вы сами знаете, - сказала королева, - король еще ребенок, а королева - слабая женщина. Все в руках Мазарини. - Неужели он хочет сыграть во Франции ту же роль, какую Кромвель иг- рает в Англии? - О нет. Это изворотливый и хитрый итальянец, который, быть может, мечтает о преступлении, но никогда на него не решится. В противополож- ность Кромвелю, на стороне которого обе палаты, Мазарини в своей борьбе с парламентом находит поддержку только у королевы. - Тем более для него оснований помочь королю, которого преследует парламент. Королева с горечью покачала головой. - Если судить по его отношению ко мне, - сказала она, - то кардинал не сделает ничего, а может быть, даже будет против нас. Наше пребывание во Франции уже тяготит его, а тем более будет тяготить его присутствие короля. Милорд, - продолжала Генриетта, грустно улыбнувшись, - тяжело и даже стыдно признаться, но мы провели зиму в Лувре без денег, без белья, почти без хлеба и часто вовсе не вставали с постели из-за холода. - Ужасно! - воскликнул лорд Винтер. - Дочь Генриха Четвертого, супру- га короля Карла! Отчего же, ваше величество, вы не обратились ни к кому из нас? - Вот какое гостеприимство оказывает королеве министр, у которого ко- роль хочет просить гостеприимства для себя. - Но я слышал, что поговаривали о браке между принцем Уэльским и принцессой Орлеанской, - сказал лорд Винтер. - Да, одно время я на это надеялась. Эти дети полюбили друг друга, но королева, покровительствовавшая вначале их любви, изменила свое отноше- ние, а герцог Орлеанский, который вначале содействовал их сближению, те- перь запретил своей дочери и думать об этом союзе. Ах, милорд, - продол- жала королева, не утирая слез, - лучше бороться, как король, и умереть, как, может быть, умрет он, чем жить из милости, подобно нам. - Мужайтесь, ваше величество, - сказал лорд Винтер. - Не отчаивай- тесь. Подавить восстание в соседнем государстве - в интересах французс- кой короны, ибо во Франции тоже неблагополучно. Мазарини - государствен- ный человек и поймет, что необходимо оказать помощь королю Карлу. - Но уверены ли вы, - с сомнением сказала королева, - что вас не опе- редили враги короля? - Кто, например? - спросил лорд Винтер. - Разные Джойсы, Приджи, Кромвели. - Портные, извозчики, пивовары! О ваше величество, я надеюсь, что кардинал не собирается вступать в союз с подобными людьми. - А кто он сам? - сказала королева Генриетта. - Но ради чести короля, чести королевы... - Хорошо. Будем надеяться, что он сделает что-нибудь ради их чести. Преданный друг всегда красноречив, милорд, и вы почти успокоили меня. Подайте мне руку и отправитесь к министру. - Ваше величество, - возразил лорд Винтер, склоняясь перед королевой, - вы оказываете мне слишком большую честь. - Но что, если он откажет, - сказала королева Генриетта, остановив- шись, - а король проиграет битву? - Тогда его величество найдем приют в Голландии, где, как я слышал, находится его высочество принц Уэльский. - А может ли король рассчитывать, что у него много таких слуг, как вы, чтобы помочь ему спастись? - Увы, немного, ваше величество, - сказал лорд Винтер, - но мы все предусмотрели, и я явился за союзниками во Францию. - За союзниками! - произнесла королева, качая головой. - Ваше величество, - возразил лорд Винтер, - только бы мне найти моих старых друзей, и я ручаюсь за успех. - Хорошо, милорд, - произнесла королева с мучительным сомнением чело- века, долго находившегося в несчастии. - Едемте - и да услышит вас бог. Королева села в карету. Лорд Винтер, верхом, в сопровождении двух ла- кеев, поехал рядом. XL ПИСЬМО КРОМВЕЛЯ В ту минуту, как королева Генриетта выезжала из монастыря кармелиток, направляясь в Пале-Рояль, какой-то всадник сошел с коня у ворот коро- левского дворца и объявил страже, что имеет сообщить нечто важное карди- налу Мазарини. Хотя кардинал и был очень труслив, все же доступ к нему был сравни- тельно легок: он часто нуждался в разных указаниях и сведениях со сторо- ны. Действительные затруднения начинались не у первой двери; да и вторую тоже можно было легко пройти, но зато у третьей, кроме караула и лакеев, всегда бодрствовал верный Бернуин, цербер, которого нельзя было умилос- тивить никакими словами, как и нельзя было околдовать никакой веткой, хотя бы золотой. Итак, каждый, кто просил или требовал у кардинала аудиенции, у третьей двери должен был подвергнуться форменному допросу. Всадник, привязав свою лошадь к решетке двора, поднялся по главной лестнице и обратился к караулу в первой зале. - Проходите дальше, - отвечали, не поднимая глаз, караульные, занятые игрою кто в карты, кто в кости, и очень довольные случаем показать, что лакейские обязанности их не касаются. Незнакомец прошел в следующую залу. Эта зала охранялась мушкетерами и лакеями. Незнакомец повторил свой вопрос. - Есть у вас бумага, дающая право на аудиенцию? - спросил один из придворных лакеев, подходя к просителю. - У меня есть письмо, но не от кардинала Мазарини. - Войдите и спросите господина Бернуина, - сказал служитель и отворил дверь в третью комнату. Случайно ли в этот раз, или это было его обычное место, но за дверью как раз стоял сам Бернуин, который, конечно, все слышал. - Я, сударь, тот, кого вы ищете, - сказал он. - От кого у вас письмо к его высокопреосвященству? - От генерала Оливера Кромвеля, - отвечал вновь прибывший. - Сообщите это его высокопреосвященству и спросите, может ли он принять меня. Он стоял с мрачным и гордым видом, свойственным пуританам. Бернуин, осмотрев молодого человека испытующим взглядом с ног до го- ловы, вошел в кабинет кардинала и передал ему слова незнакомца. - Человек с письмом от Оливера Кромвеля? - переспросил кардинал. - А как он выглядит? - Настоящий англичанин, монсеньер, светловолосый с рыжеватым оттен- ком, скорее рыжий, с серо-голубыми, почти серыми глазами; воплощенная надменность и непреклонность. - Пусть он передаст письмо. - Монсеньер требует письмо, - сказал Бернуин, возвращаясь из кабинета в приемную. - Монсеньер получит письмо только от меня, из рук в руки, - отвечал молодой человек, - а чтобы вы убедились, что у меня действительно есть письмо, вот оно, смотрите. Бернуин осмотрел печать и, увидев, что письмо действительно от гене- рала Оливера Кромвеля, повернулся, чтобы снова войти к Мазарини. - Прибавьте еще, - сказал ему молодой человек, - что я не простой го- нец, а чрезвычайный посол. Бернуин вошел в кабинет и через несколько секунд возвратился. - Войдите, сударь, - сказал он, отворяя дверь. Все эти хождения Бернуина взад и вперед были необходимы Мазарини, чтобы оправиться от волнения, вызванного в нем известием о письме Кром- веля. Но, несмотря на всю проницательность, он все-таки не мог догадать- ся, что заставило Кромвеля вступить с ним в сношения. Молодой человек показался на пороге его кабинета, держа шляпу в одной руке, а письмо в другой. Мазарини встал. - У вас, сударь, - сказал он, - есть верительное письмо ко мне? - Да, вот оно, монсеньер, - отвечал молодой человек. Мазарини взял письмо, распечатал его и прочел: "Господин Мордаунт, один из моих секретарей, вручит это верительное письмо его высокопреосвященству кардиналу Мазарини в Париже; кроме того, у него есть другое, конфиденциальное письмо к его преосвященству. Оливер Кромвель", - Отлично, господин Мордаунт, - сказал Мазарини, - давайте мне это другое письмо и садитесь. Молодой человек вынул из кармана второе письмо, вручил его кардиналу и сел. Кардинал, занятый своими мыслями, взял письмо и некоторое время дер- жал его в руках, не распечатывая. Чтобы сбить посланца с толку, он на- чал, по своему обыкновению, его выспрашивать, вполне убежденный по опы- ту, что мало кому удается скрыть от него что-либо, когда он начинает расспрашивать, глядя в глаза собеседнику. - Вы очень молоды, господин Мордаунт, - сказал он, - для трудной роли посла, которая не удается иногда и самым старым дипломатам. - Монсеньер, мне двадцать три года, но ваше преосвященство ошибается, считая меня молодым. Я старше вас, хотя мне и недостает вашей мудрости. - Что это значит, сударь? - спросил Мазарини. - Я вас не понимаю. - Я говорю, монсеньер, что год страданий должен считаться за два, а я страдаю уже двадцать лет. - Ах, так, я понимаю, - сказал Мазарини, - у вас нет состояния, вы бедны, не правда ли? И он подумал про себя: "Эти английские революционеры сплошь нищие и неотесанные мужланы". - Монсеньер, мне предстояло получить состояние в шесть миллионов, но у меня его отняли. - Значит, вы не простого звания? - спросил Мазарини с удивлением. - Если бы я носил свой титул, я был бы лордом; если бы я носил свое имя, вы услышали бы одно из самых славных имен Англии. - Как же вас зовут? - Меня зовут Мордаунт, - отвечал молодой человек, кланяясь. Мазарини понял, что посланец Кромвеля хочет сохранить инкогнито. Он помолчал несколько секунд, глядя на посланца с еще большим внима- нием, чем вначале. Молодой человек казался совершенно бесстрастным. "Черт бы побрал этих пуритан, - подумал Мазарини, - все они точно ка- менные". Затем он спросил: - Но у вас есть родственники? - Да, есть один, монсеньер. - Он, конечно, помогает вам? - Я три раза являлся к нему, умоляя о помощи, и три раза он приказы- вал лакеям прогнать меня. - О, боже мой, дорогой господин Мордаунт! - воскликнул Мазарини, на- деясь своим притворным состраданием завлечь молодого человека в ка- кую-нибудь ловушку. - Боже мой! Как трогателен ваш рассказ! Значит, вы ничего не знаете о своем рождении? - Я узнал о нем очень недавно. - А до тех пор? - Я считал себя подкидышем. - Значит, вы никогда не видали вашей матери? - Нет, монсеньер, когда я был ребенком, она три раза заходила к моей кормилице. Последний ее приход я помню так же хорошо, как если бы это было вчера. - У вас хорошая память, - произнес Мазарини. - О да, монсеньер, - сказал молодой человек с таким выражением, что у кардинала пробежала дрожь по спине. - Кто же вас воспитывал? - спросил Мазарини. - Кормилица-француженка; когда мне исполнилось пять лет, она прогнала меня, так как ей перестали платить за меня. Она назвала мне имя моего родственника, о котором ей часто говорила моя мать. - Что же было с вами потом? - Я плакал и просил милостыню на улицах, и один протестантский пастор из Кингстона взял меня к себе, воспитал на протестантский лад, передал мне все свои знания и помог мне искать родных. - И ваши поиски... - Были тщетны. Все открылось благодаря случаю. - Вы узнали, что сталось с вашей матерью? - Я узнал, что она была умерщвлена этим самым родственником при со- действии четырех его друзей. Несколько ранее выяснилось, что король Карл Первый отнял у меня дворянство и все мое имущество. - А, теперь я понимаю, почему вы служите Кромвелю. Вы ненавидите ко- роля? - Да, монсеньер, я его ненавижу! - сказал молодой человек. Мазарини был поражен тем, с каким дьявольским выражением произнес Мордаунт эти слова. Обычно от гнева лица краснеют из-за прилива крови, лицо же молодого человека окрасилось желчью и стало смертельно бледным. - Ваша история ужасна, господин Мордаунт, - сказал Мазарини, - и очень меня тронула. К счастью для вас, вы служите очень могущественному человеку. Он должен помочь вам в ваших поисках. Ведь нам, власть имущим, нетрудно получить любые сведения. - Монсеньер, хорошей ищейке достаточно показать малейший след, чтобы она распутала его до конца. - А не хотите ли вы, чтобы я поговорил с этим вашим родственником? - спросил Мазарини, которому очень хотелось приобрести друга среди прибли- женных Кромвеля. - Благодарю вас, монсеньер, я поговорю с ним лично. - Но вы, кажется, говорили, что он обошелся с вами дурно? - Он обойдется со мной лучше при следующей встрече. - Значит, у вас есть средство смягчить его? - У меня есть средство заставить себя бояться. Мазарини посмотрел на молодого человека, но молния, сверкнувшая в его глазах, заставила кардинала потупиться; затрудняясь продолжать подобный разговор, он вскрыл письмо Кромвеля. Мало-помалу глаза молодого человека снова потускнели и стали бесцвет- ны, как всегда; глубокая задумчивость охватила его. Прочитав первые строки, Мазарини решился украдкой взглянуть на своего собеседника, чтобы убедиться, не следит ли тот за выражением его лица: однако Мордаунт, по-видимому, был вполне равнодушен. - Плохо поручать дело человеку, который занят только своими делами, - пробормотал кардинал, чуть заметно пожав плечами. - Посмотрим, однако, что в этом письме. Вот подлинный текст письма: "Его высокопреосвященству монсеньеру кардиналу Мазарини. Я желал бы, монсеньер, узнать ваши намерения в отношении нынешнего положения дел в Англии. Оба государства слишком близкие соседи, чтобы Францию не затра- гивало положение дел в Англии, точно так же как и нас затрагивает то, что происходит во Франции. Англичане почти единодушно восстали против тирании короля Карла и его приверженцев. Поставленный общественный дове- рием во главе этого движения, я лучше, чем кто-либо, вижу его характер и последствия. В настоящее время я веду войну и намерен дать королю Карлу решительную битву. Я ее выиграю, так как на моей стороне надежды всей нации и благоволение божие. Когда я выиграю эту битву, то королю уже не на что будет рассчитывать ни в Англии, ни в Шотландии, и, если он не бу- дет захвачен в плен или убит, то постарается переправиться во Францию, чтобы навербовать себе войска и раздобыть оружие и деньги. Франция уже дала приют королеве Генриетте и этим, без сомнения, помимо своей воли поддержала очаг неугасающей гражданской войны на моей родине. Но короле- ва Генриетта - дочь французского короля, и Франция обязана была дать ей приют. Что же касается короля Карла, то это другое дело: приютив его и оказав ему поддержку, Франция тем самым выразила бы свое неодобрение действиям английского народа и повредила бы столь существенно Англии и, в частности, намерениям того правительства, которое Англия предполагает у себя установить, что подобное отношение было бы равнозначащим открытию враждебных действий..." Дойдя до этого места, встревоженный Мазарини снова оторвался от чте- ния и украдкой взглянул на молодого человека. Тот по-прежнему был погружен в свои размышления. Мазарини вернулся к письму. "... Поэтому мне необходимо знать, монсеньер, чего мне надлежит в настоящем случае ждать от Франции. Хотя интересы этого государства и Англии направлены в противоположные стороны, тем не менее они более близки, чем это можно было бы предположить. Англия нуждается во внутрен- нем спокойствии, чтобы довести до конца дело своего освобождения от ко- роля. Франция нуждается в таком же спокойствии, чтобы укрепить трон сво- его юного монарха. Как вам, так и нам нужен внутренний мир, к которому мы уже близки благодаря энергии нашего нового правительства. Ваши нелады с парламентом, ваши несогласия с принцами, которые сегод- ня борются за вас, а завтра против вас, упорство народа, руководимого коадъютором, председателем парламента Бланменилем и советником Бруселем, весь этот беспорядок, господствующий во всех отраслях управления, должен побудить вас опасаться возможности войны, ибо тогда Англия, воодушевлен- ная новыми идеями, может заключить союз с Испанией, которая уже ищет этого союза. Поэтому я полагаю, монсеньер, зная ваше благоразумие и то исключительное положение, которое вы занимаете вследствие сложившихся обстоятельств, что вы предпочтете обратить все силы на внутреннее уст- ройство Франции и предоставите новому английскому правительству сделать то же. Этот ваш нейтралитет должен состоять именно в том, что вы удалите короля Карла с французской территории и не будете помогать ни оружием, ни деньгами, ни войсками этому королю, совершенно чуждому вашей стране. Мое письмо вполне конфиденциально, почему я его и посылаю с челове- ком, пользующимся моим особым доверием. Ваше высокопреосвященство оценит соображение, заставившее меня послать это письмо раньше, чем обратиться к мерам, которые будут мною приняты в зависимости от обстоятельств. Оли- вер Кромвель полагает, что голос разума дойдет скорее до такого выдающе- гося ума, каким обладает кардинал Мазарини, чем до королевы, женщины бе- зусловно твердой, но исполненной пустых предрассудков относительно свое- го рождения и своей божественной власти. Прощайте, монсеньер. Если в течение двух недель я не получу ответа, то буду считать это письмо недействительным. Оливер Кромвель" - Господин Мордаунт, - сказал кардинал громким голосом, словно для того, чтобы разбудить замечтавшегося посла, - мой ответ на это письмо будет тем удовлетворительнее для генерала Кромвеля, чем больше я буду уверен, что никто о нем не узнает. Ожидайте ответа в Булони-сюр-Мер и обещайте мне отправиться туда завтра утром. - Обещаю вам это, монсеньер, - отвечал Мордаунт. - Но сколько же дней я должен буду ожидать ответа вашего преосвященства? - Если вы не получите его в течение десяти дней, можете ехать. Мордаунт поклонился. - Я еще не кончил, сударь, - сказал Мазарини. Ваши личные дела меня глубоко тронули. Кроме того, письмо генерала Кромвеля делает вас, как посла, лицом, значительным в моих глазах. Еще раз спрашиваю вас: не могу ли я для вас что-нибудь сделать? Мордаунт подумал мгновенье, видимо колеблясь; затем решился что-то сказать, но в эту минуту поспешно вошел Бернуин, наклонился к уху карди- нала и шепнул ему: - Монсеньер, королева Генриетта в сопровождении какого-то английского дворянина только что прибыла в Пале-Рояль. Мазарини подскочил в кресле; это не ускользнуло от внимания молодого человека и заставило его удержаться от признания. - Сударь, - сказал ему кардинал, - вы поняли меня, не так ли? Я наз- начил вам Булонь, так как мне кажется, что выбор французского города для вас безразличен. Если вы предпочитаете другой город, назовите его сами. Но вы легко поймете, что, подверженный всяческим воздействиям, от кото- рых я уклоняюсь лишь благодаря осторожности, я хотел бы, чтобы о вашем пребывании в Париже никто не знал. - Я уеду, монсеньер, - сказал Мордаунт, делая несколько шагов к той двери, в которую вошел. - Нет, не сюда, не сюда! - торопливо воскликнул кардинал. - Пройдите, пожалуйста, через эту галерею, оттуда вы легко выйдете на лестницу. Я хотел бы, чтобы никто не видел, как вы выйдете, так как наше свидание должно остаться тайной. Мордаунт последовал за Бернуином, который проводил его в соседнюю за- лу и передал курьеру, указав ему дверь, через которую надлежало выйти. Затем Бернуин поспешил вернуться к своему господину, чтобы ввести к нему королеву Генриетту, уже проходившую через стеклянную галерею. XLI МАЗАРИНИ И КОРОЛЕВА ГЕНРИЕТТА Кардинал встал и поспешно пошел навстречу английской королеве. Он встретил ее посреди стеклянной галереи, примыкавшей к его кабинету. Мазарини тем охотнее выказал свою почтительность к этой королеве, ли- шенной королевского блеска и свиты, что не мог не чувствовать своей вины за проявляемую им скупость и бессердечие. Просители умеют придавать своему лицу любое выражение, и дочь Генриха IV улыбалась, идя навстречу тому, кого она презирала и ненавидела. "Скажите, - подумал Мазарини, - какое кроткое лицо! Уж не пришла ли она запять у меня денег?" При этом он бросил беспокойный взгляд на крышку своего сундука и даже повернул камнем вниз свой перстень, так как блеск великолепного алмаза привлекал внимание к его руке, белой и красивой. На беду, этот перстень не обладал свойством волшебного кольца Гигеса, которое делало своего владельца невидимым, когда он его поворачивал. А Мазарини очень хотелось стать в эту минуту невидимым, так как он догадывался, что королева Генриетта явилась к нему с просьбой. Раз уж королева, с которой он так плохо обходился, пришла с улыбкой вместо уг- розы на устах, то ясно, что она явилась в качестве просительницы. - Господин кардинал, - сказала царственная гостья, - я думала сначала поговорить с королевой, моей сестрой, о деле, которое привело меня к вам, но потом решила, что политика скорее дело мужское. - Государыня, - ответил Мазарини, - поверьте, я глубоко смущен этим лестным для меня предпочтением вашего величества. "Он чересчур любезен, - подумала королева, - неужели он догадался?" Они вошли в кабинет. Кардинал предложил королеве кресло и, усадив ее, сказал: - Приказывайте самому почтительному из ваших слуг. - Увы, сударь, - возразила королева, - я разучилась приказывать и на- училась просить. Я являюсь к вам с просьбой и буду бесконечно счастлива, если вы исполните ее. - Я слушаю вас, ваше величество, - сказал Мазарини. - Господин кардинал, - начала королева Генриетта, - дело идет о той войне, которую мой супруг, король, ведет против своих возмутившихся под- данных. Но, может быть, вы не знаете, - прибавила королева с грустной улыбкой, - что в Англии сражаются и что в скором времени война примет еще более решительный характер? - Я ничего не знаю, ваше величество, - поспешно сказал кардинал, соп- ровождая свои слова легким пожатием плеч. - Увы, наши собственные войны поглощают все время и внимание такого слабого и неспособного министра, как я. - В таком случае, господин кардинал, могу вам сообщить, что Карл Пер- вый, мой супруг, готовится к решительному бою. В случае неудачи (Мазари- ни повернулся в кресле) - надо все предвидеть, - продолжала королева, - в случае неудачи он желает удалиться во Францию и жить здесь в качестве частного лица. Что вы на это скажете? Кардинал внимательно ее выслушал, причем ни один мускул на его лице не дрогнул и не выдал испытываемых им чувств. Его улыбка осталась такой же, как всегда: притворной и льстивой. Когда королева кончила, он сказал своим вкрадчивым голосом: - Ваше величество, думаете ли вы, что Франция, сама находящаяся сей- час в состоянии бурного волнения, может служить спасительной пристанью для низвергнутого короля? Корона и так непрочно держится на голове коро- ля Людовика Четырнадцатого. По силам ли будет ему двойная тяжесть? - Я-то, кажется, была не очень обременительна, - перебила королева с горькой улыбкой. - Я не прошу, чтобы для моего супруга сделали больше, чем было сделано для меня. Вы видите, мы очень скромные властители. - О, вы - это другое дело, - поспешно вставил кардинал, чтобы не дать договорить королеве. - Вы дочь Генриха Четвертого, этого замечательного, великого короля... - Что, однако же, не мешает вам отказать в гостеприимстве его зятю, не так ли, сударь? А вы должны были бы вспомнить, что когда-то этот за- мечательный, великий король, изгнанный так же, как, быть может, будет изгнан мой муж, просил помощи у Англии, и Англия не отказала ему. А ведь королева Елизавета не приходилась ему племянницей. - Peccato! [19] - воскликнул Мазарини, сраженный этой простой логи- кой. - Ваше величество не понимает меня и плохо истолковывает мои наме- рения; это, должно быть, оттого, что я плохо объясняюсь по-французски. - Говорите по-итальянски, сударь. Королева Мария Медичи, наша мать, научила нас этому языку раньше, чем кардинал, ваш предшественник, отпра- вил ее умирать в изгнании. Если бы этот замечательный, великий король Генрих, о котором вы сейчас говорили, был жив, он бы немало удивился то- му, что столь глубокое преклонение перед ним может сочетаться с от- сутствием сострадания к его семье. Крупные капли пота выступили на лбу Мазарини. - О, это почитание и преклонение так велики и искренни, ваше вели- чество, - продолжал Мазарини, не пользуясь разрешением королевы переме- нить язык, - что если бы король Карл Первый - да хранит его бог от вся- кого несчастья! - явился во Францию, то я предложил бы ему свой дом, свой собственный дом. Но увы, это было бы ненадежное убежище. Когда-ни- будь народ сожжет этот дом, как он сжег дом маршала д'Анкра. Бедный Кон- чино Кончини! А между тем он желал только блага Франции. - Да, монсеньер, так же как и вы, - с иронией произнесла королева. Мазарини, сделав вид, что не понял этой двусмысленности, им же самим вызванной, продолжал оплакивать судьбу Кончино Кончини. - Но все же, монсеньер, - произнесла королева с нетерпением, - что вы мне ответите? - Ваше величество, - заговорил Мазарини еще ласковей, - разрешите мне дать вам совет. Но, конечно, прежде чем взять на себя эту смелость, я повергаю себя к вашим стопам, готовый сделать все, что вам будет угодно. - Говорите, сударь, - отвечала Генриетта. - Такой мудрый человек, как вы, несомненно даст мне хороший совет. - Поверьте мне, ваше величество, король должен защищаться до самого конца. - Он это и делает, сударь, и последнее сражение, которое он намерен дать, располагая значительно меньшими силами, чем его противник, доказы- вает, что он не собирается сдаваться без боя. Но все же, если он будет побежден... - Что же, ваше величество, в этом случае, - я понимаю, что слишком смело с моей стороны давать советы вашему величеству, - но, по-моему, король не должен покидать своего государства. Отсутствующих королей ско- ро забывают. Если он удалится во Францию, его дело пропало. - Но, - сказала королева, - если таково ваше мнение и вы действи- тельно принимаете участие в моем муже, окажите ему хоть какую-нибудь по- мощь: я продала все до последнего брильянта. У меня нет больше ничего, вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было, сударь. Если бы у меня оста- валась хоть какая-нибудь драгоценность, то я бы купила на нее дров, и мы с дочерью не страдали бы от холода зимой. - Ах, государыня, - воскликнул Мазарини, - вы, ваше величество, не знаете, чего требуете от меня. Король, прибегающий к иноземным войскам, чтобы вернуть себе трон, тем самым признается, что он не ищет больше поддержки в любви своих подданных. - Перейдемте к делу, господин кардинал! - воскликнула королева, кото- рой надоело следить за этим изворотливым умом в лабиринте слов, в кото- ром он и сам запутался. - Ответьте мне, да или нет: пошлете ли вы помощь королю, если он останется в Англии? Окажете ли вы ему гостеприимство, если он явится во Францию? - Ваше величество, - отвечал кардинал с деланной искренностью, - я надеюсь доказать вам, насколько я вам предан и как сильно я желаю помочь вам в деле, которое вы принимаете так близко к сердцу. После этого, я думаю, ваше величество, вы перестанете сомневаться в моем усердии слу- жить вам. Королева кусала губы, с трудом сдерживая нетерпение. - Итак, - сказала она наконец, - что же вы намерены делать? Говорите же! - Я тотчас же пойду посоветоваться с королевой, затем мы немедленно внесем этот вопрос на обсуждение парламента. - С которым вы во вражде, не так ли? Вы поручите Бруселю сделать док- лад по этому вопросу? Довольно, господин кардинал, довольно. Я понимаю вас. Впрочем, я не права. Идите в парламент; ведь от этого парламента, враждебного королям, дочь великого Генриха Четвертого, которого вы так почитаете, получила единственную помощь, благодаря которой она не умерла от голода и холода в эту зиму. С этими словами королева встала, величественная в своем негодовании. Кардинал с мольбой протянул к ней руки. - Ах, ваше величество, ваше величество, как плохо вы меня знаете! Но королева Генриетта, даже не обернувшись в сторону того, кто проли- вал эти лицемерные слезы, вышла из кабинета, сама открыла дверь и, прой- дя мимо многочисленной охраны его преосвященства, толпы придворных, спе- шивших к нему на поклон, и всей роскоши враждебного двора, подошла к одиноко стоявшему лорду Винтеру и взяла его под руку. Несчастная короле- ва, уже почти развенчанная, перед которой все еще склонялись из этикета, могла опереться только на одну эту руку. - Ну что ж, - сказал Мазарини, оставшись один, - это мне стоило большого труда, да и не легкую пришлось играть роль. Но я все-таки не сказал ничего ни одному, ни другой. Однако этот Кромвель - жестокий го- нитель королей; сочувствую его министрам, если только он когда-нибудь заведет их! Бернуин! Бернуин вошел. - Пусть посмотрят, во дворце ли еще тот стриженый молодой человек в черном камзоле, которого вы недавно вводили ко мне. Бернуин вышел. Во время его отсутствия кардинал занялся своим кольцом; он снова повернул его камнем вверх, протер алмаз, полюбовался его игрой, и так как оставшаяся на реснице слеза застилала ему зрение, он качнул головой, чтобы стряхнуть ее. Бернуин возвратился вместе с Коменжем, который был в карауле. - Монсеньер, - сказал Коменж, - когда я провожал молодого человека, о котором спрашивает ваше преосвященство, он подошел к стеклянной двери галереи и с удивлением посмотрел через нее на что-то, должно быть на картину Рафаэля, которая висит против дверей, задумался и затем спустил- ся по лестнице. Если не ошибаюсь, он сел на серую лошадь и выехал из во- рот дворца. Но разве монсеньер не идет к королеве? - Для чего? - Господин де Гито, мой дядя, только что сказал мне, что у ее вели- чества есть известия из армии. - Хорошо, я поспешу к королеве. В эту минуту явился Вилькье, посланный королевой за кардиналом. Коменж сказал правду. Мордаунт действительно поступил так, как он рассказывал. Проходя по галерее, параллельной большой стеклянной гале- рее, он увидел лорда Винтера, ожидавшего, чтобы королева Генриетта за- кончила свои переговоры. Молодой человек сразу остановился, но вовсе не потому, что его пора- зила картина Рафаэля, а словно пригвожденный чем-то ужасным, увиденным в галерее. Глаза его расширились, по телу пробежала дрожь. Казалось, он вотвот перескочит через стеклянную преграду, отделявшую его от врага, и если бы Коменж мог видеть, с каким выражением ненависти глаза молодого человека были устремлены на лорда Винтера, то он ни на минуту не усом- нился бы в том, что этот английский дворянин смертельный враг лорда. Но Мордаунт остановился. Он, по-видимому, размышлял; потом, вместо того чтобы уступить первоначальному порыву и прямо подойти к Винтеру, он медленно сошел вниз по лестнице, опустив голову, вышел из дворца, сел в седло, а на углу улицы Ришелье остановил лошадь и устремил взоры на во- рота дворца, ожидая появления кареты королевы. Ждать ему пришлось недолго, так как королева пробыла у Мазарини не более четверти часа; но эти четверть часа ожидания показались ему целой вечностью. Наконец тяжеловесная колымага, называвшаяся в те времена каретой, с грохотом выехала из ворот; лорд Винтер по-прежнему сопровождал ее верхом и, наклонясь к дверце, разговаривал с королевой. Лошади рысью направились к Лувру, и карета вьехала в ворота. Уезжая из монастыря кармелиток, королева Генриетта велела своей дочери отпра- виться в Лувр и ждать ее в этом дворце, где они жили так долго и который покинули потому лишь, что собственная бедность казалась им еще тяжелее среди раззолоченных зал. Мордаунт последовал за экипажем и, увидев, что он скрылся под темными арками дворца, отъехал в сторону, прижался вместе с лошадью к стене, на которую падала тень, и замер неподвижно среди барельефов Жана Гужона, сам похожий на конную статую. Тут он стал ждать, как ждал у Пале-Рояля. XLII КАК НЕСЧАСТНЫЕ ПРИНИМАЮТ ИНОГДА СЛУЧАЙ ЗА ВМЕШАТЕЛЬСТВО ПРОВИДЕНИЯ - Что же, ваше величество? - спросил лорд Винтер, когда королева отослала своих слуг. - Случилось то, что я предвидела, милорд. - Он отказывается? - Разве я не говорила вам этого заранее? - Кардинал отказывается принять короля, Франция отказывает в гостеп- риимстве несчастному государю! Но ведь это неслыханно, ваше величество! - Я не сказала - Франция, милорд; я сказала - кардинал, а он даже не француз - Но как же королева, видели ли вы ее? - Это бесполезно, - сказала королева Генриетта, печально качая голо- вой, - королева никогда не скажет "да", если кардинал сказал "нет". Раз- ве вы не знаете, что этот итальянец ведет все дела, как внутренние, так и внешние? Скажу вам более: я нисколько не удивлюсь, если окажется, что Кромвель предупредил нас. Кардинал имел смущенный вид, разговаривая со мной, но он твердо стоял на своем отказе. А потом, заметили вы это ожив- ление, эту беготню, эти озабоченные лица в Пале-Рояле? Уж не получены ли какие-нибудь известия, милорд? - Только не из Англии, ваше величество. Я так спешил, что, по-моему, невозможно было опередить меня. Я выехал всего три дня назад, чудом пробрался через армию пуритан и поехал с моим слугой Тони на почтовых, а этих лошадей мы купили уже здесь, в Париже. Кроме того, прежде чем риск- нуть на что-нибудь, король подождет ответа вашего величества, в этом я уверен. - Вы сообщите ему, милорд, - сказала королева печально, - что я ниче- го не могу для него сделать, что я выстрадала не меньше его, а даже больше и вынуждена есть сухой хлеб в изгнании и просить гостеприимства у притворных друзей, которые смеются над моими слезами. Королю же придется пожертвовать своей жизнью и умереть, как и подобает королю. Я поеду к нему и умру вместе с ним. - Ваше величество, - воскликнул лорд Винтер, - вы предаетесь отчая- нию! Быть может, у нас еще остается надежда. - У нас нет больше друзей, милорд. Во всем свете у нас пет иного дру- га, кроме вас. Боже мой, боже мой! - воскликнула Генриетта, подняв глаза к небу. - Неужели ты взял к себе все благородные сердца, какие только были на земле. - Надеюсь, что нет, ваше величество, - задумчиво ответил лорд Винтер, - я уже говорил вам о тех четверых людях. - Но что могут сделать четыре человека? - Четыре преданных человека, четыре человека, готовых умереть, могут многое, поверьте мне, ваше величество, и те, о которых я говорю, многое сделали когда-то. - Где же эти четыре человека? - Вот этого-то я и не знаю. Уже более двадцати лет, как я потерял их из виду, но каждый раз, как король был в опасности, я думал о них. - Эти люди были вашими друзьями? - В руках одного из них была моя жизнь, и он подарил мне ее. Я не знаю, остался ли он моим другом, но я, по крайней мере, с тех пор ему друг. - Эти люди во Франции, милорд? - Полагаю, что да. - Назовите их. Может быть, я слышала их имена и помогу вам отыскать их. - Один из них назывался шевалье д'Артаньян. - О милорд, если не ошибаюсь, шевалье д'Артаньян состоит лейтенантом гвардии. Я слышала это имя, но будьте с ним осторожны; я боюсь, он впол- не предан кардиналу. - Это было бы величайшим несчастьем, - сказал лорд Винтер, - я готов думать, что над нами действительно тяготеет проклятие. - Но остальные, - возразила королева, ухватившись за эту последнюю надежду, как хватается потерпевший кораблекрушение за обломок корабля, - остальные трое, милорд... - Имя второго я слышал случайно, так как, прежде чем сразиться с на- ми, эти четыре дворянина сказали нам свои имена. Второго звали граф де Ла Фер. Что касается остальных двух, то, так как я привык называть их вымышленными именами, я забыл настоящие. - Боже мой! Между тем так необходимо было бы отыскать их, - сказала королева, - раз вы говорите, что эти достойные дворяне могли бы быть по- лезны королю. - О да! - воскликнул лорд Винтер. - Это те самые люди. Выслушайте ме- ня, ваше величество, и постарайтесь вспомнить, не слыхали ли вы о том, как королева Анна Австрийская была однажды спасена от величайшей опас- ности, какой когда-либо подвергалась королева? - Да, в пору ее любовной интриги с Бекингэмом, какая-то история с ал- мазами. - Совершенно верно. Эти люди и спасли тогда королеву. Невольно горько улыбнешься при мысли, что если имена этих людей вам незнакомы, то только потому, что о них позабыла королева, королева, которой следовало бы сде- лать их первыми сановниками государства. - Надо отыскать их, милорд. Но что могут сделать четыре человека или даже, вернее, трое? Повторяю вам, на д'Артаньяна нельзя рассчитывать. - Одной доблестной шпагой будет меньше, но у нас останется еще три, не считая моей. Четыре преданных человека около короля, чтобы оберегать его от врагов, поддерживать в бою, помогать советами, сопровождать во время бегства, - этого достаточно, конечно, не для того, чтобы сделать его победителем, но чтобы спасти его, если он будет побежден, и помочь ему переправиться через море. Что бы там ни говорил Мазарини, но, дос- тигнув берегов Франции, ваш царственный супруг найдет убежище и приют, как находят их морские птицы в бурю. - Ищите, милорд, ищите этих дворян, и если вы их разыщете, если они согласятся отправиться с вами в Англию, я подарю каждому из них по гер- цогству в тот день, когда мы вернем себе трон, и, кроме того, столько золота, сколько потребуется, чтобы купить Уайтхолский дворец. Ищите же, милорд, ищите, заклинаю вас! - Я охотно бы искал их, ваше величество, - отвечал лорд Винтер, - и, без сомнения, нашел бы, но у меня так мало времени. Ваше величество, вы, конечно, не забыли, что король ждет вашего ответа, и ждет с трепетом. - В таком случае мы погибли! - воскликнула королева в порыве отчая- ния. В это мгновение отворилась дверь, и появилась принцесса Генриетта. При виде ее королева, с великим героизмом матери, нашла в себе силы по- давить слезы и сделала знак лорду Винтеру переменить разговор. Как ни старалась она скрыть свое волнение, оно не ускользнуло от вни- мания молодой девушки. Она остановилась на пороге, вздохнула и обрати- лась к матери: - Отчего вы без меня всегда плачете, матушка? Королева постаралась улыбнуться. - Вот, милорд, - сказала она вместо ответа, - я все же кое-что выиг- рала с тех пор, как почти перестала быть королевой: мои дети теперь зо- вут меня матерью, а не государыней. Затем она обратилась к дочери. - Чего вы хотите, Генриетта? - спросила она. - Матушка, какой-то всадник только что прибыл в Лувр и просит разре- шения засвидетельствовать вашему величеству свое почтение; он прибыл из армии и говорит, что у него есть письмо к вам от маршала де Граммона. - Ах, - обратилась королева к Винтеру, - это один из преданных нам людей. Но вы замечаете, дорогой милорд, как плохо нам служат. Моя дочь должна сама докладывать о посетителях и вводить их! - Ваше величество, пощадите, - сказал лорд Винтер, - вы разбиваете мне сердце. - Кто этот всадник, Генриетта? - спросила королева. - Я видела его в окно; это молодой человек лет шестнадцати, его зовут виконт де Бражелон. Королева с улыбкой кивнула головой. Молодая принцесса отворила дверь, и на пороге появился Рауль. Он сделал три шага к королеве и преклонил колено. - Государыня, - сказал он, - я привез вашему величеству письмо от мо- его друга графа де Гиша, который сообщил мне, что имеет честь состоять в числе преданных слуг вашего величества. Письмо это содержит важное из- вестие вместе с выражением его глубокого почтения. При имени графа де Гиша краска залила щеки молодой принцессы. Короле- ва строго взглянула на нее. - Ведь вы сказали мне, что письмо от маршала де Граммона, Генриетта? - сказала она. - Я так думала, ваше величество, - пролепетала принцесса. - Это моя вина, ваше величество, - сказал Рауль, - я действительно велел доложить, что прибыл от маршала де Граммона. Но он ранен в правую руку и не мог писать сам, поэтому граф де Гиш служил ему секретарем. - Значит, было сражение? - спросила королева, знаком предлагая Раулю подняться. - Да, ваше величество, - отвечал молодой человек, вручая письмо подо- шедшему лорду Винтеру, который передал его королеве. Услышав о том, что произошло сражение, молодая принцесса открыла было рот, чтобы задать вопрос, который, без сомнения, мучил ее, но удержа- лась, и только румянец понемногу сбежал с ее щек. Королева заметила ее волнение, и материнское сердце, видимо, все по- няло, так как она снова обратилась к Раулю. - С молодым графом де Гишем не случилось никакого несчастья? - спро- сила она. - Ведь он не только один из наших преданных слуг, как он ска- зал вам, он также и один из наших друзей. - Нет, ваше величество, - отвечал Рауль, - напротив, в этот день он покрыл себя славой и был удостоен большой чести: сам принц обнял его на поле битвы. Принцесса захлопала в ладоши, но тотчас же, устыдившись столь явного выражения своей радости, отвернулась и наклонила лицо к вазе с розами, делая вид, что вдыхает их аромат. - Посмотрим, что нам пишет граф, - сказала королева. - Я имел честь доложить вашему величеству, что он пишет от имени сво- его отца. - Да, сударь. Королева распечатала письмо и прочла: "Ваше величество! Будучи лишен возможности сам писать вам вследствие раны, полученной мною в правую руку, я пишу вам рукой моего сына, который, как вы знаете, столь же преданный слуга ваш, как и его отец, и сообщаю вам, что мы вы- играли битву при Лансе. Эта победа, очевидно, усилит влияние Мазарини и королевы на дела всей Европы. Пусть ваше величество, если только вам угодно выслушать мой совет, воспользуется этим, чтобы добиться у прави- тельства помощи вашему августейшему супругу. Виконт де Бражелон, который будет иметь честь вручить вам это письмо, друг моего сына, недавно спас- ший, по всей видимости, ему жизнь. Это дворянин, которому ваше величест- во может вполне довериться, в случае если вам угодно будет передать мне какой-нибудь приказ устно или письменно. Имею честь оставаться с глубоким почтением. Маршал де Граммон", Когда королева читала то место письма, где говорилось об услуге, ока- занной графу Раулем, тот не мог удержаться, чтобы не взглянуть в сторону молодой принцессы, и заметил, как в ее глазах промелькнуло выражение бесконечной к нему признательности. Не было никакого сомнения: дочь ко- роля Карла I любила его друга. - Битва при Лансе выиграна, - сказала королева. - Какие счастливые: они выигрывают битвы! Да, маршал де Граммон прав, это улучшит положение их дел, по я боюсь, что это нисколько не поможет нам; скорее, быть мо- жет, повредит! Вы привезли самые свежие новости, сударь, - продолжала королева, - и я очень благодарна вам за то, что вы поспешили мне их дос- тавить. Без вас, без этого письма, я узнала бы их только завтра, может быть, даже послезавтра, узнала бы последней в Париже. - Ваше величество, - сказал Рауль, - Лувр - второй дворец, в котором получено это известие. Еще никто не знает о битве. Я обещал графу де Ги- шу вручить вашему величеству это письмо прежде даже, чем обниму своего опекуна. - Ваш опекун тоже де Бражелон? - спросил лорд Винтер. - Я знал ког- да-то одного Бражелона, жив ли он еще? - Нет, сударь, он умер, и от него-то, кажется, мой опекун, его близ- кий родственник, унаследовал землю и это имя. - А как зовут вашего опекуна? - спросила королева, невольно принимая участие в красивом юноше. - Граф де Ла Фер, ваше величество, - ответил молодой человек, склоня- ясь перед королевой. Лорд Винтер вздрогнул от удивления, а королева с радостью посмотрела на него. - Граф де Ла Фер! - воскликнула она. - Не это ли имя вы мне называли? Винтер не мог поверить своим ушам. - Граф де Ла Фер! - воскликнул он, в свою очередь. - О сударь, отве- чайте мне, умоляю вас: не тот ли это дворянин, которого я знал когда-то? Красивый и смелый, он служил в мушкетерах Людовика Тринадцатого, и те- перь ему должно быть лет сорок семь, сорок восемь? - Да, сударь, именно так. - Он служил под вымышленным именем? - Да, под именем Атоса. Еще недавно я слышал, как его друг д'Артаньян называл его этим именем. - Это он, ваше величество, это он! Слава богу! Он в Париже? - спросил лорд Винтер Рауля. Затем, снова обратясь к королеве, сказал: - Надейтесь, надейтесь - само провидение за нас, раз оно помогло мне найти этого смелого дворянина таким чудесным образом. Где же он живет, сударь? Скажите, прошу вас. - Граф де Ла Фер живет на улице Генего, в гостинице "Карл Великий". - Благодарю вас, сударь. Предупредите этого достойного друга, чтобы он был дома: я сейчас явлюсь обнять его. - Сударь, я с удовольствием исполню вашу просьбу, если ее величеству угодно будет отпустить меня. - Идите, господин виконт де Бражелон, - сказала королева, - и будьте уверены в нашем к вам расположении. Рауль почтительно склонился перед королевой и принцессой, поклонился лорду Винтеру и вышел. Королева и лорд Винтер продолжали некоторое время разговаривать впол- голоса, чтобы молодая принцесса не могла слышать, но эта предосторож- ность была совершенно излишней, так как принцесса была всецело поглощена своими мыслями. Когда Винтер собрался уходить, королева сказала ему: - Послушайте, милорд, я сохранила этот алмазный крест, оставшийся мне от матери, и эту звезду святого Михаила, полученную мною от мужа. Они стоят около пятидесяти тысяч ливров. Я поклялась скорее умереть от голо- да, чем расстаться с этими вещами. Но теперь, когда эти две драгоценнос- ти могут принести пользу моему супругу и его защитникам, ими надо по- жертвовать. Возьмите их и, если для вашего предприятия понадобятся деньги, продайте их без колебания, милорд. Но если вы найдете средство сохранить их мне, то знайте, милорд, я почту это за величайшую услугу, какую только может оказать королеве дворянин, и тот, кто в дни благопо- лучия принесет мне их, будет благословлен мною и моими детьми - Ваше величество, - отвечал лорд Винтер, - вы имеете во мне самого преданного слугу. Я немедленно отнесу в надежное место эти вещи, которые ни за что не взял бы, если бы у нас оставалось хоть что-нибудь от нашего имущества, но наши имения конфискованы, наличные деньги иссякли, и мы тоже вынуждены отдавать последнее Через час я буду у графа де Ла Фер, а завтра, ваше величество, вы получите положительный ответ. Королева протянула лорду Винтеру руку, которую тот почтительно поце- ловал Затем она обернулась к дочери. - Милорд, - сказала она, - вам поручено передать что-то этой девочке от ее отца Лорд Винтер недоумевал, не понимая, что хочет сказать королева. Тогда принцесса Генриетта, краснея и улыбаясь, подошла к нему и подс- тавила лоб - Скажите моему отцу, - произнесла она, - что, король или беглец, по- бедитель или побежденный, могущественный или бедняк, он всегда найдет во мне самую покорную и преданную дочь - Я знаю это, ваше высочество, - сказал лорд Винтер, коснувшись губа- ми лба Генриетты Затем он вышел. Проходя один, без провожатых, по просторным, темным и пустынным покоям, этот царедворец, пресыщенный пятидесятилетним пребыва- нием при дворе, не мог удержаться от слез. XLIII ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИК Слуга Винтера ожидал его у ворот с лошадьми. Он сел на лошадь и за- думчиво направился домой, время от времени оглядываясь на мрачный фасад Лувра. Вдруг он заметил, что от дворцовой ограды отделился всадник и по- ехал за ними, держась на некотором расстоянии. Лорд Винтер вспомнил, что еще раньше видел подобную же тень - при выезде из Пале-Рояля. Его слуга, ехавший в нескольких шагах позади, тоже заметил всадника и с беспокойством на него поглядывал. - Тони, - произнес лорд Винтер, знаком подозвав к себе слугу. - Я здесь, ваша светлость. И слуга поехал рядом со своим господином. - Заметили вы человека, который следует за нами? - Да, милорд. - Кто это? - Не знаю, но он следует за вашей светлостью от самого Пале-Рояля, остановился у Лувра, дождался вашего выхода и опять поехал за нами. "Какой-нибудь шпион кардинала, - подумал лорд Винтер. - Сделаем вид, что не замечаем этого надзора". Лорд Винтер пришпорил лошадь и углубился в лабиринт улиц, ведущих к его гостинице, расположенной около Маре. Лорд жил долгое время на Коро- левской площади и теперь опять поселился близ своего старого жилища. Незнакомец пустил свою лошадь в галоп. Винтер остановился у гостиницы и поднялся к себе, решив не терять из виду шпиона. Но, кладя на стол шляпу и перчатки, он вдруг увидел в зер- кале, висевшем над столом, человеческую фигуру, появившуюся на порою. Он обернулся. Перед ним стоял Мордаунт. Лорд Винтер побледнел и замер на месте. Мордаунт стоял у дверей, не- подвижный и грозный, как статуя Командора. Несколько мгновений царило ледяное молчание. - Сударь, - произнес наконец лорд Винтер, - я, кажется, дал уже вам ясно понять, что это преследование мне надоело. Удалитесь, или я позову слуг, чтобы вас выгнали, как в Лондоне. Я вам не дядя, я вас не знаю. - Ошибаетесь, дядюшка, - ответил Мордаунт своим хриплым и насмешливым голосом. - На этот раз вы меня не выгоните, как сделали это в Лондоне. Не посмеете. Что же касается того, племянник я вам или нет, - вы, пожа- луй, призадумаетесь, прежде чем отрицать это теперь, когда я узнал кое-что, чего не знал год назад. - Мне нет дела до того, что вы узнали, - сказал лорд Винтер. - О, вас это очень касается, дядюшка, я уверен, да и вы сами сейчас согласитесь со мной, - прибавил Мордаунт с улыбкой, от которой у его со- беседника пробежала по спине дрожь - В первый раз, в Лондоне, я явился, чтобы спросить вас, куда девалось мое состояние. Во второй раз я явился, чтобы спросить вас, чем запятнано мое имя. В этот раз я являюсь к вам, чтобы задать вопрос, еще страшнее прежних. Я являюсь, чтобы сказать вам, как господь сказал первому убийце: "Каин, что сделал ты с братом своим Авелем?" Милорд, что сделали вы с вашей сестрой, которая была моей ма- терью? Лорд Винтер отступил перед огнем его пылающих глаз. - С вашей матерью? - произнес он. - Да, с моей матерью, милорд, - ответил молодой человек, твердо кив- нув головой. Лорд Винтер сделал страшное усилие над собой и, почерпнув в своих воспоминаниях новую пищу для ненависти, воскликнул: - Узнавайте сами, несчастный, что с нею сталось, вопрошайте преиспод- нюю; быть может, там вам ответят. Молодой человек сделал несколько шагов вперед и, став лицом к лицу перед лордом Винтером, скрестил на груди руки. - Я спросил об этом у бетюнского палача, - произнес он глухим голо- сом, с лицом, побелевшим от боли и гнева, - и бетюнский палач ответил мне. Лорд Винтер упал в кресло, словно пораженный молнией, и тщетно искал слов для ответа. - Да, не так ли? - продолжал молодой человек. - Это слово все объяс- няет. Оно ключ, отмыкающий бездну. Моя мать получила наследство от мужа, и вы убили мою мать. Мое имя обеспечивало за мной право на отцовское состояние, и вы лишили меня имени, а отняв у меня имя, вы присвоили и мое состояние. После этого не удивительно, что вы не узнаете меня, не удивительно, что вы отказываетесь признать меня. Конечно, грабителю неп- ристойно называть своим племянником человека, им ограбленного, и убийце непристойно называть своим племянником того, кого он сделал сиротой. Слова эти произвели действие обратное тому, которого ожидал Мордаунт. Лорд Винтер вспомнил, какое чудовище была миледи. Он встал, спокойный и суровый, сдерживая своим строгим взглядом яростный взгляд молодого чело- века. - Вы хотите проникнуть в эту ужасную тайну, сударь? - сказал он. - Извольте. Узнайте же, какова была та женщина, отчета о которой вы требу- ете у меня. Эта женщина, без сомнения, отравила моего брата и, чтобы наследовать мое имущество, намеревалась умертвить и меня. Я могу это до- казать. Что вы на это скажете? - Я скажу, что это была моя мать! - Она заставила человека, до тех пор справедливого и доброго, зако- лоть герцога Бекингэма. Что вы скажете об этом преступлении, доказа- тельства которого я также имею? - Это была моя мать! - Вернувшись во Францию, она отравила в монастыре августинок в Бетюне молодую женщину, которую любил ее враг. Не докажет ли вам это преступле- ние справедливость возмездия? У меня есть доказательства этого преступ- ления. - Это была моя мать! - с еще большей силой вскричал молодой человек. - Наконец, отягченная убийствами и развратом, ненавистная всем и бо- лее опасная, чем кровожадная пантера, она пала под ударами людей, никог- да раньше не причинявших ей ни малейшего вреда, но доведенных ею до от- чаянья. Ее гнусные поступки повинны в том, что эти люди стали ее судьями, и тот палач, которого вы видели и который, по вашему мнению, рассказал вам все, должен был рассказать, как он дрожал от радости, что может отомстить за позор и самоубийство своего брата. Падшая девушка, неверная жена, чудовищная сестра, убийца, отравительница, губительная для всех людей, знавших ее, для народов, у которых она находила приют, она умерла, проклятая небом и землей. Вот какова была эта женщина. Из груди Мордаунта вырвалось давно сдерживаемое рыдание. Краска зали- ла его бледное лицо. Он стиснул кулаки, лицо его покрылось потом, и во- лосы поднялись, как у Гамлета. - Замолчите, сударь! - вскричал он в ярости. - Это была моя мать. Я но хочу знать ее беспутства, ее пороков, ее преступлений. Я знаю, что у меня была мать и что пятеро мужчин, соединившись против одной женщины, скрытно, ночью, тайком убили ее, как низкие трусы. Я знаю, что вы были в их числе, сударь, вы, мой дядя, были там, вы, как и другие, и даже гром- че других, сказали: "Она должна умереть". Предупреждаю вас, слушайте хо- рошенько, и пусть мои слова врежутся в вашу память, чтобы вы их никогда не забывали. В этом убийстве, которое лишило меня всего, отняло у меня имя, сделало меня бедняком, превратило в развращенного, злого и беспо- щадного человека, в нем я потребую отчета прежде всего у вас, а затем и у ваших сообщников, когда я их найду. С ненавистью в глазах, с пеной у рта, протянув руку вперед, Мордаунт сделал еще один угрожающий шаг к лорду Винтеру. Тот, положив руку на эфес шпаги, сказал с улыбкой человека, привыкше- го в течение тридцати лет играть жизнью и смертью: - Вы хотите убить меня? В таком случае я признаю вас своим племянни- ком, ибо вы, значит, и в самом деле достойный сын своей матери. - Нет, - отвечал Мордаунт, сделав нечеловеческое усилие, чтобы осла- бить страшно напрягшиеся мускулы всего тела. - Нет, я не убью вас - те- перь, по крайней мере, - ибо без вас мне не открыть остальных. Но когда я их найду, то трепещите, сударь: я заколол бетюнского палача, заколол его без всякой жалости и сострадания, а он был наименее виновным из всех вас. С этими словами молодой человек вышел и спустился по лестнице, с виду настолько спокойный, что никто не обратил на него внимания. На нижней площадке он прошел мимо Тони, стоявшего у перил и готового по первому зову своего господина кинуться к нему. Но лорд Винтер не позвал его. Подавленный, ошеломленный, он остался стоять на месте, напряженно вслушиваясь. Только услышав топот удалявшей- ся лошади" он упал на стул и сказал: - Слава богу, что он знает только меня. XLIV ОТЕЦ И СЫН В то время как у лорда Винтера происходила эта ужасная сцена, Атос сидел в своей комнате у окна, облокотившись на стол, подперев голову ру- ками, и, не спуская глаз с Рауля, жадно слушал рассказ молодого человека о его приключениях в дороге и о подробностях сражения. Красивое, благородное лицо Атоса говорило о неизъяснимом счастье, ка- кое он испытывал при рассказе об этих первых, таких свежих и чистых впе- чатлениях. Он упивался звуками молодого взволнованного голоса, как слад- кой мелодией. Он забыл все, что было мрачного в прошлом и туманного в будущем. Казалось, приезд любимого сына обратил все опасения в надежды. Атос был счастлив, счастлив, как никогда еще. - И вы принимали участие в этом большом сражении, Бражелон? - спросил бывший мушкетер. - Да. - И бой был жестокий, говорите вы? - Принц лично водил войска в атаку одиннадцать раз. - Это великий воин, Бражелон. - Это герой! Я не терял его из виду ни на минуту. О, как прекрасно называться принцем Конде и со славой носить это имя! - Спокойный и блистательный, не так ли? - Спокойный, как на параде, и блистательный, как на балу. Мы пошли на врага; нам запрещено было стрелять первыми, и с мушкетами наготове мы двинулись к испанцам, которые занимали возвышенность. Подойдя к неприя- телю на тридцать шагов, принц обернулся к солдатам. "Дети, - сказал он, - вам придется выдержать жестокий залп; по затем, будьте уверены, вы легко разделаетесь с ними". Была такая тишина, что не только мы, но и враги слышали эти слова. Затем, подняв шпагу, он скомандовал: "Трубите, трубы!" - Отлично, при случае вы поступите так же, не правда ли, Рауль? - Сомневаюсь, сударь, это было слишком прекрасно, слишком величест- венно. Когда мы были уже всего в двадцати шагах от неприятеля, их мушке- ты опустились на наших глазах, сверкая на солнце, точно одна блестящая линия. "Шагом, дети, шагом, - сказал принц, - наступает пора". - Было вам страшно, Рауль? - спросил граф. - Да, - простодушно сознался молодой человек, - я почувствовал ка- кой-то холод в сердце, и при команде "пли", раздавшейся по-испански во вражеских рядах, я закрыл глаза и подумал о вас. - Правда, Рауль? - спросил Атос, сжимая его руку. - Да, сударь. В ту же минуту раздался такой залп, будто разверзся ад, и те, кто не был убит, почувствовали жар пламени. Я открыл глаза, удив- ляясь, что не только не убит, но даже не ранен. Около трети людей эскад- рона лежали на земле изувеченные, истекающие кровью. В этот миг мой взгляд встретился со взглядом принца. Я думал уже только о том, что он на меня смотрит, пришпорил лошадь и очутился в неприятельских рядах. - И принц был доволен вами? - По крайней мере, он так сказал, когда поручил мне сопровождать в Париж господина Шатильона, посланного, чтобы сообщить королеве о победе и доставить захваченные знамена. "Отправляйтесь, - сказал мне принц, - неприятель не соберется с силами раньше двух педель. До тех пор вы мне не нужны. Поезжайте, обнимите тех, кого вы любите и кто вас любит, и скажите моей сестре, герцогине де Лонгвиль, что я благодарю ее за пода- рок, который она мне сделала, прислав вас". И вот я поехал, - добавил Рауль, глядя на графа с улыбкой, полной любви, - я думал, что вы будете рады видеть меня. Атос привлек к себе молодого человека и крепко поцеловал в лоб, как целовал бы молодую девушку. - Итак, Рауль, - сказал он, - вы теперь на верном пути. Ваши друзья - герцоги, крестный отец - маршал Франции, начальник - принц крови, и в первый же день по возвращении вы были приняты двумя королевами. Для но- вичка это великолепно. - Ах да, сударь! - воскликнул Рауль. - Вы напомнили мне об одной ве- щи, о которой я чуть не забыл, торопясь рассказать вам о своих подвигах. У ее величества королевы Англии был какой-то дворянин, который очень удивился и обрадовался, когда я произнес ваше имя. Он назвал себя вашим другом, спросил, где вы остановились, и скоро явится к вам. - Как его зовут? - Я не решился спросить его об этом, сударь. Хотя он объясняется по-французски в совершенстве, но по его произношению я предполагаю, что это англичанин. - А! - произнес Атос и наклонил голову, как бы стараясь припомнить. Когда он поднял глаза, то, к своему изумлению, увидел человека, стоя- щего в двери и растроганно смотрящего на него. - Лорд Винтер! - воскликнул он. - Атос, мой друг! Оба дворянина крепко обнялись. Затем Атос взял гостя за руки и прис- тально посмотрел на него. - Но что с вами, милорд? - спросил он. - Вы, кажется, столь же опеча- лены, сколь я обрадован. - Да, мой друг. Скажу даже больше: именно ваш радосный вид увеличива- ет мои опасения. С этими словами лорд Винтер осмотрелся кругом, точно ища места, где бы им уединиться. Рауль понял, что друзьям надо поговорить наедине, и незаметно вышел из комнаты. - Ну, вот мы и одни, - сказал Атос. - Теперь поговорим о вас. - Да, пока мы одни, поговорим о нас обоих, - повторил лорд Винтер. - Он здесь. - Кто? - Сын миледи. Атос вздрогнул при этом слове, которое, казалось, преследовало его, как роковое эхо; он поколебался мгновение, затем, слегка нахмурив брови, спокойно сказал: - Я знаю это. - Вы это знаете? - Да. Гримо встретил его между Бетюном и Аррасом и примчался предуп- редить меня о том, что он здесь. - Значит, Гримо видел его? - Нет, но он присутствовал при кончине одного человека, который видел его. - Бетюнского палача! - воскликнул лорд Винтер. - Вы уже знаете об этом? - спросил Атос с удивлением. - Этот человек сейчас сам был у меня, - отвечал лорд Винтер, - и ска- зал мне все. Ах, друг мой, как это было ужасно! Зачем мы не уничтожили вместе с матерью и ребенка? Атос, как все благородные натуры, никогда не выдавал своих тяжелых переживаний. Он таил их в себе, стараясь пробуждать в других только бод- рость и надежду. Казалось, его личная скорбь претворялась в его душе в радость для других. - Чего вы боитесь? - сказал он, побеждая рассудком инстинктивный страх, охвативший его в первый момент. - Разве мы не в силах защищаться? Затем, разве этот молодой человек стал профессиональным убийцей, хлад- нокровным злодеем? Он мог убить бетюнского палача в порыве ярости, но теперь его гнев утолен. Лорд Винтер грустно улыбнулся и покачал головой. - Значит, вы забыли, чья кровь течет в нем? - сказал он. - Ну, - возразил Атос, стараясь, в свою очередь, улыбнуться, - во втором поколении эта кровь могла утратить свою свирепость. К тому же, друг мой, провидение предупредило нас, чтобы мы были осторожны. Нам ос- тается только ждать. А теперь, как я уже сказал, поговорим о вас. Что привело вас в Париж? - Важные дела, о которых вы узнаете со временем. Но что я слышал от ее величества английской королевы! Д'Артаньян - сторонник Мазарини? Простите меня за откровенность, друг мой; я не хочу оскорблять имени кардинала и всегда уважал ваше мнение: неужели и вы преданы этому чело- веку? - Д'Артаньян состоит на службе, - сказал Атос, - он солдат и повину- ется существующей власти. Д'Артаньян не богат и должен жить на свое жа- лованье лейтенанта. Такие богачи, как вы, милорд, во Франции редки. - Увы! - произнес лорд Винтер. - В настоящую минуту я так же беден и даже беднее его. Но вернемся к вам. - Хорошо. Вы хотите знать, не мазаринист ли я? Нет, тысячу раз нет. Вы тоже извините меня за откровенность, милорд. Лорд Винтер встал и крепко обнял Атоса. - Благодарю вас, граф, - сказал он, - благодарю за это радостное со- общение. Вы видите, что я счастлив, я почти помолодел. Да, значит, вы не мазаринист! Отлично. Впрочем, иначе не могло и быть. Но простите мне еще один вопрос: свободны ли вы? - Что вы понимаете под словом свободен? - Я спрашиваю: не женаты ли вы? - Ах, вот что! Нет, - ответил Атос, улыбаясь. - Этот молодой человек, такой красивый, такой изящный и элегантный... - Это мой воспитанник, который даже не знает своего отца. - Превосходно. Вы все тот же Атос, великодушный и благородный. - О чем бы вы хотели еще спросить, милорд? - Портос и Арамис по-прежнему ваши друзья? - И Д'Артаньян тоже, милорд. Нас по-прежнему четверо друзей, предан- ных друг другу. Но когда дело доходит до того, служить ли кардиналу или бороться против него, иначе говоря, быть мазаринистом или фрондером, мы остаемся вдвоем. - Арамис на стороне д'Артаньяна? - спросил лорд Винтер. - Нет, - отвечал Атос, - Арамис делает мне честь разделять мои убеж- дения. - Можете ли вы устроить мне встречу с этим вашим другом, таким милым и умным? - Конечно, когда только вы пожелаете. - Он изменился? - Он стал аббатом, вот и все. - Вы пугаете меня. Его положение, наверно, заставляет его отказы- ваться от всяких рискованных предприятий. - Напротив, - сказал Атос, улыбаясь, - с тех пор как он стал аббатом, он еще более мушкетер, чем прежде. Вы увидите настоящего Галаора. Хоти- те, я пошлю за ним Рауля? - Благодарю вас, граф, в этот час его может не оказаться дома, но раз вы полагаете, что можете ручаться за него... - Как за самого себя. - Не согласитесь ли вы привести его завтра в десять часов на Луврский мост? - Ага! - произнес Атос с улыбкой. - У вас дуэль? - Да, граф, и прекрасная дуэль; дуэль, в которой и вы примете учас- тие, я надеюсь. - Куда мы пойдем, милорд? - К ее величеству королеве Англии, которая поручила мне представить ей вас, граф. - Ее величество знает меня? - Я знаю вас. - Вот загадка, - произнес Атос. - Но все равно, раз вы знаете, как она разгадывается, с меня довольно. Не окажете ли вы мне честь отужинать со мной, милорд? - Благодарю вас, граф, - отвечал лорд Винтер. - Признаюсь, посещение этого молодого человека отбило у меня аппетит и, вероятно, прогонит сон. С какою целью явился он во Францию? Во всяком случае, не для того, чтобы встретиться со мной, так как он не знал о моем путешествии. Этот молодой человек пугает меня, от него надо ждать кровавых дел. - А что он делает в Англии? - Он один из самых ярых сектантов, сторонников Оливера Кромвеля. - Кто привлек его на сторону Кромвеля? Ведь его отец и мать были, ка- жется, католиками. - Ненависть, которую он питает к королю. - К королю?.. - Да, король объявил его незаконнорожденным, отнял у него имения и запретил ему носить имя Винтера. - Как же он теперь зовется? - Мордаунт. - Пуританин, и вдруг, переодетый монахом, путешествует один по доро- гам Франции! - Переодетый монахом, говорите вы? - Да, вы не знали этого? - Я знаю только то, что он сам сказал мне. - Да, именно в этом платье он принял исповедь, - да простит мне гос- подь, если я богохульствую, - исповедь бетюнского палача. - Теперь я обо всем догадываюсь: он послан Кромвелем. - К кому? - К Мазарини. И королева верно угадала, что нас опередили. Теперь для меня все ясно. До свиданья, граф, до завтра. - Ночь темна, - сказал Атос, видя, что лорд Винтер встревожен более, чем хочет показать, - а у вас, может быть, нет с собою слуги? - Со мной Тони, славный малый, хоть и простак. - Эй, Оливен, Гримо, Блезуа, возьмите мушкеты и позовите господина виконта. Блезуа был тот рослый малый, полулакей, полукрестьянин, которого мы видели в замке Бражелон, когда он пришел доложить, что обед подан; Атос дал ему прозвище по имени его родины. Через пять минут явился Рауль. - Виконт, - сказал Атос, - вы проводите милорда до его гостиницы. Ни- кому не позволяйте приближаться к нему в пути. - О граф, - произнес лорд Винтер, - за кого вы меня принимаете! - За иностранца, который не знает Парижа, - отвечал Атос, - и которо- му виконт покажет дорогу. Лорд Винтер пожал ему руку. - Гримо, - сказал затем Атос, - ты пойдешь впереди и, смотри, остере- гайся монаха. Гримо вздрогнул, затем кивнул головой и стал спокойно дожидаться отп- равления в путь, с безмолвным красноречием поглаживая приклад своего мушкета. - До завтра, граф, - сказал Винтер. - До завтра, милорд. Маленький отряд направился к улице Святого Людовика. Оливен дрожал, как Созий, при каждом проблеске неверного света. Блезуа был довольно спокоен, так как не предполагал никакой опасности. Тони, ни слова не знавший по-французски, шел молча, озираясь по сторонам. Лорд Винтер и Рауль шли рядом и разговаривали. Гримо, согласно приказанию Атоса, шел впереди с факелом в одной руке и мушкетом в другой. Дойдя до гостиницы лорда Винтера, он постучал в дверь кулаком и, когда дверь отворили, молча поклонился милорду. Назад шли в том же порядке. Проницательный взгляд Гримо не заметил ничего подозрительного, кроме какойто тени, которая притаилась на углу улицы Генего и набережной. Ему показалось, что он уже раньше заметил этого ночного соглядатая. Гримо бросился к нему, но не успел настигнуть: человек, как тень, скрылся в маленьком переулке, а входить в него Гримо счел неразумным. Атосу было сообщено об успехе экспедиции, и, так как было уже десять часов вечера, все разошлись по своим комнатам. На другое утро, открыв глаза, граф увидел Рауля у своего изголовья. Молодой человек, уже совершенно одетый, читал новую книгу Шаплена. - Вы уже встали, Рауль? - удивился граф. - Да, - отвечал молодой человек, немного смутившись, - я плохо спал. - Вы, Рауль, вы плохо спали! Значит, вы были чемто озабочены? - спро- сил Атос. - Вы скажете, сударь, что я слишком тороплюсь вас покинуть; ведь я приехал только вчера, но... - Разве у вас только два дня отпуска, Рауль? - Нет, у меня десять дней отпуска, и я собираюсь не в армию. Атос улыбнулся. - Так куда же, - спросил он, - если только это не тайна, виконт? Вы теперь почти взрослый, ибо участвовали уже в сражении и приобрели право бывать, где вам угодно, не спрашиваясь у меня, - Никогда, сударь! - воскликнул Рауль. - Пока я буду иметь счастье называть вас своим покровителем, я не признаю за собой права освобо- диться от опеки, которой я так дорожу. Мне только хотелось провести один день в Блуа. Вы смотрите на меня, вы готовы смеяться надо мной? - Нет, нисколько, - сказал Атос, подавляя вздох, - нет, я не смеюсь, виконт. Вам хочется побывать в Блуа, это так естественно. - Значит, вы мне разрешаете? - воскликнул Рауль радостно. - Конечно, Рауль. - И вы не сердитесь в душе? - Вовсе нет. Почему бы мне сердиться на то, что доставляет вам удо- вольствие? - Ах, сударь, как вы добры! - воскликнул Рауль и хотел было броситься на шею Атосу, но из почтительности удержался. Атос сам раскрыл ему объятия. - Итак, я могу отправиться? - Если угодно, хоть сейчас. Рауль сделал несколько шагов к двери, но остановился. - Сударь, - сказал он, - я подумал об одной вещи: рекомендательным письмом к принцу я ведь обязан герцогине де Шеврез, которая была так добра ко мне. - И вы должны поблагодарить ее, не так ли, Рауль? - Да, мне кажется. Но, впрочем, я поступлю, как решите вы. - Поезжайте мимо особняка Люинь, Рауль, и спросите, не может ли гер- цогиня принять вас. Мне приятно видеть, что вы не забываете правил веж- ливости. Вы возьмете с собой Гримо и Оливена. - Обоих? - удивился Рауль. - Да, обоих. Рауль поклонился и вышел. Когда дверь за ним затворилась и его веселый и звонкий голос, звавший Гримо и Оливена, послышался на дворе, Атос вздохнул. "Скоро же он меня покидает! - подумал он, покачав головою. - Ну что ж, он повинуется общему закону. Такова природа человека - он стремится вперед. Очевидно, он любит этого ребенка. Но вдруг он будет любить меля меньше оттого, что любит других?" Атос должен был сознаться, что не ожидал такого скорого отъезда, но радость Рауля заполнила и сердце Атоса. В десять часов все было готово к отъезду. В то время как Атос смотрел на Рауля, садившегося на копя, к нему явился слуга от герцогини де Шев- рез. Герцогиня приказала сообщить графу де Ла Фер, что она узнала о возвращении своего молодого протеже, о его поведении на поле сражения и хотела бы лично его поздравить. - Передайте герцогине, - сказал Атос, - что виконт уже садится на ло- шадь, чтобы отправиться в особняк Люинь. Затем, дав еще раз наставления Гримо, Атос сделал знак Раулю, что он может ехать. Хорошенько обдумав все, Атос пришел к заключению, что, пожалуй, отъезд Рауля из Парижа в такое время даже к лучшему. XLV ЕЩЕ ОДНА КОРОЛЕВА ПРОСИТ ПОМОЩИ Атос решил с утра предупредить Арамиса и послал с письмом Блезуа, единственного слугу, оставшегося при нем. Блезуа застал Базена в тот момент, когда тот надевал свой стихарь: он в этот день служил в соборе Богоматери. Атос наказал Блезуа постараться лично повидать Арамиса. Блезуа, дол- говязый и простодушный малый, помнивший только данное ему приказание, спросил аббата д'Эрбле и, несмотря на уверения Базена, что того пет до- ма, так настаивал, что Базен вышел из себя. Блезуа, видя перед собой че- ловека, одетого в церковное платье, предположил, что под такой одеждой скрываются христианские добродетели, то есть терпение и снисходи- тельность, а потому, несмотря на возражения Базена, хотел пройти в ком- наты. Но Базен, сразу превращавшийся в слугу мушкетера, как только начинал сердиться, схватил метлу и отколотил Блезуа, приговаривая: - Вы оскорбили церковь, мой друг, вы оскорбили церковь! В эту минуту дверь, ведущая в спальню, осторожно приоткрылась, и по- казался Арамис, потревоженный непривычным шумом. Базен почтительно опустил метлу одним концом вниз (он видел, что привратник в соборе ставит так свою алебарду), а Блезуа, укоризненно взглянув на цербера, вынул из кармана письмо и подал его Арамису. - От графа де Ла Фер? - спросил Арамис. - Хорошо. Затем он ушел к себе, не спросив даже о причине шума. Блезуа печально вернулся в гостиницу "Карла Великого". На вопрос Ато- са о данном ему поручении Блезуа рассказал, что с ним случилось. - Дурень, - сказал Атос, смеясь, - ты, значит, не сказал, что явился от меня? - Нет, сударь. - А что сказал Базен, когда узнал, что ты мой слуга? - Ах, сударь, он передо мной всячески извинялся и заставил меня вы- пить два стакана прекрасного муската с превосходным печеньем; по все-та- ки он чертовски груб. А еще причетник, тьфу! "Ну, - подумал Атос, - раз Арамис получил мое письмо, то он явится, как бы он ни был занят". В десять часов Атос, с обычной своей точностью, был на Луврском мос- ту. Там он встретился с лордом Винтером, подошедшим одновременно с ним. Они подождали около десяти минут. Лорд Винтер начал опасаться, что Арамис не придет вовсе. - Терпение, - сказал Атос, не спускавший глаз с улицы Бак, которая вела к мосту, - терпение, вот какой-то аббат дает тумака прохожему, а теперь раскланивается с женщиной. Это, наверное, Арамис. Действительно, это был он. Молодой горожанин, зазевавшийся на ворон, наскочил на Арамиса и забрызгал его грязью. Арамис, не долго думая, уда- ром кулака отшвырнул его шагов на десять. В это же время проходила одна из его духовных дочерей, и, так как она была молода и