Повесть
-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Бонжур, Антуан!: Повесть. - М.: Профиздат, 1986.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 27 июля 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Анатолий Павлович Злобин родился в 1923 году в Москве, участник
Великой Отечественной войны. Широко известен как очеркист и публицист,
выступающий по самым острым вопросам, связанным с научно-техническим
прогрессом. Его перу принадлежат книги очерков и прозы: "Большой шагающий",
"Пять часов разницы", "Встреча, которая не кончается", "Дом среди сосен",
"Дорога в один конец", "Современные сказки", а также романы, посвященные
теме прошедшей войны: "Самый далекий берег", "Только одна пуля" и другие.
Остросюжетная повесть рассказывает о движении борцов бельгийского
Сопротивления и участии в нем советских граждан в годы второй мировой
войны.
Сюжет повести - розыски советский летчиком Виктором Масловым
участников партизанского отряда, в котором сражался его отец, Борис Маслов,
погибший на территории Бельгии в борьбе против немецких оккупантов.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
- Пепел Клааса стучал в мое
сердце, - повторил Уленшпигель...
- О! - сказала она. - Этой
войне нет конца. Неужели мы так и
проведем всю жизнь в слезах и
крови?..
- Нас предали, - ответил
Уленшпигель...
- Мы их распознаем, - сказали
Уленшпигель и Ламме...
Шарль де Костер
ОТ АВТОРА
Конечно, таких острых ситуаций, которые пережил герой повести, не было
в действительности. Но почему же им не дано было случиться, да еще в такой
реальной стране, как Бельгия? Во время второй мировой войны в рядах
бельгийского Сопротивления бок о бок с бельгийцами сражались сотни русских,
поляков, чехов. И они погибали там... Так что на месте Виктора Маслова,
приехавшего на могилу отца в Арденны, мог оказаться молодой поляк, серб или
чех. И все же автор по причинам, вполне понятным, избрал в герои русского
юношу, отсюда и проистекает та убежденность в характере его действий, когда
он узнает о предательстве. Автору пришлось заменить имена действующих лиц,
ведь там, в Бельгии, и сейчас живут вполне реальные люди, которые могли бы
принять на свой счет события, описанные в повести.
Вот и получается, будто ничего такого и не было. Но разве ж не могло
быть именно так?..
ГЛАВА 1
- Пора, ребята, - сказал я, продолжая сидеть в кресле. Столько ждал
этой минуты, дни считал, а сейчас понял, что не хочется уходить. Так бы и
остался с ними хоть на один рейс.
Николай кивнул в сторону двери:
- Ни пуха тебе, ни пера. Не промахнись мимо полосы. Держи бортовые
огни в ажуре.
- Будет сде, - отвечал я, не трогаясь с места.
- Не спеши, - сказал Командир. - Присядем на дорожку.
Мы и без того сидели, но так уж полагалось. И это должен был сказать
Командир. Ребята помолчали, поглядывая на меня.
- Значит, таким макаром, - деловито начал Сергей, прервав молчание. -
По музеям не ходи, по кабакам не шляйся, стриптизы не смотри. Усвоил?
- Не будь туристом, - сказал Командир.
- Будь человеком, - подхватил Виктор-старший.
- И вообще, наведи у них порядок, - заключил Николай. - А то они
совсем загнили.
Ребята дипломатично засмеялись.
- Ты на отца-то похож? - спросил Командир, он все-таки хотел дознаться
до главного, а заодно и меня приободрить.
- Как вам сказать, Командир. Я ведь такой... Отец был сам по себе, я
тоже сам по себе. И вообще Масловых в одной Москве пруд пруди. Так что
"вояж" может закончиться легкой загородной прогулкой, обидно, конечно,
будет... - Впрочем, что им толковать, они и без того в курсе.
- Разберется, не маленький, - продолжал Командир, зная, как много
значат его слова для меня.
- Предсказываю: он вернется героем, - Сергей поднял указательный палец
и глянул на меня.
- А как по-французски "хорошо", знаешь? - спросил Николай.
- Бон.
- Лучше "сава", - поправил Николай. - Вот и держись таким курсом:
"сава, сава" - и все будет о'кэй.
- Сто восемьдесят слов знаю, - объявил я. - Вчера Вере экзамен сдавал.
- Сто восемьдесят? - удивился Сергей. - Для культурного человека это
даже слишком...
Ребята снова засмеялись, на сей раз без дипломатии. Я тоже посмеялся,
стараясь запомнить и этот смех, и позы ребят в рубке, и их прибауточки -
все пригодится в дальней дороге. Потом я встал.
- Пока, други. Хорошей вам видимости. Не опаздывайте за мной.
Дверь сочно всхлипнула за спиной, я больше не оглядывался.
На мятых чехлах валялись газеты, пестрые проспекты. Девчата возились в
хвостовом салоне, а Вера стояла у трапа.
- Адью, девочки! - крикнул я. - Пока, Верунчик, - я чмокнул ее в щеку,
и она, как на привязи, двинулась за мной.
- Виктор!
Я обернулся. Теперь мы стояли на верхней площадке трапа, девчата нас
не видели. На дальней полосе полого и изящно садилась "каравелла".
Вера тронула меня за рукав:
- Пойдем с экипажем.
- Меня же встретить должны, ты же знаешь, - терпеливо объяснял я. -
Они будут ждать меня с пассажирами. По радио передали, что мы сели, они
будут ждать, - я нарочно уходил в эти подробности, опасаясь, что она снова
примется за старое.
- Возьми, - она протянула длинную книжицу в серой обложке.
- У меня словарь есть.
- Разговорник лучше. Тут наборы готовых фраз, это удобно.
- Терпеть не могу готовых фраз.
- Все же придется... - Она настойчиво смотрела на меня глубокими
зелеными глазами, но я сделал вид, будто не замечаю ее взгляда, и раскрыл
разговорник.
- Ладно, пригодится. Гран мерси, мадмуазель.
- Слушай, - упрямо сказала она, накрывая разговорник ладонью. -
Останься с нами.
Так я и знал, что она все-таки примется за свое, женщины без этого не
могут.
- Верунчик, откуда такой пессимизм? - быстро спросил я, чтобы помешать
ей выговориться, но она и не думала останавливаться.
- Виктор! У меня тоже нет отца, я знаю, что это такое.
- Не прибедняйся. Твой папочка жив-здоров.
- Все равно его у меня нет, - твердила она как заведенная. - И я лучше
тебя знаю, что это такое. Мать как-то сказала, что вышла замуж по ошибке.
Она, отец... все это было ошибкой. Понимаешь? И в результате этой ошибки
появилась я. Мать даже пыталась что-то сделать, но я все равно появилась:
там тоже случилась ошибка. И живу теперь по ошибке, вот что это такое.
- Смотрите, какой безошибочный вывод, - я попробовал усмехнуться.
- Нет, нет, не перебивай, - она опять схватила меня за рукав. - Я
лучше знаю это. Понимаешь, ты уже привык, что его нет, ты всю жизнь так
жил. И вдруг хочешь это переменить. А там еще эта женщина. Зачем ворошить
то, что должно остаться, как было? Это все равно что копаться в чужом
белье, неужели не понимаешь, в этом есть что-то унизительное. Я не хочу
тебя отпускать в эту страну...
- Страна как страна. Нанесена на карту, полноправный член Организации
Объединенных Наций, имеет прямое воздушное сообщение с Москвой. Очень даже
приличная страна.
- Вот всегда ты так: прячешься за шуточками. Но ты же там один будешь,
понимаешь? И эту женщину примешься искать - как ты это себе представляешь?
А я сон нехороший нынче видела.
- Нет, не представляю, - я засмеялся, потому что действительно не
представлял себе этого.
Вера по-прежнему смотрела на меня долгим, неотрывным взглядом. Сам не
понимаю отчего, но этот взгляд все больше раздражал меня, может, потому,
что я совершенно не знал, как реагировать на него.
- А что касается отцов, - сказал я как можно беспечнее, - то у каждого
свой отец. Они у нас такие, какими мы их представляем. - И припечатал
точку, чтобы вышло побольнее: - Вот так-то!
Она закрыла лицо руками и пошла прочь. Я отчужденно посмотрел ей
вслед. Потом подхватил чемодан и зашагал по трапу. Вечно она все усложняет,
научилась изображать мировую скорбь по самым ничтожным поводам. И потом эти
штучки: сны, предчувствия. Нет, я этого не люблю.
Я шагал по бетонным плитам и с каждым шагом отвлекался от ее
предчувствий. Далекая гладь летного поля, солнечно и нежарко. Тень моя
скользила сбоку, переламываясь на швах между плитами, и я почти машинально
отметил, что шагаю строго на запад. Справа басовито рокотал "боинг",
выползая на полосу, воздух размазывался от его моторов, и дальний лес
провис над горизонтом, будто смотришь сквозь воду. Неподалеку стоял
"диси-VIII", люки его были распахнуты, и красочная цепочка пассажиров
тянулась по трапу. На краю поля застыли серебристо-рыбьи тела самолетов,
слетевшихся сюда со всего света. Скоро и нашу рыбину оттащат туда, на
стоянку, но меня уже не будет с ребятами. Вера будет молча сглатывать слезы
- и поделом. Я уже забыл о нашей стычке и думал о том, кто же меня
встретит? Может, Антуан приедет? Хорошо бы. И сразу отправимся к нему. А
потом на могилу...
Перебросил чемодан, запустил руку в карман кителя: паспорт и бумажник
на месте. В паспорте виза на десять дней, до девятнадцатого августа, в
бумажнике чек на десять тысяч бельгийских франков. Так что всего у меня в
достатке.
Стрелки-указатели услужливо тянули меня за собой: сквозь стеклянные
двери, по светлому коридору, через просторный вестибюль - к чиновнику в
темной фуражке, сидевшему за высокой конторкой. Представитель жандармерии
полистал паспорт, поглядывая на меня с привычно бдительным равнодушием,
потом припечатал штемпель.
Я забрал паспорт, шагнул через турникет. Вот когда я очутился в
Бельгии, население девять с половиной миллионов человек, конституционная
монархия, король Его Величество Бодуэн Альберт Шарль Леопольд Аксель Мария
Густав, королева Ее Величество Фабиола Фернанда Мария де Лес Викториас
Антониа Аделаида Мора и Арагон. Но я вряд ли попаду к ним на прием...
У турникета стояла высокая седая старуха в длинной темной сатиновой
юбке, почти скрывающей высокие черные башмаки, скромненький белый платочек,
вязаная кофта. При бабусе два огромных деревянных чемодана, крашенных
синим, под цвет юбки. Бабуся была транзитная, билет у нее до Брюсселя, мы
ходили смотреть на нее в салоне. Она озиралась по сторонам и в то же время
не забывала бдительно присматривать за чемоданами. Народу в зале было
немного, туристы уже проследовали, остались только мы с бабусей.
- Ты наш или не наш? - спросила она певуче, когда я поравнялся с ней.
- Куда же мне теперь?
- Свой, бабушка, свой. Все в норме.
- А мы правильно прилетели? Дочка-то моя должна здесь быть, а вроде не
видать.
- Сейчас появится. Вы сами-то из наших краев?
- Из Фастова я, до дочки прилетела.
- Куда же вам теперь? - Я поставил чемодан, достал сигарету и
посмотрел в зал, но никого не обнаружил. Может, меня ждут на верхней
галерее?
- В Брюкино еду. Город ихний.
- Брюгге, - догадался я. - Тиль Уленшпигель оттуда родом.
- Он самый, - обрадовалась она, - мне дочка отписывала. Где ж она
запропастилась?
- Мы на двадцать минут раньше прилетели, - успокоил я бабусю.
- Мамо, мамо! - раздался надрывный крик. Раскинув руки, по залу бежала
рыжеволосая женщина в пенсне, за ней поспешали два долговязых отпрыска в
кожаных шортах.
- Ксаночка! - вскрикнула бабуся и от слабости села на чемодан. Я хотел
было попридержать ее, но понял, что больше тут не нужен.
Рыжеволосая припала к материнскому плечу, обе зарыдали в голос. Парни
неловко топтались перед ними, лопоча по-фламандски.
Я отошел: не про меня эта история. Наконец-то дочь нашла свою мать и
может приникнуть к материнской груди. А я? Самое большое - и то, если
повезет, - найду могилу и постою рядышком. Но и тогда я буду счастлив,
потому что до сих пор и могилы той был лишен, и ведать о ней не ведал.
Дочь продолжала всхлипывать, припадая к матери и одновременно
заботливо придерживая ее на ходу. Внуки с натугой, каждый по одному,
прихватили чемоданы, и все они беспорядочно заспешили к выходу. Я провожал
их взглядом и тут же увидел тех, которые явно ждали меня. Вот и подошла моя
черта.
ГЛАВА 2
Их было четверо - двое на двое. Первая пара помоложе, вторая -
значительно старше. Я приближался к ним, пытаясь на ходу разобраться в
ситуации. Антуан с женой - те, что помоложе, а вторая пара - кто они?
Неужели приехала та самая женщина, о которой Скворцов говорил? Кто же тогда
при ней? И вряд ли она могла узнать про меня так скоро. Верно, это друзья
Антуана; а может, и отца - кто ведает...
Десятки вопросов теснились в голове, и не было места для первого.
Тот, которого я принял за Антуана, раскинул руки и бросился ко мне.
- Здравствуй, Виктор, - весело сказал он по-русски и полез ко мне
лобызаться.
- Так вы не Антуан? - едва успел удивиться я. Меня обнимали, тискали,
хлопали по плечу. Все это сопровождалось радостными восклицаниями, быстрой
французской речью. Я еле успевал поворачиваться, расточая ответные улыбки,
чмокая подставляемые щеки, пожимая руки. Кто эти люди? Я не знаю о них
ничего, кроме того, что это мои друзья и сердца их открыты для меня. Они
знали отца, а я был сыном, и этого стало достаточно, чтобы они встретили
меня с объятиями. Они расскажут мне то, что я хотел услышать всю жизнь, не
имея никакой надежды на это, разве у них есть что скрывать от меня?
Наконец первая суматоха поулеглась, мы могли посмотреть друг на друга.
- Напрасно ты меня принял за Антуана, - засмеялся первый мужчина. - Я
Иван Шульга, зови меня просто Иваном.
В самом деле, у него скуластое лицо, доброе и широкое, чистейший
рязанец или курянин, просто удивительно, как мог я обмишуриться, приняв его
за бельгийца.
- Вы знали моего отца, Иван?
- Мы с ним страдали по разным лесам, - странно ответил Шульга, - но я
имею о нем сведения, что твой отец известен для Бельгии.
А это Луи Дюваль* и его верная жена Шарлотта, они тоже убивали бошей в
партизанах и имели дружбу с твоим отцом.
______________
* Имена действующих лиц, равно как и названия деревень, отелей и проч.
в повести выдуманы, и автор не несет ответственности за то или иное
совпадение.
Мы еще раз познакомились, на этот раз церемонно пожав друг другу руки.
- А это Сюзанна Форетье, жена твоего друга Антуана, - продолжал Иван.
- Она теперь будет твоя симпатическая хозяйка, так что слушай ее.
Сюзанна протиснулась между Луи и Шарлоттой и крепко пожала мою руку.
Она была хрупкой, подвижной и весело щебетала.
- Она говорит, - перевел Иван, - что Антуан не смог сегодня приехать,
ему не разрешили его капиталисты, но, когда мы приедем, Антуан уже будет
дома. И еще она задает тебе свой вопрос, любишь ли ты шампиньоны в сметане?
- До чего же странно этот Иван говорил: без малейшего акцента и в то же
время как бы не по-русски; я еще не мог понять, в чем тут дело, да и не до
того было сейчас.
Я не успел высказать радости по поводу шампиньонов. Луи перебил
Сюзанну и повернулся ко мне. Теперь я мог и его рассмотреть внимательней:
длинное, будто сдавленное с боков лицо со смуглой продубленной кожей,
цепкие блестящие глаза. Говорит отрывисто и резко, словно сердится.
Шарлотта молчит с непроницаемым лицом, такая же высокая и седая, как и Луи,
им обоим за шестьдесят.
- О чем они говорят? Я что-то не улавливаю.
- Он ругает Сюзанну за ее шампиньоны, - ответил со смехом Иван. -
Всегда, говорит, эти женщины лезут вперед со своей кухней. Луи знает, зачем
ты приехал, и он даст тебе ответ за твоего отца.
- Он об отце говорит? Что?
- Он сообщает: ты сильно похож на Бориса; он сразу узнал тебя, как
увидел. Он сердечно счастлив, что ты приехал, и хочет много сказать тебе
про Бориса. Он требует, чтобы я переводил тебе все, что он будет говорить.
- Спасибо, Иван, без вас я тут как без рук. Я как раз хотел спросить у
Луи, нет ли у него отцовской фотографии?
- Мы уже говорили об этом. У него есть лесная фотография, он не взял
ее, но дома он тебе все покажет. Борис был командиром отряда, а Луи служил
его помощником, поэтому ты теперь его желанный гость.
Продолжая разговор, мы двинулись к выходу. Иван спросил, какая погода
в Москве. Я болтал как можно беспечнее, пытаясь отвлечься от главного
вопроса, который настойчиво вертелся у меня в голове, как только я узнал,
что Луи партизанил вместе с отцом. Я понимал, что должен сдержать себя,
сейчас не время и не место. Ведь я хотел обстоятельного ответа, и потому
нельзя задавать мой вопрос походя, между стеклянной дверью и стрелкой,
указывающей на туалет. И все же я не сдержался:
- Вы не в курсе, Иван, как погиб отец? Расскажите. - Вот он, мой
главный вопрос, а потом я уж буду спрашивать о женщине, обо всей той
истории, на которую Скворцов намекал. Но со вторым вопросом я еще
повременю.
Иван остановился, сосредоточенно наморщив лоб, и хотел ответить, но я
уже понял по его глазам, что он не знает - или больше того, попытается уйти
от ответа. Луи вовремя перебил его. Я ждал.
- Он требует, - перевел Иван, - чтобы я сообщал ему все, что ты
говоришь со мной, каждое твое слово.
Но я уже овладел собой:
- Точка, Иван! Не надо про отца переводить. Скажите Луи, что я вам про
Москву рассказываю.
Мы вышли на широкую площадь, до отказа заставленную машинами. Проходы
были узкими, мы шли гуськом, и разговор сам собой прервался. Только раз
Иван обернулся и, показалось мне, заговорщицки подмигнул, указывая на Луи:
молчи, мол, приятель... Но, может, был в его подмигивании иной смысл, а мне
после тягостного разговора с Верой мерещатся всякие небывальщины? Во всяком
случае, нельзя спешить с таким вопросом после того, что я узнал от
Скворцова и увидел смущенные глаза Ивана.
Луи остановился у зеленого "Москвича".
- Привет земляку! - воскликнул я, радуясь, что есть повод уйти от
темы. - Вот уж не думал, что первым делом сяду в "Москвич".
Луи постучал ладонью по крылу.
- Он говорит, - перевел Иван, - что купил эту машину потому, что он
сильно любит нашу родину.
Вопрос мой надежно похоронен, можно начинать все сначала, но теперь я
спешить не стану.
Мы сели и тронулись: Луи и Шарлотта впереди, Иван между мной и
Сюзанной. Машина выбралась на автостраду. Луи прибавил скорость.
- Будьте добры, Иван, - обратился я к Шульге. - Спросите у Луи:
большой ли был отряд, в котором они с отцом воевали?
- Зачем ты все время мне "вы" говоришь? - обиделся Иван. - Я тебе
"ты", и ты мне "ты". Мы люди простые, нас всех капиталисты эксплуатируют,
поэтому мы должны говорить с тобой "ты".
- Сразу так не получается, вы уж не сердитесь...
Иван перевел мой вопрос и ответил:
- Он говорит, что в ихнем отряде было двадцать два человека, и они
сделали семнадцать саботажей, по-нашему, дать прикурить, так? А потом Борис
научился хорошо говорить по-ихнему и даже ругался, будто валлонец, и его
забрали в особенную диверсионную группу. С тех пор Луи с ним больше не
встречался, он даже не знал, где укрывалась эта группа. Поэтому я не мог
рассказать тебе про твой вопрос, - странная русская речь Ивана то и дело
коробила мой слух, но еще больше удивляло меня то, что он говорил.
Итак, ответ сам собой проясняется. Отец попал в особый диверсионный
отряд, и обстоятельства его гибели им неизвестны, в этом все дело.
- Кто же командовал этой особой группой?
- Та группа существовала в скрытом виде, никто про них не знал, только
генерал Пирр. Теперь его похоронили. А Луи будет рассказывать тебе за те
семь месяцев, когда они познакомились и вместе били бошей. Борис был
отчаянным, не знаю, как это сказать по-нашему, - простоволосым, потому его
все время приходилось удерживать, чтобы он не потерял своей головы. Они
ходили на страшные саботажи, и Борис всегда был впереди.
- Ах, Иван, - вырвалось у меня. - Что бы я без вас делал. Летел и
думал: как буду здесь разговаривать. Но мне, право, неловко, приходится
отрывать у вас столько времени...
- Не беда, - растаял Иван. - Только я, наверное, забыл свой язык,
потому что жил в деревне, но я буду стараться. Это нужно для нашей родины,
я всегда готов за нее пострадать. Я и в этих иностранных лесах страдал, не
жалея сил. А что я получил? Сейчас я почти безработный человек.
- Вас уволили? - встревожился я.
- Я мастер по дереву. Столяр. У меня небольшая мастерская. Но сейчас
работы стало совсем мало. А жизнь дорожает. Меня многие сторонятся, потому
что я люблю нашу родину и всегда говорю за нее правду. А здесь я есть
эксплуатированный и закован в цепи капиталистических стран.
ГЛАВА 3
- Давай, старик, выкладывай, - требовал я, обнимая рыжего. - Ты
хороший старик, но сначала давай выкладывай.
Я был навеселе, в голове позванивало, но нить мыслей я не терял и
поспевал всюду. Говорили одновременно в четырех углах, и везде мне было
место.
Сейчас на очереди у меня рыжий, так я мысленно окрестил его, хотя он
вовсе и не был рыжим. У него сложное имя, которое я никак не мог запомнить.
Он сидел на диване у окна, я подвалился к нему.
- Бон санте, - ответил рыжий, поднимая бокал с вином.
- Давай санте, - согласился я. - А я слово дал, что до всего
докопаюсь. Знаешь, кому - самому президенту.
- О, президент! - рыжий, конечно, не понимал меня, но слушал
внимательно и улыбался.
Он выпил и растаял, язык у него вмиг развязался.
- Тогда он положил на стол кусок хлеба и пистолет, - добросовестно
переводил Иван. - А Борис стоял перед столом. Но пистолет был не заряжен,
так что он не боялся. И он отошел к окну - для хитрости. А сам смотрит, что
этот русский сначала схватит? Если возьмется за хлеб, значит, его боши
послали. И что же, ты думаешь, он схватил?
- Конечно, пистолет, - с восторгом угадал я.
- Да, он схватил пистолет. А ведь сам был худой, как палка. И он
повернулся к этому русскому и засмеялся: "Ты меня не убьешь, там пустая
пуля". Чужой его не понял и не выпускал пистолет. И он подумал: "Это
большой человек. Он пришел в свободную страну. Он может остаться здесь,
никому не служить и быть свободным. Но он хочет драться с ботами, потому
что он большой человек". Тут чужой увидел, что его пистолет пустой, и тоже
засмеялся. И он сказал: "Совьет, Моску". Но он и без того знал, что это
русский, ему утром дали звонок из префектуры, что двое русских сделали
побег из шахты и их надо ловить. Но он не такой плохой человек, чтобы
выдавать русских для бошей. Он служил тогда полицейским, но сердце его было
с партизанами. "Совьет - это бон, - сказал он русскому, - положи пистолет и
ешь хлеб". Они с ним поужинали, выпили вина, и он повел его к попу, потому
что поп понимал русский язык. Борис очень хорошо ел, он хотел много есть.
- Едем к попу, - я вскочил с дивана, - пусть священник расскажет
дальше.
- Антуан звонил к кюре, - остановил меня Иван. - Он уже спит. Кюре
рано ложатся спать, потому что им делать нечего, - Иван тоже был на взводе,
но держался молодцом, по-партизански.
- Он хочет опять выпить этот напиток, - продолжал Иван, кивая на
рыжего. - Он рад, что Антуан пригласил его сюда, он давно никому не
рассказывал об этом. Он положил на стол кусок хлеба и пистолет, он нарочно
так сделал...
Я обнял рыжего.
- Спасибо, старик. Ты спас моего отца. Просто не знаю, как
отблагодарить тебя. На, возьми, - я вытащил из кармана пригоршню значков.
Рыжий долго и тщательно выбирал, пока не остановился на владимирских
Золотых воротах. Я прицепил значок к его пиджаку.
Луи позвал меня с другого конца стола.
Стол был длинный, во всю комнату, и я шел вдоль него, цепляясь за
спинки стульев и улыбаясь всем, кто сидел за столом: так радостно мне было
с этими людьми в этот вечер в этой комнате. Даже эти эмигрантки, которые
прикатили из Голландии и были сами по себе, не могли испортить мне
настроение.
Я со всеми на "ты", все мне друзья, а Луи запретил мне называть его
"мсье". "Я тебе не "мсье", - сказал он, - я тебе друг и коммунист". И
Шульга свой парень, немного смешной и жалковатый, он все время словно бы
заискивает передо мной. У меня мировые друзья и великолепный президент с
шикарной фамилией. И я узнаю, что было на мосту.
- Когда ты приедешь ко мне, - говорил Луи, а мадам Люба переводила, -
я покажу тебе сувениры, с которыми мы воевали. - Луи понизил голос. - Тут
собралось слишком много народу, и нельзя поговорить как следует. Он
говорит, что вы молоды и не знаете, что такое война, но вы должны знать это
от него.
- Давайте слушать русские песни, - закричала Ирма, голландка из
Ростова, она сидела против нас и демонстрировала свои перстни. - Сейчас я
принесу магнитофон и будем слушать русские песни.
Сюзанна возникла передо мной и поставила вазочку с мороженым.
Удивительно, как она всюду поспевала. Антуан иногда выходил за ней на
кухню, чтобы помочь, а потом возвращался к гостям. Перед Антуаном стоял
высокий бокал, но он почти не пил и разбавлял вино водой. Но все равно
Антуан мне друг, не то что эта мадам Любовь Петровна, которая сидит с
поджатыми губами и изучает меня. Едва она появилась в доме, как сразу же
принялась читать лекцию на тему "Бельгия - это перезрелая роза", и
осуждающе поджимала губы.
Ирма притащила из машины шикарный "грюндиг", принялась налаживать
пленку. Ей помогал ее отпрыск, белобрысый, длинноногий Якоб.
- Ах, как я люблю русские песни, - восторженно предвкушала Ирма, -
Виллем их тоже любит, правда, Виллем?
- Я любит русская песня, - отвечал по-русски Виллем, огромный мужчина
с тяжелыми ручищами. Виллем мне тоже нравился, и Оскар мне нравился, и
другой приятель Антуана, и другая эмигрантка из Голландии, и все остальные,
которые тут собрались. Даже Ирма с ее перстнями и наколкой перестала
раздражать меня, коль она любит русские песни.
- Виктор! - позвала меня мадам Люба на французский манер, вот кто мне
сегодня определенно не нравится.
Я обернулся.
- Луи хочет с вами договориться, - продолжала она недовольно. - Он
спрашивает, где вам лучше встретиться?
- Сейчас посмотрю по программе, - небрежно ответил я, доставая листок.
- Что там у нас записано?
Так я и думал: мадам Люба удивилась.
- Какая программа? - спросила она, вскидывая выщипанные брови.
- Обыкновенная, - я с радостью подпустил эту шпильку. - Составлена
самим президентом при участии Луи, Антуана и Шульги. Называется: программа
моего визита в Бельгию, теперь я от этой программы ни на шаг...
Едва мы приехали к Антуану, в Ворнемон, как к дому подкатил роскошный
янтарный "пежо". За рулем сидел мужчина в кожаной фуражке.
- Президент, - объявил Иван.
Я удивился, что за президент? Иван терпеливо пояснил:
- В этой Бельгии как только три человека соберутся вместе, так сразу
один из них делает себя президентом. Но этот президент имеет хорошую
организацию. Он президент Армии Зет* Поль Батист де Ла Гранж. Он хотел тебя
видеть.
______________
* В бельгийском движении Сопротивления в годы войны действовали
несколько организаций, среди которых следует отметить возглавляемый
коммунистической партией Фронт Освобождения (Независимости), Секретную
армию (Армее Секре), Белую бригаду (Витте бригаде) и др. Эти организации
различались не только своими политическими платформами, но и степенью
активности в борьбе с фашизмом. И в настоящее время между организациями
ветеранов существуют довольно сложные отношения. Вот почему автор решил
произвести на свет неведомую Армию Зет: пусть она и встречает нашего героя.
(Прим. автора.)
Поль Батист де Ла Гранж уже входил в комнату. Движения его были
торжественно замедленными, лицо утопало в улыбке. Видно, он знал Антуана и
Луи, потому что сразу обратился ко мне. И как он говорил!
- Он рад приветствовать тебя на бельгийской земле, - начал Иван. - Он
жалеет, что не знал твоего отца, но тем больше радости у него сейчас, что
он познакомился с тобой. К твоему приезду все готово, Армия Зет ждет тебя
прижать к своему сердцу. Он привез сувениры, но вручит их потом, как
закончит речь, потому что он приветствует тебя в трех видах: как президент
Армии Зет, как бывший партизан и как патриот от своей жены, который любит
свою родину и всех хороших людей в мире. Он верит, что тебе тут понравится
и ты узнаешь о своем отце все, что хочешь узнать.
Президент был великолепен! Элегантный, общедоступный, оптимистический,
гармоничный президент - свой парень. Одна фамилия чего стоит.
- Он говорит, что прервал свой ваканс, чтобы встретить тебя, и сейчас
спешит в Льеж, там будет заседание ихнего президиума, и он должен
рассказать всем прессам о твоем приезде. Тебя будут встречать в Бельгии как
героя.
- Какой же я герой?
- Подожди, - оборвал Иван. - Он должен сначала кончить речь, они тут
не любят, когда их перебивают. Он говорит, что должен составить программу
для твоего пребывания, он рад показать тебе Арденны и этот старинный город
Льеж. Но для этого надо иметь программу. Он спрашивает, что ты хочешь
увидеть прежде всего?
- Конечно, могилу отца. А потом как вам угодно.
- Могила - это прекрасно, - продолжал президент, - я понимаю ваши
чувства и потому записываю: сегодня среда, вы отдыхаете после дороги и
знакомитесь с друзьями вашего отца. На завтра запишем оформление
документов, поездку на могилу в Ромушан и по местам боев, на мост, где
погиб ваш отец. Это будет делать Антуан, так? В пятницу - вы мой гость, я
приеду за вами в десять часов утра. Мы посмотрим все, что связано с войной
вокруг Льежа, а вечером пойдем на собрание ветеранов.
- Когда же Виктор поедет ко мне? - нетерпеливо спросил Луи, до этого
он молчал.
- Прекрасно, Виктор будет у вас в субботу, - записал президент, - вы
можете забрать его прямо с собрания, если Антуан не возражает.
- Нам надо повидать одну женщину, - сказал Антуан, - которая делала
могилу Бориса. Правда, я не видел ее много лет.
Вот она, та самая женщина, правда, пока безымянная.
- Как ее зовут? - спросил я.
- Антуан потом тебе расскажет, - ответил Шульга, - ты мешаешь нашему
президенту.
До чего же шикарный достался мне президент, как они перед ним робели.
Ладно, женщина от меня не уйдет.
- Значит, включаем в программу мадам Икс, - улыбнулся президент. - На
какое число?
Антуан пожал плечами.
- Тогда это будет сверх программы. Небольшой сюрприз для нашего
молодого друга. Итак, субботу вы проводите у Луи Дюваля, снова посещаете
места боев и узнаете, как мужественно воевал ваш отец. А в воскресенье
состоится торжественное возложение венков на могилы партизан, в том числе и
в Ромушан. Начало церемонии в одиннадцать часов у церкви Святого Мартина.
Согласны?
- Шикарная программа, - заметил я. - Только к чему эта торжественная
церемония? Лучше поскромнее...
- Ты не знаешь наших порядков, - возразил Иван. - Это очень
торжественная церемония, она проводится каждый год по всем могилам. Кроме
того, президент говорит, что он должен познакомить тебя со всеми бывшими
партизанами как сына арденнского героя и сделать тебе этот очень хороший
сувенир.
- Может, обойдемся без этих "сувениров"?
Иван снова заговорщицки подмигнул мне, как тогда, в аэропорту:
- На этот вопрос президент не может ответить тебе, но когда-нибудь ты
сам узнаешь.
- Играете в свои игры? - усмехнулся я. - Давайте, давайте, пользуйтесь
тем, что я ваш гость.
- А теперь я должен вручить вам сувениры. - Президент вытащил из
портфеля иллюстрированный журнал с цветной обложкой. - Здесь впервые
опубликована историческая фотография особой диверсионной группы "Кабан", в
которой состоял Борис Маслов. Там же напечатана статья о партизанах. Это
совсем свежий журнал.
- Фото "кабанов"? - воскликнул я. - Неужели оно сохранилось?
- Опять ты перебиваешь? - рассердился Иван. - Президент не любит,
когда его перебивают. Он оратор.
Президент усиленно нахваливал свои сувениры: брошюра с партизанскими
песнями, биографии героев Сопротивления, газеты и еще что-то, но я уже
слушал вполуха: мое внимание было приковано к журналу, а журнал прихлопнут
пухлой президентской ладонью. Наконец ладонь сползла с обложки, и я раскрыл
журнал на закладке.
Они стояли в ряд под большим деревом, все как на подбор рослые,
крепкие, молодые, в руках автоматы и винтовки, у крайнего - ручной пулемет,
нацеленный в объектив. Отец стоял третьим справа, я сразу узнал его, как
узнал бы самого себя, хотя долгие годы разделяли нас. Он стоял, выставив
автомат, и это тоже отличало его. Он казался старше, а ведь тогда ему было
меньше лет, чем мне сейчас. И сравняться с ним не так-то просто.
Я горячо поблагодарил президента за журнал. Де Ла Гранж улыбнулся.
- Он спрашивает, есть ли у тебя интересные вопросы? - сказал Иван.
- Я хотел бы узнать об особой группе "Кабан".
- К сожалению, о действиях этой группы известно очень мало, потому что
все ее люди погибли, так он говорит. Он даже не знает, кто был командиром
группы, но это можно узнать в архиве генерала Пирра, который еще не
опубликован. Известно, что в группу входили одиннадцать человек, из них
четверо русских, два поляка и один югослав.
- На фото их только десять, - заметил я и тут же догадался: -
Одиннадцатый тот, кто их снимал, понятно.
- Это так, он с тобой согласный.
- А что они делали в этой группе?
- Они выполняли самые опасные операции: саботажи, расстреливали
предателей, освобождали патриотов. Их прозывали "кабанами" за то, что они
проживали в глухом лесу на горе. Он хочет объяснить тебе, что кабаны - это
ихние звери, они темные, волосатые, и нос у них франком. "Кабанами"
руководил шеф Виль, только он один знал об этом отряде, что он делает и где
скрывается. Президент очень жалеет, но после войны этот шеф Виль сам
скрылся со всеми бумагами и деньгами, удрал.
- Так просто и удрал? Куда же?
- Эту историю я тебе потом расскажу, - отозвался Иван, не переводя
вопроса. - Об этом Виле вся Бельгия знает.
- Но, возможно, есть другие люди, которые были связаны с группой
"Кабан"? - спросил я, не теряя надежды. Мне казалось, что президент что-то
недоговаривает, хотя я не имел никаких оснований думать так.
- Он тебе отвечает, - переводил Иван, - что будет искать справки,
возможно, ему удастся найти интересных свидетелей. Когда они погибли на
мосту, то делали важную операцию, о которой тоже стало известно только
потом. Они погибли как герои, и вся ихняя Бельгия почитает их, но историю
группы "Кабан" никто специально не изучал. Армия Зет не располагает такими
большими деньгами для истории. Но Антуан тоже был связан с "кабанами", он
тебе расскажет.
Ничего, сказал я себе, могло быть и хуже. Что же все-таки выясняется?
Три периода отцовской жизни в Арденнах у меня выясняются. Когда мы приехали
в Ворнемон, Антуан рассказал, что несколько раз бывал на могиле отца в
Ромушан, там лежат три белых плоских камня, подогнанных один к другому. Три
периода, три белых могильных камня, на которых пока еще ничего не написано.
Первый камень: побег из немецкого лагеря и все, что было до партизанского
отряда, надписи на этом камне сделает Антуан Форетье. Второй камень:
партизанский отряд, это связано с Луи Дювалем. И, наконец, третий камень,
самый главный, потому что он связан с последним днем жизни отца - группа
"Кабан", третий камень, самый белый и чистый, ни одного имени на нем. И
самого главного вопроса некому даже адресовать.
- Решено! - объявил я. - С этой минуты я сам займусь историей группы
"Кабан".
Президент демократично похлопал меня по плечу.
- Он тебе поможет, - сказал Иван, - потому что ты его друг, он
говорит, что вся его Армия Зет будет тебе помогать, и все будут рады, если
тебе удастся открыть новости, тогда он опубликует их в ихних прессах. Он
спрашивает, есть ли еще вопросы?
- Только один. Когда познакомились Луи Дюваль и Антуан Форетье?
Иван удивился, но перевел. Они говорили довольно долго, ответ был
короче.
- Они три дня знакомы, когда Антуан получил твою телеграмму о выезде и
поехал в Льеж. Их познакомил президент. А раньше они знакомства не имели.
- А ты, Иван, когда с ними познакомился?
- Тоже три дня. Президент позвонил ко мне на дом и сам просил, чтобы я
тебя встретил. Я сказал, что я согласный помочь моей родине.
Примерно так я и думал: еще три дня назад они и вовсе ничего не знали.
Значит, отыщутся следы и в группу "Кабан", не могут не отыскаться.
Президент посидел с нами, а потом уехал в Льеж на собрание, но тут же
начали наезжать другие гости - застолье продолжалось. Я едва успевал
улыбаться и пожимать руки. Скоро весь дворик перед домом оказался
заставленным машинами, как стоянка на городской площади. Первой явилась
мадам Люба. Прикатила на длинном роскошном "марлине" Ирма со всей своей
семьей, приехал из Уи Оскар, двоюродный брат Антуана. Они названивали во
все концы по телефону, скликая новых гостей. Я подивился было такому обилию
новых знакомств, но Иван коротко объяснил:
- Ты же из Москвы прилетел. Поэтому они имеют интерес до тебя.
Но никто ни о чем меня не расспрашивал. Они просто подходили ко мне и
улыбались. А Ирма села за стол и долго смотрела на меня размытым взглядом.
На ее руке предательски синела наколка: сердце, пронзенное стрелой, а под
сердцем ее бывшее имя - Ира. На той же руке нацеплены и перстни, и дорогой
браслет.
Потом глаза у Ирмы растуманились, и она принялась рассказывать, как ей
удалось - и совсем недорого - купить в Лондоне подержанный "марлин", вполне
приличный и еще не старой модели. У ее Виллема много богатых клиентов, он
должен иметь хорошую машину, иначе будет мало прибыли.
Мадам Люба подсела к ней, и они дружно взялись за прежнюю тему:
"Бельгия - это перезрелая роза".
- Голландия - перезрелый тюльпан, - подпевала Ирма. - Лепестки его
красивы, но уже осыпаются...
Я слушал их и дивился: на родину не вернулись и в новом доме не
прижились - где же их сердце?
Поздний обед перешел в ранний ужин. Я находился в приподнятом
настроении, я верил: и завтра, и послезавтра все пойдет так же хорошо и
удачно. Даже Ирма перестала меня раздражать, когда притащила "грюндиг" и
заявила, что не может жить без русских песен.
Хриплый голос запел под бренчащую гитару: "Жулик будет воровать, а я
буду продавать, мама, я жулика люблю", - вот без каких русских песен она не
может жить, бог с ней, нет мне до нее никакого дела!
Иван подсел к нам, обняв меня за плечи:
- О чем вы тут секретничаете? Или ты нашел себе лучшего переводчика?
- Программу мою изучаем. Луи волнуется, когда я к нему приеду?
- Твой визит к Луи предвиден на субботу, он тебя с собрания заберет в
свой дом.
- Ай да Иван. Ты молоток, Иван. Мигом разрешил все проблемы. Выпьем по
такому случаю.
- Как ты разговариваешь по-русски? - удивился Шульга. - Почему ты
назвал меня молотком? Разве я такой глупый?
- Что ты, Иван? Совсем наоборот, Иван. Молоток значит молодец, так
сейчас в Москве говорят.
- Ну раз я молоток, - улыбнулся Иван, - тогда ладно. За наших
"кабанов". Чтобы ты все узнал про них.
- Подождите меня, - сказала мадам Люба. - Я тоже с вами. Только
узнавать там нечего. В этой группе "кабанов" был предатель, потому они все
и погибли на мосту.
Я выпил, но закашлялся. Иван пронзительно засмеялся, хлопнув меня по
спине. Это мне помогло, я окончательно пришел в себя.
Странно, но в мире все оставалось по-прежнему. Мадам Люба глядела на
меня с осуждением. Магнитофон продолжал свою песню: "Что нам горе, жизни
море надо вычерпать до дна". Сюзанна спешила с шампиньонами. Ничего не
изменилось в мире, только я сделался другим человеком, хотя моя рука
продолжала двигаться по инерции, опуская на стол рюмку. Я знал, что так
останется до тех пор, пока я не узнаю всего. Сначала возникла женщина,
теперь предатель. Недаром Скворцов сказал: "Там странная история". Как в
воду глядел.
Продолжая улыбаться, я повернулся к Ивану.
- А ты и в самом деле молоток, Иван. Что же ты мне сразу не рассказал,
что там был предатель?
- Какой предатель? - невинно удивился Иван.
- Ты что, не слышал, что Любовь Петровна сказала? Повторите ему,
Любовь Петровна.
- Разве я что-нибудь сказала? - удивилась, в свою очередь, мадам Люба.
- Сейчас я у нее спрошу, - быстро сказал Иван и тут же перешел на
французский.
Я ничего не понимал. Ловко же они меня провели.
- Что происходит? Теперь вы засекретничали? - спросил я, стараясь
говорить так, чтобы голос мой звучал непринужденно и весело.
- Я спрашиваю у нее, откуда она узнала это? - ответил Иван, не
оборачиваясь.
- Так спрашивай же по-русски, черт возьми, - не выдержал я. - Есть же
нормы общения. Кто же все-таки вам сказал, Любовь Петровна?
За Любу ответил Иван:
- Она говорит, что слышала это от людей.
- А ты? - взбесился я. - Что ты говорил ей?
- Я спрашивал: у каких людей она слышала это?
- И дальше. Только все говори. И по-быстрому.
- Слушай, Виктор, - Иван посмотрел на Любу, положил руку на мое
колено. - Ты сам подумай, откуда она может знать про это дело? Она к нам
сюда приехала только в сорок пятом году, когда война уже перестала. Про
нашу войну с бошами она ничего не знает. Она пришла сюда на все
готовенькое, а теперь берется судить о наших делах.
- Я собираю материалы, - невозмутимо заявила мадам Люба.
- А где ты раньше была? У кого ты забираешь наши материалы? - обиделся
Иван.
- Ты был здесь на свободе, а я в немецком лагере сидела.
- Ты в немецком лагере сидела? - Иван задумался. - Я слышал, ты на
ферме работала.
Люба презрительно поджала губы. Ирма подошла ко мне и запустила в
волосы руку, ту самую, с наколкой. Но я терпел.
- Любочка, зачем ты лезешь в эти мужские дела? - пропела Ирма. -
Кто-то кого-то предал, подумаешь. Будто у них в России предателей не было.
- Вы все-таки не ответили на мой вопрос, Любовь Петровна, - сказал я
мягко, но настойчиво.
- Давно я слышала, лет десять назад, - в голосе Любы звучало
притворное равнодушие. - Кто-то из бельгийцев говорил, я не помню. Я ж про
"кабанов" материалы не собираю...
- Вот видишь, - оживился Иван, - слышала звон, а не знает, откуда он
звонит.
Они снова перешли на французский. Я верил им и не верил. Если я от
русских не могу правды добиться, то с бельгийцами еще труднее будет. Но
погоди, Иван. Есть человек, который скажет мне правду. Я огляделся. Антуана
в комнате не было.
Луи увлеченно беседовал с Оскаром. Шарлотта задумчиво листала журнал,
подаренный президентом, "рыжий" полицейский посапывал на диване.
- Хорошая встреча, - сказал вдруг по-русски Виллем. - Акцент у него
был ужасный, но я обрадовался и этому.
Мы разговорились по-немецки. Перед поездкой я пополнил свои прежние
знания в надежде, что немецкий поможет мне здесь, однако первый опыт
оказался решительно светским.
- Мы едем во Францию, - говорил Виллем, - у Ирмы там тоже есть русские
подруги. А на обратном пути заедем в Кнокке, там живет ее приятельница. У
меня гараж и три машины, я вожу товары в Германию. Работы много, но раз в
год все-таки удается вырваться. Посмотрите на мои руки. - И он раскрыл
могучие ладони, пальцы в ссадинах и буграх, под ногти навсегда въелась
маслянистая копоть. - Но я люблю свое дело.
- Молодец, Виктор! - крикнула через стол Ирма. - Виллем очень любит
русских. К нам часто приходят люди с корабля, и мы с ними вспоминаем
родину.
- О, я люблю русских, - подтвердил Виллем.
Вот сколько замечательных вещей узнал я о Виллеме, вот как легко,
оказывается, узнать о человеке, который сидит рядом с тобой. Вы просто
болтаете и узнаете друг друга. А если вас разделяет двадцать с лишком лет и
белая могильная плита - как тогда узнать правду? Отец-то уж ничего не
узнает, он даже не знал, что я буду и есть. Он ничего не узнает и не
расскажет. Но я-то могу узнать о нем, хочу знать, должен знать.
- Я тоже участвовал в Сопротивлении, - говорил Виллем. - Правда, у нас
не было такого размаха, как в Арденнах, но мы тоже не сидели сложа руки.
Я заинтересовался:
- Сколько человек было в вашем отряде?
- Шестнадцать. Мы жили в деревнях, каждый в своем доме. Собирались
только перед операциями. У нас в отряде был пароль, по которому человек
обязан помочь тебе.
- Какой?
- Честь и свобода. И еще мы складывали два пальца в виде буквы V -
виктория. Так делали все голландские партизаны. А пароль был только у нас.
- Интересно, как он по-голландски звучит?
- Феер ен фрейхайт.
- Феер ен фрейхайт, - повторил я задумчиво. - Честь! Честь хороша до
тех пор, пока не появится предатель.
- У нас он был, - живо отозвался Виллем. - Его расстреляли. Правда, не
я приводил приговор в исполнение. Я не решился.