Егор Гайдар, Анатолий Чубайс. Развилки новейшей истории России

---------------------------------------------------------------
© Copyright 2011 Егор Гайдар, Анатолий Чубайс
© Изд: ОГИ, Москва, 2011
УДК 330.837
ББК 63.3(2)632-2Ч65.03
Г12
ISBN 978-5-94282-606-2
Date: 09 Nov 2011
---------------------------------------------------------------

Книга доступна также в формате PDF

И. Ясин. История из первых рук

В чем главное достоинство этой книги? Она ясно и просто объясняет,
какие решения принимались в эти судьбоносные годы, на каких развилках
истории возникала в них нужда, какими были ограничения, вынуждавшие
действовать так, а не иначе, даже если это "иначе" гораздо больше нравилось
авторам. Подчеркну всем нам известное обстоятельство: авторы -- не историки,
а именно те люди, которые вырабатывали и принимали эти судьбоносные решения
и взяли на себя всю полноту ответственности за них. Редкий случай в нашей
истории -- они обладали всеми качествами, необходимыми для выполнения своей
высокой миссии. В других случаях, каковых большинство, ответственнейшие
решения с отдаленными последствиями принимались людьми, обладавшими весьма
искаженными представлениями о реальности и руководимыми сомнительными, а
нередко мелкими, корыстными интересами. Всякий раз подобные решения выводили
страну на боковые, а то и тупиковые траектории развития, из которых потом
надо было выбираться с потерями.
Книга разделена на главы, посвященные определенным периодам нашей
истории XX века, из которых самый короткий всего два года (1992--1993) --
тот, в котором работали они. Чубайс, правда, работал на госслужбе и позднее,
до марта 1998 года, но это уже было другое время. Главные их свершения
относятся именно к 1992--1993 гг. И ни в какой другой период масштабность
вызовов, встававших перед Россией в этом веке и требовавших немедленных
ответов, не была столь плотной. Мне могут сказать -- а война, а
индустриализация? Да, тоже не слабо. Но все же в тех случаях в
интеллектуальном плане задачи, как мне кажется, были попроще.
Насколько я знаю, историки ныне делятся на концептуалистов и
позитивистов. Первые, опираясь на факты, строят теории, позволяющие, по их
мнению, предсказывать будущее. Так, Маркс пришел к выводу, что капитализм в
монополистической стадии уничтожает рыночную экономику и ведет к
социалистическому, плановому хозяйству. Ленин и Сталин решили, что
управление таким хозяйством должно строиться по типу крупной фабрики, и
попытались реализовать эту схему в России. Их опыт вооружил позитивистов
против подобных теорий и подтолкнул к выводу, что от них вообще надо
отказаться: факты, события, короткие связи между ними -- и никаких гаданий.
Но человеческое стремление к пониманию дороги, которая ведет в будущее,
неистребимо. И в новейших попытках, я полагаю, будут строиться концепции,
исходящие из ранее возникших институтов и анализа возможностей их
трансформации в складывающихся условиях. В качестве примера упомяну изданную
Институтом Гайдара в 2011 году книгу Д. Норта, Дж. Уоллиса и Б. Вайнгаста
"Насилие и социальные порядки". Современная либеральная демократия, или
порядок открытого доступа в их терминологии, складывается как комплекс
институтов вследствие стремления элит к снижению насилия. Идеи
подтверждаются историческими примерами.
Подобно этому сходные идеи излагаются в книге Е. Гайдара и А. Чубайса.
Только здесь берется за основу исторический материал, рассматриваются
важнейшие развилки российской истории 1929--2009 гг. и показываются
обстоятельства их прохождения -- выбор политических решений и последствия,
включая институты, складывающиеся в результате. Результатом политических
решений, принятых в конце 20-х годов -- начале 30-х годов, стала советская
планово-административная экономика, нарастание кризиса которой привело к
развилкам 90-х. Решения 1992--1993 гг. привели к созданию в России рыночной
экономики, ставшей новым этапом в развитии страны.
Приведу пример из самой книги -- либерализация цен. Критики утверждают,
что она была проведена в угоду либеральной схеме, "вашингтонскому
конценсусу" и нанесла большой урон стране. Реальная ситуация в стране была
такова, что запасов зерна в крупных городах было до февраля--марта 1992 г.,
а урожай в России начинают собирать с июля. Валюты для закупки
продовольствия не было. Денежное обращение было разлажено за последние годы,
а после путча ГКЧП ряд республик, объявивших о своей независимости,
продолжали эмитировать рубли без разрешения Центрального банка. Но зерно в
стране было. Развилка состояла в решении двух вопросов:
1. Силой отобрать у колхозов хлеб, сохранив государственные цены, или
либерализовать цены, сделав выгодной продажу хлеба государству. Надо
добавить к этому, что силы у правительства было немного, а желание применить
ее (как у большевиков в 1919 году) -- еще меньше.
2. Ввиду разлаженности денежного обращения укрепить его, ввести
национальную валюту и до осуществления этих мер отложить либерализацию,
чтобы не допустить высокой инфляции; или либерализовать цены как можно
скорее, а затем предпринимать меры по финансовой стабилизации.
Особого выбора не было. Цены были либерализованы со 2 января 1992 года.
За это пришлось заплатить высокую плату в виде инфляции, достигшей 2600%.
Только в марте удалось ввести корреспондентские счета для центральных банков
союзных республик, оформляя их эмиссию как технические кредиты. Национальная
валюта была введена в августе 1993 года. Но что важно: либерализация цен и
внешней торговли вместе с введением свободы внутренней торговли в России,
во-первых, сняли остроту товарного дефицита. А во-вторых, у нас появился
важнейший институт рыночной экономики -- свободные цены. Другие необходимые
комплементарные институты стали пристраиваться чуть позднее.
Уже много позже, в 2010 году, я имел случай спросить Лешека
Бальцеровича, автора польских рыночных реформ, знал ли он о вашингтонском
конценсусе в 1990 году. Он ответил, что не знал.
Я не собираюсь в предисловии пересказывать содержание книги. Описанный
эпизод -- один из самых ярких и поучительных в том коротком отрезке времени,
в котором сосредоточились и самые значимые события, и главные дела авторов.
За короткий период, где-то около 500 дней, в России были созданы
институциональные основы рыночной экономики. Я говорю об этом с
уверенностью, потому что к середине 1993 года уже была пройдена большая
часть пути массовой приватизации -- важнейшего дела А. Б. Чубайса. Другое
его важнейшее дело -- финансовая стабилизация -- осуществлялось уже в
следующий период -- 1995--1997 гг. Но она уже в меньшей степени включала
формирование институтов рыночной экономики. Но в итоге либерализация,
приватизация и финансовая стабилизация образовали ее жизнеспособное ядро. И
это важнейшая заслуга двух замечательных людей, написавших данную книгу.
Тем, кто до сих пор считает их виновниками чуть ли не всех бед нашей страны,
надо ее прочитать. Хорошо бы при этом задуматься, что непосредственные
впечатления и легковесные суждения иной раз должны уступать место взвешенным
размышлениям -- в частности, о том, что подлинная роль важнейших
политических решений обычно осуществляется не немедленно, а через долгое
время и постепенно. Расцвет российской рыночной экономики еще впереди, я в
это верю.
Чем дальше идет изложение во времени, тем менее значимые события оно
отражает и тем ближе оно к нашему сегодня. А это значит, что все большее
влияние на него оказывает политическая злоба дня. С 1999 года прямого
участия в определении государственной политики авторы уже не принимали. Их
суждения по-прежнему чрезвычайно интересны, но все больше вопросов, по
которым с ними хочется поспорить. Авторы пишут о развилках, перед которыми
оказалось новое руководство страны после ухода Б. Н. Ельцина: 1) реализовать
экономические реформы, выработанные для его второго президентства и не
воплощенные в жизнь, или отказаться от них; 2) создавать после завершения
трансформационного кризиса и перехода к восстановительному росту
инструменты, позволяющие решать финансовые проблемы при неблагоприятной
конъюнктуре, или бросить все средства, поступающие от быстрого роста
нефтяных цен, на решение текущих задач. Третья развилка, о которой они
пишут, -- договоренность или конфликт между государством и крупным бизнесом,
проблема, которой пришлось заниматься А. Б. Чубайсу с 1997 года, со времени
его второго прихода в правительство. Здесь эта проблема подается как "победа
при Связьинвесте", тогда как это был только выигрыш одного сражения в
начинающейся войне.
На мой взгляд, все эти развилки, тесно связанные между собой,
объективно знаменовали переход от этапа рыночных реформ и трансформационного
кризиса к этапу либерализации российской экономики на рыночных началах. И
здесь ведущая развилка состояла в том, каковы будут главные движущие силы
модернизации -- высокая деловая активность, максимальное использование
возможностей предпринимательства, пробужденных реформами, или же инициативы
и ресурсы государства, а стало быть, бюрократии, которая жаждала реванша над
возомнившими о себе олигархами. Второй путь был привычней , в русле давней
российской традиции, он казался менее рискованным. Теперь уже авторы не
влияли на выбор политики, и выбор был сделан в пользу второго варианта. Я
говорю об этом отнюдь не потому, что думаю, будто Гайдар и Чубайс не
понимали важности этой развилки. Они и пишут о ней, правда вскользь (стр.
120--124). Просто я могу позволить себе прямо сказать то, о чем им вслух
говорить было труднее по политическим мотивам. Но сказать все же надо, ибо
эта развилка на самом деле и по сей день не пройдена. Не случайно мы вновь
заговорили о модернизации, об инвестиционном климате. В "тучные годы" как-то
эти темы не казались актуальными.
Между тем очевидно, что рыночная экономика взамен плановой нужна была
для того, чтобы использовать частную инициативу, высокую деловую активность
как основные силы подъема нашей экономики. Если же для этих сил не создаются
благоприятные возможности, то ренту от нефтяной конъюнктуры нужно большей
частью направлять в резервы, на случай как хорошей, так и плохой
конъюнктуры, зная, что иначе она либо будет генерировать инфляцию, либо в
ином случае не будет возможности предотвратить еще одну финансовую
катастрофу.
Это мое замечание, я надеюсь, поможет лучше прочесть соответствующие
разделы книги.
В заключение хочу обратить внимание на "развилки нашего времени".
Во-первых: сохранять или не сохранять консервативную финансовую и
денежную политику? Авторы считают: безусловно сохранять. Инвестиции,
развитие -- в основном дело частного бизнеса, а не государства.
Во-вторых: инновации или деградация? Я присоединяюсь к их мнению, что
инновационная экономика и создание ее предпосылок -- естественный выбор,
только требующий времени и серьезных усилий.
В-третьих, и это, я думаю, сегодня самая важная развилка: ужесточение
политического контроля или демократизация?
Авторы предупреждают: "неприемлемы логические конструкции по типу --
"пусть сначала нам сделают демократическую политическую систему, а потом мы
начнем создавать инновационную экономику". Возможно, они имели в виду меня.
Я действительно считаю, что без демократии создавать современную рыночную
экономику невозможно. Но согласен, что надо не выдвигать предварительные
условия, а работать параллельно, последовательно продвигаясь по обоим
направлениям. Но в конце концов наступит момент, когда без демократизации
дальнейшее движение станет невозможно. В сущности, этим выводом завершают
свою книгу Гайдар и Чубайс.
Замечательные люди, замечательная книга. Я человек ангажированный, я их
люблю. Но не потому считаю замечательными, что люблю, а наоборот. В начале
90-х я их мало знал. Но понимал, что нужно сделать для нашей страны. И
поэтому мог оценить их заслуги, когда они это сделали. Надеюсь, со временем
все большее число моих сограждан также станет это понимать и ценить.

А. Чубайс. От автора

Это очень острое ощущение, когда ты понимаешь, что в эти дни или даже в
эти часы огромная страна проходит историческую развилку. Прямо как в русских
былинах -- "налево пойдешь... направо пойдешь..." С той только разницей, что
речь идет не о чудо-богатыре, а почти о ста пятидесяти миллионах человек,
многие из которых даже и не подозревают, что в этот момент решается их
судьба, а может, и жизнь. В 90-е годы с нашей страной это происходило, как
минимум, четырежды. Так случилось, что в какие-то из этих моментов мы --
Егор Гайдар и вся наша команда -- имели прямое отношение к выбору.
Возможно, эта книга родилась именно поэтому, тем более что мы не
планировали ее писать. Нам много раз, особенно в последние годы, приходилось
анализировать, что мы сделали правильно, а что -- нет. Но, анализируя, надо
понимать не только то, что было, но и то, чего удалось избежать. Это
особенно важно в переломных эпохах, когда заданный политикой коридор очень
узок и почти всегда приходится выбирать из всех имеющихся плохих сценариев
наименее плохой.
Егор Гайдар был не только выдающимся экономистом, но и очень глубоким
историком. Он умер, едва успев дописать свою часть книги, не дожив до
пятидесяти пяти лет. Сейчас, в 2011 году, я с изумлением наблюдаю, как
многое из того, о чем он написал в книге еще в начале 2009-го, проявляется
на наших глазах в экономико-политической динамике в нашей стране, в Европе,
в США. Это лишний раз доказывает, что история учит. Учит, по крайней мере,
тех, кому она небезразлична.
Именно для них мы и написали эту книгу.

Введение

Концепция исторического детерминизма, согласно которой более развитые
страны показывают менее развитым картину их будущего, -- ключевой элемент
марксистской теории, оказавшей серьезное влияние на общественную мысль
XIX--XX веков. В соответствии с этой концепцией у истории есть свои законы,
она предопределена. Речь идет лишь о том, когда неизбежное свершится.
На протяжении десятилетий в нашей стране эта концепция была частью
идеологии властей предержащих. Действительно, системные изменения
характеристик жизни общества -- душевого валового внутреннего продукта,
урбанизации, структуры занятости, уровня образования, рождаемости,
продолжительности жизни, политической системы -- в более развитых странах
похожи на те, что происходят в менее развитых десятилетиями позже. Так что в
классических трудах К. Маркса, несомненно, была доля истины. Но опыт XX века
показал и границы исторического детерминизма.
При общих закономерностях развитие стран жестко не предопределено. То,
что происходит в странах догоняющего развития, не всегда дублирует опыт
стран-лидеров мирового экономического роста. Это показывает хотя бы то, что
первый масштабный социалистический эксперимент был проведен не в Англии,
наиболее развитой стране XIX века, а в России, которую в начале XX века
никак нельзя было отнести к странам-лидерам экономического развития.
Произошедшее в истории окаменевает. Историкам всегда хочется объяснить,
что случившееся было закономерно. При советской власти было опубликовано
множество работ, посвященных неизбежности революции в России. Но почти никто
не писал об этом до того, как крушение царского режима стало реальностью. С
начала 1990-х годов было издано немало книг, посвященных неизбежности краха
социалистического режима в СССР. Но почти никто из их авторов до середины
1980-х годов даже не упоминал о возможности такого развития событий.
Слова об отсутствии сослагательного наклонения в истории банальны, но
правильны. Что случилось, то случилось. Однако, как люди, причастные к
принятию ряда ключевых решений в политике России, можем засвидетельствовать,
что представление о том, что все, что произошло, было неизбежным, --
неточно. В истории есть развилки, определяющие события на годы вперед. Без
понимания этого трудно оценить происходившее в нашей стране и в мире на
протяжении последних десятилетий.
Было бы неверным обсуждать развилки позднесоветского и постсоветского
периода, не вспомнив о тех альтернативах, которые стояли перед руководством
советского государства в конце 1920-х -- середине 1960-х годов. Поэтому
начнем с главных развилок российской истории после революции 1917--1922
годов.

1928--1984 годы

Ключевая из послереволюционных развилок -- выбор политики по отношению
к крестьянству, сделанный в 1928--1929 годах. К 1926 году новая
экономическая политика, сутью которой было сочетание авторитарной власти
Коммунистической партии, доминирование государственной собственности в
промышленности и наличие относительно свободной торговли, устойчивой,
подкрепленной золотом валюты, себя вполне оправдывала. После периода бурного
восстановительного роста 1923--1924 годов Россия продолжала развиваться,
хотя не столь динамично (рис. 1).

Рис. 1. Валовое промышленное производство России (объем в ценах 2000
г., млрд руб.)
Источник: Симчера В. М. Развитие экономики России за 100 лет.
Исторические ряды, вековые тренды, институциональные циклы. М.: Наука, 2006.
С. 325.
Важнейшим препятствием на пути дальнейшего ускорения экономического
роста была политика. Коммунистический режим, взявший власть в крестьянской
стране, идеология которого во многом была основана на опыте Великой
Французской революции, опасался повторения истории Вандеи, развития событий
по сценарию Франции после краха якобинской диктатуры в 1794 году. Отсюда
настороженное отношение к обеспеченному крестьянству, к тем, кто вкладывал
деньги в развитие своего хозяйства и кого тогда называли кулаками. Отсюда
проведение по отношению к ним репрессивной политики, лишение их
избирательных прав. Учтем, что в 1920-е годы сельские жители составляли
большую часть населения России: в 1926 году -- 82,1%, в 1928--1929 годах --
80%[1].
Когда вы объясняете работящему и неглупому человеку, что, если он будет
развивать свое хозяйство, его ждут неприятности, предугадать реакцию
нетрудно. Он будет ограничиваться прилично устроенным, стационарным,
ориентированным на личное потребление хозяйством и не ввязываться в
инвестиционные авантюры. Однако стране нужна была форсированная
индустриализация. Мир уходил вперед. От того, в какие сроки пройдет
индустриализация в Советском Союзе, зависела судьба страны и правящего в ней
режима.
Суть той исторической развилки: отмена дискриминационных мер по
отношению к наиболее продвинутой части крестьянства или принудительная его
коллективизация?
Первый путь означал изменение политики по отношению к тем, кто был
готов развивать производство, применять современные технологии, то есть к
кулакам. Он предполагал сохранение денежной стабильности, рыночных
институтов и обеспечение устойчивости авторитарной власти Коммунистической
партии. Этот путь десятилетия спустя получил название "китайского". Решение
о том, выбирать ли этот путь, принималось в Советском Союзе на уровне
экономического развития, очень близкого тому, который был характерен для
Китая во время начала реформ Ден Сяопина (рис. 2).

Рис. 2. Сопоставление СССР в 1930 году и Китая в 1980 году по ВВП на
душу населения и доле городского населения
Наиболее откровенно такой сценарий развития событий был сформулирован
главным идеологом ВКП(б) Н. Бухариным в его статье 1925 года
"Обогащайтесь!". Впоследствии по политическим причинам Бухарин был вынужден
отречься от собственных слов. Но в ходе дебатов 1928--1929 годов его
позиция, как и позиция главы советского правительства Н. Рыкова, не
изменилась.
Второй путь был предложен И. Сталиным. Суть его -- решение проблемы
ускорения экономического роста за счет изъятия хлеба из деревни по ценам
ниже тех, за которые его готовы продавать крестьяне; принудительная
коллективизация, то есть восстановление в новом виде крепостного права. При
этом варианте развития событий крестьяне становились гражданами второго
сорта с денежными доходами, многократно меньшими, чем в городе, лишенными
социальных гарантий, таких как пенсионное обеспечение. Они получили сильный
стимул любыми путями поменять свой статус, эмигрируя в город. Такие каналы
были: армия и ударные стройки.
Для Бухарина важнейшим аргументом в выборе стратегии
экономико-политического развития было то, что в крестьянской стране, где
основа армии -- крестьяне, заставить армию силой отбирать хлеб в деревне
невозможно2. Но Сталин доказал, что можно. Цена выбранного решения по этой
исторической развилке была велика -- миллионы сосланных в Сибирь кулаков,
миллионы крестьян, умерших от голода в 1932--1933 годах.
Еще одна развилка социалистического времени: выбор пути развития
сельского хозяйства после смерти Сталина.
Этот вопрос советскому руководству пришлось решать в 1953--1957 годах.
К 1953 году кризис сельского хозяйства, связанный с выбранной в 1928--1929
годах политикой закабаления крестьян, стал реальностью[3]. Но нет документов,
подтверждающих намерения кого-то из руководителей партии и государства пойти
по пути, по которому в 1979 году пошел Дэн Сяопин, то есть распустить
колхозы.
Н. Хрущев предложил вернуться к идее, популярной в начале 1930-х годов,
-- освоению целинных и залежных земель. Его оппоненты предлагали вложить
средства в повышение продуктивности сельского хозяйства в Центральной
России4. Точка зрения Хрущева получила поддержку. В краткосрочной
перспективе ее реализация дала неплохие результаты (рис. 3).

Рис. 3. Среднегодовое производство и заготовки зерна в СССР в
1953--1958 годах, млн тонн
Источник: Народное хозяйство СССР в 1959 году. Стат. ежегодник. М.:
Госстатиздат ЦСУ СССР, 1960. С. 314--315, 322--323.
Однако в более долгосрочной перспективе она оказалась опасной:
увеличилась зависимость поставок зерна от погодных условий, влиявших на
урожайность на землях, которые раньше относились к категории целинных и
залежных. Между тем кризис в сельском хозяйстве Центральной России продолжал
углубляться.
Другая развилка, вставшая перед властью в 1953--1957 годах: в какой
степени надо было либерализовать политический режим, уйти от массовых
репрессий.
Арест и расстрел Л. Берии, тональность дискуссии на Пленуме ЦК КПСС
22--29 июня 1957 года показали, что борьба по этому вопросу была жесткой.
Суть альтернативы понять нетрудно: сохранять репрессивный режим, жертвами
которого могут стать и люди, причастные к власти, либо его в той или иной
мере либерализовать, чтобы гарантировать жизнь и свободу, по меньшей мере,
руководству страны. Большая часть правящей элиты поддержала Н. Хрущева в
выборе второго варианта. Это ярко проявилось в ходе Пленума ЦК КПСС 1957
года, когда военные во главе с маршалом Жуковым не допустили отстранения
Хрущева от власти.
Либерализация режима имела серьезные экономические последствия. Ведь
нерыночная огосударствленная экономика могла результативно работать только в
условиях тотального страха перед репрессиями. Но невозможно гарантировать
неприкосновенность жизни и свободы начальства, не ослабив репрессии против
обычных граждан. И когда страх ушел, в экономике возникли новые проблемы[5].
К 1965 году стало очевидно, что в советском народном хозяйстве не все в
порядке. Симптомом был переход от положения крупного нетто-экспортера зерна,
которым долгие десятилетия была Россия, к положению нетто-импортера.
Замедлились и темпы промышленного роста, измеряемые как по советской, так и
по экспертной западной статистике (рис. 4).

Рис. 4. Темпы роста промышленного производства в России в 1951--1964
годах, % к предыдущему году
Источники: Народное хозяйство СССР. Стат. сборник. М.: Статистика.
Разные годы; Mitchell B.R. International Historical Statistics. Europe
1750--1993, 4th edition. P. 424; Moorsteen R. and Powell R.P. The Soviet
Capital Stock, 1928--1962 (Homewood, III, 1966).
Было очевидно, что с системой управления советской экономикой надо
что-то делать. Отсюда в 1965--1968 годах возникла новая историческая
развилка, которая свелась к выбору стратегии и арсенала реформ.
Суть реформ, предложенных председателем правительства А. Косыгиным,
была в наборе осторожных мер по увеличению роли рыночных механизмов в
экономике. При всей ограниченности этих реформ результаты оказались
впечатляющими. Пятилетка 1966--1970 годов была одной из самых успешных в
позднесоветский период (рис. 5).

Рис. 5. Среднегодовые темпы прироста национального дохода и
промышленного производства в СССР в 1961--1985 годах, %
Источник: Народное хозяйство СССР. Стат. сборник. М.: Статистика.
Разные годы.
Даже ограниченные меры по усилению связи прибыли с возможностями
предприятий увеличивать инвестиции, по расширению права стимулировать
работников при успешных результатах деятельности дали результаты.
На эту развилку наложилась другая: что делать с Восточной Европой?
Этот регион, господство над которым Советского Союза стало результатом
Второй мировой войны, был тесно интегрирован в европейскую цивилизацию. Он
был более развит в экономическом отношении, чем СССР. Однако после событий в
Восточной Германии 1953 года и Венгрии 1956 года стало ясно, что СССР готов
применить силу, чтобы сохранить свой контроль над восточноевропейскими
странами. Но признаки либерализации режима в Советском Союзе дали гражданам
этих стран надежду, что и у них возможны либерализация политического режима
и даже рыночные реформы.
В Венгрии либерализация режима произошла после событий 1956 года, а в
1967 году уже обсуждалась программа ограниченных рыночных реформ. Поэтому
было вполне естественно, что в соседней Чехословакии новые власти попытались
сочетать рыночные реформы и политическую либерализацию. Однако советское
руководство видело за этим сценарий развития событий, при котором НАТО
станет контролировать Чехословакию и получит возможность нарушить
взаимодействие советских войск в Венгрии, Польше и Восточной Германии.
Принять такую перспективу оно не могло. К тому же режим в социалистической
стране, выбравшей альтернативный путь развития, сочетающий демократию и
рыночную экономику, для советского руководства был неприемлем. Как итог --
решение о вводе советских войск в Чехословакию.
Внешняя и внутренняя политики взаимосвязаны. Ввод войск в Чехословакию
оказал влияние на происходившее в самом СССР. Партийное руководство
укрепилось в убеждении, что все эксперименты с либерализацией режима,
рыночными реформами опасны, могут привести к утрате власти. Экономические
реформы, начатые в середине 1960-х годов, были свернуты. В то же время
открытие крупных нефтяных месторождений в Западной Сибири позволяло
компенсировать потери, связанные с неэффективностью сельского хозяйства и
вынужденным массовым импортом продовольствия.

1985--1991 годы

К началу 1980-х годов советская экономика стагнировала (рис. 6). Страна
стала одним из крупнейших импортеров сельскохозяйственной продукции (рис.
7).

Рис. 6. Темпы роста валового национального продукта СССР* в 1980--1985
годах, % к предыдущему году
* Темпы прироста ВНП СССР.
** Рассчитано на основе объемов ВНП СССР в международных долларах 1990
года (Geary-Khamis dollars).
Примечание. По данным Г. Офера, среднегодовой темп роста ВНП СССР за
1980--1985 годы составил 2%.
Источники: Народное хозяйство СССР в 1988 году. Стат. сборник. М.:
Финансы и статистика, 1989; Maddison's Historical Statistics (длинные
исторические ряды). -- http://www.ggdc.net/maddison/; Ofer G. Soviet
Economic Growth. 1928--1985 // Journal of Economic Literature Vol. 25, 4,
pp. 1767--1833. -- http://www.jstor.org/stable/pdfplus/2726445.pdf

Рис. 7. Импорт зерна в СССР в 1980--1985* годах, млн тонн
* Данные по импорту зерна в 1981--1982 годах отсутствуют.
Источник: Социалистические страны и страны капитализма в 1986 году.
Стат. сборник. М.: Статистика, 1987.
Было очевидно, что экономика утратила динамизм. Политбюро ЦК КПСС
сформировало Комиссию по совершенствованию управления народным хозяйством во
главе с председателем правительства Н. Тихоновым. Перед ней стояла задача
разработать меры, способные восстановить темпы экономического развития.
Политический режим был не слишком популярен, но устойчив. Был шанс, что
меры, которые он предложит и навяжет обществу, будут приняты без серьезного
сопротивления.
Руководителем Научной секции Комиссии был назначен Д. Гвишиани -- зять
бывшего премьер-министра А. Косыгина, заместитель председателя Комитета по
науке и технике. В секцию вошли руководители основных экономических
институтов СССР. Гвишиани представил руководству страны программу осторожных
экономических реформ.
К этому времени выйти на китайский путь развития было уже невозможно.
Иной была и структура занятости, и доля сельского населения. Рассматривалась
другая альтернатива -- проведение экономических реформ, сходных с
осуществленными в Югославии и Венгрии. Руководство экономического блока
Секретариата КПСС, рассмотрев представленные материалы, заявило Д. Гвишиани,
что такая экономическая политика выходит за пределы политических реалий, что
на деле речь идет о введении в СССР рыночного социализма (хотя в тексте этот
термин не употреблялся), а это неприемлемо по идеологическим соображениям[6].
Отметим, что разговор этот состоялся до резкого падения цен на нефть,
нефтепродукты и газ -- важнейшие экспортные продукты нашей страны, то есть
до начала острого и глубокого экономического кризиса в СССР.
К середине 1980-х годов СССР стал одним из крупнейших импортеров зерна.
Вследствие низкой эффективности колхозного сельского хозяйства снабжение
городов продовольствием зависело от поставок зерна по импорту. За импортное
зерно СССР расплачивался экспортом нефти, нефтепродуктов, газа и металлов.
Возможности экспортировать изделия обрабатывающей промышленности из-за
невысокого качества продукции были крайне ограничены. Но в период между
августом 1985 года и маем 1986 года цены на нефть снизились вдвое (рис. 8),
доходы от экспорта нефти резко упали.

Рис. 8. Поквартальная динамика цены на нефть в 1985--1986 годах на фоне
среднего исторического уровня (цены приведены к постоянному уровню 2000
года), доллары за баррель
Источник: International Financial Statistics, 2004.
Советское руководство оказалось на развилке: как реагировать на резко
изменившуюся внешнеэкономическую, финансовую ситуацию?
Первый вариант -- резко повысить цены на продовольствие. Однако это
означало нарушение неявного, неписаного договора власти и населения. Суть
этого договора, сложившегося после отказа от массовых репрессий, состояла в
том, что народ не спрашивает, почему вы находитесь у власти, хотя мы вас
никогда не выбирали, а власть гарантирует народу стабильность условий жизни,
один из элементов которой -- стабильность цен на важнейшие продукты
потребления.
Второй вариант -- сократить расходы на производство вооружений, на
содержание армии и инвестиции. Этот путь означал неизбежный конфликт с
силовыми структурами и хозяйственной элитой, а также рост социальных проблем
в моногородах.
Третий вариант -- прекратить поставки нефти и нефтепродуктов в
Восточную Европу по бартерным контрактам, переадресовать их в страны,
способные платить за нефть и нефтепродукты конвертируемой валютой. Но это
означало роспуск восточноевропейской части советской империи, отказ от
результатов Второй мировой войны.
Четвертый путь -- не делать ничего, брать кредиты на Западе, сохранить
сложившуюся структуру импорта, надеяться, что цены на сырьевые товары вновь
поднимутся. Он и был выбран, результат известен (рис. 9 и рис. 10).

Рис. 9. Добыча нефти в СССР (млн баррелей в день) и экспорт сырой нефти
из СССР на свободную конвертируемую валюту (млн тонн, правая шкала) в
1985--1990 годах
Источники: US energy department; Народное хозяйство СССР в 1990 году.
Стат. ежегодник. М.: Финансы и статистика, 1991. С. 646.

Рис. 10. Темпы прироста промышленного производства СССР в 1985--1990
годах, % к предыдущему году
Источник: Народное хозяйство СССР. Стат. ежегодник. М.: Финансы и
статистика, 1995, 1988, 1990.
К 1988--1989 годам стало ясно, что возможность привлечения коммерческих
кредитов с западных финансовых рынков сократилась. Затем их вовсе перестали
предоставлять. Это сделало острый экономический кризис советской экономики
неизбежным.
С этим связана еще одна развилка конца 1980-х годов: политическая
либерализация или ужесточение режима?
Если невозможно сохранить условия действовавшего на протяжении
десятилетий неявного договора, то, в надежде договориться с обществом, можно
смягчить политический режим. Или, напротив, идти на ужесточение репрессий,
что означало обострение конфликта с Западом, полную потерю шансов на
получение западных государственных кредитов. К тому же такая политика могла
спровоцировать развитие событий по образцу начала 1917 года в России. Однако
политическая либерализация на фоне экономического кризиса создавала
серьезные риски устойчивости режима.
Был избран вариант либерализации. Вероятно, повлияло то, что Г.
Плеханов назвал "ролью личности в истории"[7]. М. Горбачев не хотел крови и
репрессий.
Углублявшийся экономический кризис, протекавший на фоне либерализации
режима и первых относительно свободных, хотя и манипулируемых выборов 1989
года, требовал проведения глубоких экономических реформ, менявших саму суть
сложившейся системы управления народным хозяйством.

x x x
К концу 1980-х годов в стране в более или менее структурированном виде
были представлены три идеологические платформы. Первая требовала навести
порядок "по-сталински", посредством жестоких репрессий. Вторая сводилась к
тезису: "Ленин -- хороший, Сталин -- плохой". При этом ленинский "военный
коммунизм" 1918--1920 годов рассматривался как вынужденный, а поворот к НЭПу
-- как "подлинно ленинский" курс. На этой платформе вырастал "социализм с
человеческим лицом", рыночный социализм. Третья платформа -- капитализм,
путь развития, основанный на частной собственности, рынке и демократии.
Эти платформы определяли, наряду с политической, и новую экономическую
развилку: каким образом реформировать вошедшую в кризис экономическую
систему социализма?
Каждая платформа имела свою историю. За сталинской идеологией стояли 70
лет тотального промывания мозгов с "железным занавесом", намертво закрывшим
страну от мира. Сталинисты были не только в ЦК КПСС, КГБ и
военно-промышленном комплексе. С середины 1980-х годов портрет Сталина можно
было увидеть на лобовых стеклах многих автомашин. В политическом раскладе
сил у сталинистов были серьезные позиции, что показал путч ГКЧП в 1991 году.
Однако такая экономическая логика противоречила бы выбранному М. Горбачевым
политическому вектору, ориентированному на "гласность и перестройку".
Попытка развернуть экономику назад на фоне движения политики вперед была бы
слишком противоречивой в это время.
Вместе с тем, еще со времен чехословацких событий 1968 года в СССР
идеология рыночного социализма ушла в полуподполье. Однако лучшие
интеллектуалы советской экономической науки (А. Аганбегян, Т. Заславская, С.
Шаталин, Г. Попов, Н. Петраков, П. Бунич и многие другие) продолжали
отстаивать идеи рыночного социализма. К середине 1980-х годов за этой
идеологической платформой стояли 25 лет развития, симпатии большинства
интеллигенции, определенный авторитет части партийных и правительственных
кругов.
В ее рамках развивались идеи, частично реализованные в ходе косыгинских
реформ середины 1960-х годов, а также содержавшиеся в предложениях Комиссии
по совершенствованию управления народным хозяйством под руководством
Гвишиани, отвергнутые партийной верхушкой в 1985 году. Суть их была
направлена на укрепление хозяйственной самостоятельности государственных
предприятий, расширение прав трудовых коллективов, осторожное реформирование
в области прав собственности -- введение аренды и разрешение создавать
кооперативы.
Именно эти идеи начали реализовываться: в 1987--1989 годах парадигма
рыночного социализма проявилась в законах "О государственном предприятии
(объединении)" и "О кооперации", "Об аренде". Все эти меры были
половинчатыми: расширение прав государственных предприятий не отменяло
плановые задания и не предоставляло им реальной свободы в ценообразовании,
официальный "плюрализм форм собственности" не давал подлинного старта
формированию в стране института частной собственности. Даже сам термин
"рыночный социализм" фактически был под запретом до конца 1980-х годов.
Половинчатость этих реформ была опасна еще и тем, что они не
подкреплялись мерами по финансовой стабилизации. Напротив, безудержная
денежная эмиссия при сохранении регулирования цен на продукцию
госпредприятий и фактическом выходе из-под контроля кооперативного сектора
порождала колоссальные диспропорции, разрушавшие экономику страны.
Текущие противоречия и трудности в реализации в СССР концепции
"рыночного социализма" дополнялись не менее острыми стратегическими: как
обеспечить достаточный уровень и эффективность инвестиций? С этой проблемой
столкнулась Югославия, чья рыночная экономика была основана, по сути, на
кооперативной собственности. Аналогичные проблемы возникали у
производственных кооперативов по всему миру. Везде собственники, они же --
работники предприятия, предпочитали голосовать за увеличение расценок и рост
заработной платы, а не за снижение себестоимости и направление дохода или
прибыли на инвестиции. Они предпочитали потреблять сегодня, нежели
вкладывать деньги в новые технологии, которые окупятся лишь через несколько
лет, то есть объективно выступали против модернизации предприятий. В рамках
социализма, даже рыночного, это противоречие оказалось неразрешимым.
Половинчатость и противоречивость "рыночного социализма" становилась
все более очевидной к концу 1980-х годов. И хотя в официальной экономической
науке и в печати по-прежнему действовало табу на открытое обсуждение этих
проблем, в закрытом, а потом полуоткрытом режиме обсуждались десятки
программ, преодолевавших ограничения "рыночного социализма". В них разнятся
детали, последовательность действий, но суть одна: необходима легализация
частной собственности, приватизация государственного имущества,
либерализация цен и восстановление рыночных механизмов, интеграция страны в
мировую экономику, введение конвертируемости рубля, финансовая стабилизация
и демонополизация экономики.
Уникальность политического момента была в том, что, по опросам ВЦИОМ,
большинство россиян, на фоне разрушавшейся на глазах отечественной
экономики, в 1991 году было готово поддержать все эти меры, кроме
либерализации цен (табл. 1). Однако без нее любая программа рыночных реформ
обречена на неудачу. Руководство СССР это понимало, но, опасаясь социального
взрыва, не решалось на либерализацию цен.

Таблица 1
Вопрос: "Поддерживаете Вы или не поддерживаете следующие меры
российского руководства?" Ответы в % к числу опрошенных

Меры

Поддерживают

Не поддерживают

Затруднились ответить

Ускоренная приватизация (передача в частные руки) жилья

Ускоренная приватизация (передача в частные руки) государственных
предприятий

Разрешение свободной купли и продажи земли

Переход к свободным рыночным ценам (либерализация цен)

Источник: Шпилько С. П., Хахулина Л. А., Куприянова З. В., Бодрова В.
В., Зубова Л. Г., Ковалева Н. П., Красильникова М. Д., Авдеенко Т. В. Оценка
населением социально-экономической ситуации в стране (по результатам
социологических опросов 1991 года). Научный доклад. М.: ВЦИОМ, 1991. С. 8.
Отсюда череда ничем не закончившихся программ экономических реформ.
Критической точкой стало лето -- начало осени 1990 года, дискуссия вокруг
программы "500 дней". Для условий жесткого экономического кризиса в ней было
слишком много политики и популизма[8]. Однако при этом обозначались основные
действия, необходимые для стабилизации экономики и изменения экономической
системы -- приватизация, финансовая стабилизация, либерализация цен,
демонополизация, интеграция в глобальную экономику. Программа создавала базу
политического взаимодействия главы государства, президента СССР М. Горбачева
и харизматического политика, наиболее популярного, по меньшей мере, в
России, председателя Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина.
На наш взгляд, это был последний шанс провести упорядоченные реформы в
Советском Союзе, возможно, сохранив страну. Но большая часть
партийно-хозяйственной элиты была против "500 дней". В представленном виде
эта программа не имела шансов на реализацию, поскольку включала такие
положения, как необходимость резкого снижения бюджетных расходов на
оборонный комплекс[9]. Как следствие -- странные военные учения под Москвой
осенью 1990 года[10].
Именно после них Горбачев отказался от поддержки программы
экономических реформ. Это предопределило дальнейшее развитие событий[11]. С
этого момента они стали развиваться в калейдоскопическом темпе, а
экономическая реформа, по сути, ушла на второй план, несмотря на
разворачивавшееся разрушение экономического механизма. Вплоть до августа
1991 года ее заменили сложные политические маневры, а иногда -- просто
метания лидеров СССР на фоне нараставшей угрозы военного переворота.
Отказавшись от поддержки курса на управляемые рыночные реформы,
Горбачев был вынужден сделать выбор в пользу ужесточения политических
репрессий. Это наглядно показали события в Прибалтике в январе 1991 года.
Советские газеты так описывали то, что происходило в Литве: "7 января в
Литву были брошены десантные подразделения. 8 января десантники начали
действовать. По выражению комментатора программы ...Время", они ...взяли под
охрану" Дом печати и несколько других объектов в городе. Дом печати брали
под охрану с применением огнестрельного оружия. Есть раненые. Сообщение с
Литвой прекращено. Не работает аэропорт, не ходят поезда. <...> 11
января председатель Гостелерадио Леонид Кравченко распорядился отключить
информационные каналы крупного независимого агентства новостей
...Интерфакс", услугами которого пользовались многие западные журналисты в
Москве"[12].
Заведующий Отделом национальной политики ЦК КПСС В. Михайлов 11 января
1991 года информировал руководство ЦК КПСС о происходившем в Литве: "По
сообщению ответственных работников ЦК КПСС (тт. Казюлин, Удовиченко),
находящихся в Литве, 11 января с.г. в г. Вильнюсе взяты под контроль
десантников здания Дома печати и ДОСААФ (в нем размещался департамент охраны
края), в г. Каунасе -- здание офицерских курсов. Эта операция прошла в целом
без сильных столкновений"[13].
Действия силовых структур СССР встретили энергичное сопротивление.
Парламенты России, Украины, Белоруссии, Казахстана, Моссовет и Ленсовет
осудили произошедшее в Литве. Стачкомы Кузбасса потребовали отставки
президента СССР, роспуска Съезда народных депутатов. Запад, несмотря на
кувейтский кризис, сделал жесткие заявления, адресованные советскому
руководству. Лучше всего сложившееся положение определил М. Горбачев, сказав
на сессии союзного парламента: "Дело пахнет керосином"[14].
Ю. Щекочихин так описывал комментарии властей, посвященные событиям в
Вильнюсе: "Еще не утвержденный министром МВД СССР Б. К. Пуго не смог толком
объяснить депутатам, что это за всевластный ...комитет национального
спасения", который способен вывести на улицы Вильнюса танки, а объяснение
министра обороны СССР Д. Т. Язова ничего, кроме оторопи, не вызвало.
Сославшись на то, что он сам всех деталей не знает (так как, по его словам,
...не был на месте происшествия") и никакого приказа для танково-десантной
атаки не отдавал, он выдвинул свою версию вильнюсской трагедии. Она
заключается в следующем: когда избитые возле парламента члены ...комитета
национального спасения" пришли к начальнику Вильнюсского гарнизона, то их
вид так подействовал на генерала, что он отдал приказ захватить телецентр,
который непрерывно транслировал ...антисоветские передачи". То есть по
объяснению маршала Язова, кровавая трагедия у телецентра была вызвана
эмоциональным порывом одного отдельно взятого генерала! <...> И если
трагедия в Вильнюсе вызвана действиями одного генерала, то их можно
рассматривать как самодеятельный мятеж, за который -- как во всяком
цивилизованном обществе -- военачальник должен быть наказан по закону"[15].
В это время один из ближайших соратников М. Горбачева, его помощник А.
Черняев писал ему о своем видении происходившего: "На этот раз выбор таков:
либо Вы говорите прямо, что не потерпите отпадения ни пяди