---------------------------------------------------------------
Evelyn Waugh "Decline and Fall"
Роман, 1928
Перевод С. Белова, В. Орла
OCR and spellcheck by Force
---------------------------------------------------------------
ПРЕЛЮДИЯ
Мистер Сниггс (заместитель декана) и мистер Побалдей (казначей)
расположились в комнате мистера Сниггса, окна которой выходили на
четырехугольный двор Скон-колледжа. Из апартаментов сэра Аластера
Дигби-Вейн-Трампингтона доносились гогот и звон стекла. В этот вечер --
вечер традиционного обеда членов Боллинджер-клуба -- только Сниггс с
Побалдеем остались нести дозор. Прочие преподаватели Скон-колледжа
разбрелись кто куда: одни шумными и веселыми стайками бродили по Борс-хиллу
и Северному Оксфорду, другие отправились в гости к коллегам из других
колледжей, третьи поспешили на заседания всевозможных ученых обществ -- и
правильно сделали и те, и другие, и третьи: ежегодные праздники
боллинджеровцев -- тяжкое испытание для университетских наставников.
Впрочем, не такие уж они, эти праздники, ежегодные: после очередной
гулянки клуб на неопределенное время закрывают. А традиции у клуба давние.
Среди его бывших членов есть и правящие монархи. На последнем обеде три года
назад кто-то притащил лисицу в клетке: животное предали казни, закидав
бутылками из-под шампанского. Замечательно повеселились три года назад! С
тех пор клуб не собирался, и вот теперь ветераны-боллинджеровцы стекались в
Оксфорд со всех концов Европы. Второй день тянулась кавалькада припадочных
монархов в отставке, неуклюжих сквайров из обветшалых родовых поместий,
проворных и переменчивых, как ветер, молодых дипломатов из посольств и
миссий, полуграмотных шотландских баронетов из сырых и замшелых гранитных
цитаделей, честолюбивых молодых адвокатов, а также членов парламента от
партии консерваторов, оставивших лондонский свет в самый разгар сезона, к
безутешному горю напористых дебютанток, -- в общем, баловни судьбы и любимцы
фортуны готовились достойно отметить великое событие.
-- Дайте срок, -- шептал мистер Сниггс, потирая мундштуком трубки
переносицу, -- всех перештрафуем как миленьких.
В подвалах Скон-колледжа хранится восхитительного качества портвейн, но
насладиться чудесным напитком преподавателям удается, лишь когда
дисциплинарные штрафы в общей сложности достигают пятидесяти фунтов.
-- Хоть неделю поживем как люди, -- высказался мистер Побалдей. -- С
хорошим портвейном...
Рулады, выводимые гостями сэра Аластера, становились все пронзительней.
У того, кто хоть раз слышал эти вопли, при одном воспоминании о них кровь
стынет в жилах. Примерно так английские провинциалки стенают над разбитым
хрустальным бокалом. Еще немного -- и члены клуба, багроволицые, во фраках
бутылочного цвета, с дикими криками повалят на улицу, чтобы достойно
продолжить удачно начатое веселье.
-- А не потушить ли нам на всякий случай свет? -- предложил мистер
Сниггс.
В темноте педагоги подкрались к окну. Двор колледжа превратился в
калейдоскоп смутно различимых физиономий.
-- Их здесь человек пятьдесят, не меньше, -- произвел подсчеты мистер
Побалдей. -- Как было бы славно, если б все были из нашего колледжа. С
каждого по десять фунтов штрафа, чем плохо?
-- А если храм божий осквернят, то и побольше, -- подхватил мистер
Сниггс. -- Господи! Сделай так, чтобы осквернили...
-- Интересно, кто из наших студентов на сей раз в немилости у этих
разбойников. Что-то будет! Надеюсь, у бедняг хватило ума убраться
куда-нибудь с глаз подальше.
-- Партриджу наверняка достанется. У него картина этого... как его...
Матисса, что ли.
-- И фиолетовые простыни.
-- Сандерс однажды обедал с Рамсеем Макдональдом1.
-- А Рендинг? Ему бы охотиться, а он фарфор собирает.
-- И сигары после завтрака курит...
-- У Остена есть рояль!
-- Они им займутся!
-- Штрафы будут изрядные, что правда, то правда. Но, честное слово, я
бы чувствовал себя куда спокойнее, будь с нами наш декан. Как вы полагаете,
они нас не заметили?
Р а м с е й М а к д о н а л ь д (1866-- 1937) -- британский
политический деятель, один из основателей лейбористской партии.
Боллинджеровцы повеселились от души. Они разломали рояль мистера
Остена, втоптали в ковер сигары лорда Рендинга и переколотили его фарфор,
разорвали в клочья знаменитые фиолетовые простыни мистера Партриджа, а
Матисса запихали в кувшин. В комнате мистера Сандерса ничего (кроме окон)
разбить не удалось, но зато была обнаружена поэма, которую он сочинял
специально для Ныодигейтского поэтического конкурса -- то-то была потеха.
Сэру Аластеру Дигби-Вейн-Трампингтону от чрезмерного возбуждения сделалось
дурно, и Ламсден из Страттдраммонда был вынужден волочить его на себе в
постель. Близилась полночь. Веселье, казалось, шло на убыль. Но в
праздничной программе оказался еще один, совершенно незапланированный,
номер.
Поль Пеннифезер изучал богословие. Шел третий год его размеренной
университетской жизни в Оксфорде. До этого он с отличием окончил маленькую
частную школу с чуть заметным религиозным уклоном в графстве Сассекс; в
школе он был редактором журнала, президентом дискуссионного клуба и, если
верить его характеристике, "оказывал на своих товарищей самое благотворное
влияние", за что и был назначен старшим префектом1. На каникулах
Поль всегда гостил в Лондоне на Онслоу-сквер у своего опекуна,
преуспевающего адвоката, который, гордясь успехами своего подопечного,
изрядно тяготился его обществом. Родители Поля умерли в Индии, когда мальчик
получил свой первый в жизни приз за сочинение. В Сконе бюджет Поля
складывался из того, что ему выплачивал опекун, и двух очень кстати
пришедшихся университетских стипендий. Поль выкуривал три унции некрепкого
табаку "Джон Коттон" в неделю и ежедневно выпивал полторы пинты пива --
полпинты за обедом и пинту за ужином, -- ужинал он неизменно в столовой
колледжа. У него было четыре товарища, с тремя из которых он был знаком еще
со школы. Никто из членов Боллинджер-клуба понятия не имел о существовании
Поля Пеннифезера, а тот, в свою очередь, и не подозревал о том, что есть
Боллинджер-клуб.Не ведая о том, как причудливо откликнется в его судьбе этот
вечер, Поль безмятежно катил домой на велосипеде с заседания Общества
содействия Лиге наций. Обсуждался захватывающий доклад о плебисците в
Польше. Поль собирался выкурить трубочку и прочитать на сон грядущий
очередную главу "Саги о Форсайтах". Он постучал у ворот, был впущен,
поставил велосипед на место и отправился через двор к себе, стараясь, по
обыкновению, не привлекать к своей особе излишнего внимания. Вокруг было
настоящее столпотворение. Поль не считал себя врагом спиртного, он даже
как-то выступил в Обществе Томаса Мора с весьма либеральной трактовкой этого
вопроса, но пьяных он, чего греха таить, боялся как огня.
Из темноты, словно нечистая сила, вдруг соткался Ламсден из
Страттдраммонда и застыл перед Полем. Поль сделал попытку его обогнуть.
К несчастью, старый школьный галстук Поля весьма походил на
бело-голубые галстуки боллинджеровцев. Незначительные расхождения в ширине
полосок Ламсден по вполне понятным причинам не смог принять во внимание.
-- Это что еще за чучело разгуливает в нашем галстуке? -- возопил
шотландец, в котором вдруг взыграла древняя кровь великих военачальников и
вождей кланов, с незапамятных времен владевших бескрайними равнинами,
поросшими вереском.
Мистер Сниггс в замешательстве посмотрел на мистера Побалдея.
-- Похоже, они кого-то сцапали, -- сказал тот. -- Как бы чего не вышло.
-- Господи, а что, если это лорд Рендинг? Тогда нам придется вмешаться.
-- Ни в коем случае, Сниггс, -- сказал мистер Побалдей, положив руку на
плечо своего пылкого товарища. -- Боже упаси и сохрани. Это было бы ошибкой.
Мы с вами не должны забывать о том, что такое авторитет наставников. В
настоящий момент они, увы, могут не внять голосу разума и прибегнуть к
насилию. А этого мы ни в коем случае не должны допустить.
Наконец толпа рассеялась, и мистер Сниггс облегченно вздохнул.
-- Слава богу! Это не Рендинг, а всего-навсего Пеннифезер, так что
можно не волноваться.
-- Замечательно; стало быть, одной проблемой меньше. Я очень рад,
Сниггс, право, очень рад. Но вы только посмотрите на этого юношу -- ничего
себе неглиже!
На следующий день члены совета колледжа трудились в поте лица. --
Двести тридцать фунтов, -- в упоении шептал казначей. -- И это не считая
возмещения ущерба. Следовательно, мы обеспечили себе пять вечеров с
портвейном.
-- Дело Пеннифезера, -- продолжал между тем декан Скона, --
представляет собой совершенно особый случай. Пеннифезер пробежал по двору
колледжа без штанов. Некрасиво. Более того, непристойно. Я бы взял на себя
смелость назвать это вопиюще непристойной выходкой. Согласитесь, что так
будущие ученые себя не ведут.
-- А почему бы нам его как следует не оштрафовать?.. -- начал было
заместитель декана.
-- Вряд ли он сможет заплатить. Насколько мне известно, он стеснен в
средствах. Господи! Без штанов по двору! Да еще в столь поздний час! Такие
субъекты только позорят колледж.
С т а р ш и й п р е ф е к т -- старший ученик, следит за соблюдением
дисциплины через классных префектов, представляет школу на официальных
мероприятиях и пр.
Часа через два, когда Поль укладывал свои костюмы (числом три) в
кожаный чемоданчик, ему принесли записку с просьбой явиться к казначею.
-- Ах, это вы, Пеннифезер, -- приветствовал тот Поля. -- Дело в том,
что я обнаружил в вашей комнате два пятна -- одно на подоконнике, другое на
каминной полке, -- прожгли сигаретой, не иначе. Вынужден оштрафовать вас на
пять с половиной шиллингов за каждое, сумма будет включена в счет за ваше
содержание. Вот, собственно, и все, не смею вас более задерживать.
Во дворе Поль столкнулся с мистером Сниггсом.
-- В путь-дорогу? -- бодро осведомился заместитель декана.
-- Да, сэр, -- ответил Поль. Потом он повстречал капеллана.
-- Пока вы не уехали, Пеннифезер... ведь я вам, кажется, давал "Лекции
по истории восточной церкви" декана Стенли?
-- Я оставил их у вас на столе.
-- Благодарю вас, голубчик. Всего самого наилучшего. Разумеется, после
вчерашней истории вам придется подумать о другой профессии. Ну что ж, нет
худа без добра: вовремя выяснилось, что вы не созданы для духовной карьеры.
Со священника ведь спрос особый, если что не так, сразу начинаются толки,
пересуды... А нынешние священнослужители, увы, слишком часто дают к ним
повод. Чем теперь думаете заняться?
-- Пока не знаю.
-- Во-первых, есть область коммерции. Как знать, вдруг вам удастся
обогатить деловой мир теми великими гуманистическими идеалами, к которым мы
старались приобщить вас в Сконе. Но этот путь тернист... Мужайтесь. Что,
кстати, говорит доктор Джонсон о мужестве?.. Без штанов, подумать только.
У ворот Поль сунул монету швейцару.
-- Счастливо оставаться, Черниллер, -- сказал он. -- Вряд ли мы с вами
теперь скоро увидимся.
-- Вот именно, сэр, вряд ли. Жалость-то какая. Теперь вы не иначе как
по учительской линии пойдете? Джентльмены, которых за непристойное поведение
выгоняют, обычно в учителя подаются...
-- Чтоб вам всем пусто было, -- буркнул себе под нос Поль по дороге на
станцию, и тотчас же устыдился, ибо ругался крайне редко.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
ВЫБОР ПРОФЕССИИ
-- Значит, отчислили за непристойное поведение? -- сказал опекун Поля
Пеннифезера. -- Остается лишь возблагодарить создателя, что твоему
несчастному отцу не суждено было дожить до такого позора. Больше мне тебе на
это сказать нечего.
В доме на Онслоу-сквер воцарилась тишина, и лишь наверху, в розовом
будуаре дочери опекуна, граммофон наигрывал оперетку Гилберта и Салливена.
-- Дочери попрошу об этом ни слова, -- предупредил опекун Поля.
И снова наступила пауза.
-- Надеюсь, -- нарушил молчание опекун, -- ты не забыл, что говорится в
отцовском завещании. Состояние в пять тысяч фунтов, проценты с которого идут
на твое обучение, переходит в твое полное распоряжение после того, как тебе
исполнится двадцать один год. Что, если мне не изменяет память, должно
произойти через одиннадцать месяцев. Если же твое обучение будет прервано до
достижения тобой совершеннолетия, я наделен полномочиями лишить тебя
денежного пособия, при условии, что сочту твой образ жизни неподобающим.
Полагаю, что не оправдал бы доверия, оказанного мне твоим отцом, поступи я в
данных обстоятельствах иначе. Более того, я уверен, что ты и сам прекрасно
понимаешь, что я просто не имею права разрешить тебе дальнейшее пребывание
под одной крышей с моей дочерью.
-- Что же мне теперь делать? -- спросил Поль.
-- Я бы на твоем месте пошел работать, -- задумчиво проговорил опекун.
-- Работа -- лучшее лекарство от печальных настроений.
-- Работать? А где?
-- Это неважно. Главное -- честно трудиться, зарабатывать хлеб в поте
лица. Мой милый мальчик, все это время ты вел тепличное существование.
Возможно, в этом есть и моя доля вины. Тебе будет только полезно узнать
жизнь без прикрас, взглянуть, как говорится, фактам в лицо. Сам знаешь,
лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать... -- И опекун Поля закурил
очередную сигару.
-- А какие у меня права на пособие? -- спросил Поль.
-- Абсолютно никаких, дружок, -- добродушно отвечал ему опекун...
Этой же весной опекунская дочка обзавелась двумя вечерними туалетами и,
чудесно преображенная, вскоре была помолвлена с благовоспитанным молодым
человеком из министерства общественных работ.
-- Значит, отчислили за непристойное поведение? -- сказал мистер Леви,
представитель школьного агентства Аббота и Горгонера. -- А что, если мы с
вами умолчим об этом? В случае чего -- вы мне про это не рассказывали,
договорились? В подобных ситуациях мы пишем так: "обучение не закончено по
личным мотивам", понимаете меня? -- Он взялся за телефон. -- Мистер Самсон?
У меня тут сидит один юноша... да-да... по личным мотивам... есть у нас
что-нибудь подходящее? Превосходно! Давайте сюда! -- Он повернулся к Полю.
-- Кажется, -- сказал он, -- мы вас сможем кое-чем порадовать.
Вошел молодой человек с листком бумаги.
-- Ну-с, что вы на это скажете? Поль прочитал:
"Сведения о вакансии.
Строго конфиденциально.Школе Огастеса Фейгана, эсквайра и доктора философии, прож. в замке
Лланаба в Сев. Уэльсе, срочно требуется младший учитель для преподавания
английского, греческого и латинского языков по общей программе, а также
французского языка, немецкого языка и математики. Требуется опыт работы в
школе и умение играть в теннис и крикет.Тип школы -- школа.Примерный оклад -- сто двадцать фунтов в год и полный пансион.Предложения направлять по возможности скорее доктору Фейгану (указав на
конверте "эсквайру" и "доктору философии"). Желательны рекомендации и
фотокарточка, равно как и указание на то, что сведения о вакансии получены
через наше агентство".-- Райское местечко! -- сказал мистер Леви.
-- Но я же не знаю ни слова по-немецки, в школе не работал, в жизни не
играл в крикет, и у меня нет рекомендаций.
-- К чему скромничать, -- сказал мистер Леви. -- Как говорится, было бы
желание... Совсем недавно, например, мы устроили человека, который в руках
не держал пробирки, преподавателем химии в одну из наших ведущих частных
школ. А знаете, почему он к нам обратился -- искал уроки музыки. Говорят, он
сейчас в полном порядке. Кроме того, не думаю, что доктор Фейган всерьез
надеется получить педагога-универсала за столь мизерное жалованье.
Скажу честно: Лланаба у нас котируется невысоко. Школы мы делим на четыре
категории: ведущие школы, первоклассные школы, хорошие школы и, наконец,
просто школы. По правде сказать, -- признался мистер Леви, -- "просто школа"
-- это не бог весть что. Но вам, я думаю, Лланаба подойдет. Насколько мне
известно, у вас всего-навсего два конкурента, а один из них к тому же глух
как тетерев, бедняга.
На следующий день Поль отправился к Абботу и Горгонеру знакомиться с
доктором Фейганом. Ему не пришлось долго ждать. Доктор Фейган уже был на
месте и беседовал с претендентами. Вскоре мистер Леви ввел Поля в кабинет,
представил его и удалился.
-- Вы себе не представляете, до чего утомительна была беседа, --
пожаловался доктор Фейган. -- Милейший юноша, но он не понял ни единого
моего слова. У вас как со слухом?
-- Не жалуюсь.
-- Превосходно. В таком случае, приступим.
Поль робко посматривал на сидевшего напротив него человека. Доктор
Фейган был очень высок, очень стар и очень хорошо одет. Глаза у него были
запавшие, шевелюра седая, а брови -- иссиня-черные. Продолговатая голова
чуть заметно тряслась в такт словам, говорил он как человек, обучавшийся в
свое время ораторскому искусству. Кисти рук доктора поросли волосами, а
слегка искривленные пальцы походили на клешни.
-- Насколько я понимаю, в школе вы никогда не работали?
-- Нет, сэр, к великому сожалению, не работал.
-- Ну что ж, в какой-то степени это даже преимущество. Мы подчас легко
приобретаем профессиональные навыки, но теряем свежесть восприятия. Однако
будем реалистами. Я готов платить сто двадцать фунтов в год, но только
педагогу со стажем. У меня есть письмо от одного молодого человека -- у него
диплом по лесоводству, на основании чего он требует прибавку в десять
фунтов. Но поверьте, мистер Пеннифезер, не диплом для меня главное, а
человек. Кстати сказать, университет вы оставили довольно неожиданно.
Позвольте полюбопытствовать -- почему?
Этого вопроса Поль боялся как огня, но, верный своим принципам, он
решил выложить все начистоту.
-- Меня отчислили за непристойное поведение, сэр!
-- За непристойное поведение? Что ж, не будем вдаваться в подробности.
Не первый год я работаю в школе и за это время сумел убедиться, что
учителями становятся по причинам, о которых, как правило, предпочитают не
распространяться. Но опять-таки, мистер Пеннифезер, будем реалистами.
Посудите сами, в состоянии ли я платить сто двадцать фунтов в год человеку,
которого отчислили за непристойное поведение? А что, если на первых порах я
предложу вам девяносто? Мне надо сегодня же вернуться в Лланабу. До конца
семестра целых полтора месяца, а мы лишились преподавателя -- и притом
совершенно внезапно. Жду вас завтра к вечеру. Есть отличный поезд с
Юстонского вокзала, отходит где-то около десяти. Надеюсь, -- проговорил он
мечтательно, -- вам у нас понравится. Вы увидите, что наша школа основана на
идеалах товарищества и служения общественному благу. Многие из наших
воспитанников принадлежат к самым лучшим фамилиям. Например, в этом семестре
к нам поступил юный лорд Тангенс, сын графа Периметра. Очаровательнейший
мальчуган, правда, немножко чудаковат, как и все Периметры, но чувствуется
порода...
Доктор Фейган вздохнул.
-- Чего, к несчастью, никак не скажешь про наших преподавателей. Между
нами, Пеннифезер, -- мне придется избавиться от Граймса, и чем скорей, тем
лучше. Граймс, увы, самый настоящий плебей, а дети такие вещи великолепно
чувствуют. Зато ваш предшественник был наидостойнейший молодой человек. Мне
так не хотелось его терять. Но он завел привычку по ночам разъезжать на
мотоциклете, а это не давало спать моим дочерям. К тому же он брал взаймы у
школьников, и, надо сказать, помногу; родители стали жаловаться. Я был
вынужден его уволить. К величайшему сожалению. В нем тоже чувствовалась
порода.
Доктор Фейган поднялся, ухарски надел шляпу и стал натягивать перчатки.
-- До скорой встречи, любезнейший Пеннифезер. Мне кажется, что мы с
вами сработаемся. Вы уж мне поверьте. Я в людях разбираюсь.
-- До свидания, сэр, -- сказал Поль.
-- Пять процентов от девяноста фунтов -- это четыре фунта и десять
шиллингов, -- радостно сообщил мистер Леви. -- Хотите -- платите сейчас,
хотите -- когда получите первое жалованье. Учтите -- тем, кто платит сразу,
полагается скидка в пятнадцать процентов. Тогда с вас три фунта шесть
шиллингов и шесть пенсов.
-- Заплачу потом, -- сказал Поль.
-- Как вам будет угодно, -- сказал мистер Леви. -- Был рад оказаться
вам полезным.
Глава 2
ЗАМОК ЛЛАНАБА
Замок Лланаба выглядит по-разному в зависимости от того, как к нему
подъезжать -- со стороны Бангора или от идущей вдоль побережья железной
дороги. С тыла это ничем не примечательный загородный особняк -- много окон,
терраса, бесчисленные теплицы среди деревьев, ветхие кухоньки и сарайчики.
Но с фасада -- а фасадом Лланаба выходит на шоссе, ведущее со станции, --
это грозная средневековая крепость. Вы едете добрую милю вдоль крепостной
стены с бойницами и наконец оказываетесь у ворот. Ворота увенчаны башенкой,
украшены разнообразными геральдическими зверями и снабжены вполне исправной
решеткой, которая может подниматься и опускаться. К замку -- внушительному
олицетворению феодальной неприступности -- ведет широкая аллея.
Это удивительное несоответствие объясняется очень просто. Когда в
шестидесятые годы прошлого столетия в стране разразился хлопковый кризис,
особняк Лланаба принадлежал оборотистому фабриканту-текстильщику из
Ланкашира. Супруга фабриканта очень расстраивалась, видя, как рабочие
голодают, и однажды вместе с дочерьми устроила в пользу нуждающихся
благотворительный базар, без особого, впрочем, успеха. Муж-предприниматель,
в свое время начитавшийся либеральных экономистов, был убежден, что от
благотворительности только вред и если платишь деньги, то надо получать
что-то взамен. Просвещенный сторонник частного интереса сделал по-своему: в
парке возникло поселение фабричных рабочих, которым было поручено обносить
территорию усадьбы крепостным валом и облицовывать дом плитами гранита из
местных каменоломен. Когда война в Америке кончилась, рабочие снова
вернулись на фабрику, а особняк Лланаба превратился в замок Лланаба, причем
перестройка обошлась владельцам очень дешево.
Поль, севший на станции в крошечное закрытое такси, ничего этого не
увидел. На аллее, ведущей к замку, было уже довольно темно, а внутри и вовсе
царил мрак.
-- Моя фамилия Пеннифезер, -- отрекомендовался он дворецкому. -- Я ваш
новый преподаватель.
-- Меня предупредили, -- отвечал дворецкий. -- Следуйте за мной.
И они пустились в путь по темным, пропахшим всеми отвратительными
запахами школы коридорам и наконец остановились перед дверью, из-под которой
выбивался яркий свет.
-- Это учительская. Прошу! -- сказал дворецкий и тотчас растаял в
темноте.
Поль огляделся. Учительская помещалась в какой-то каморке. Даже он,
привыкший к тесным помещениям, был удивлен.
"Сколько же здесь преподавателей?" -- задал себе вопрос Поль и,
стараясь не поддаваться подкатывающему отчаянию, насчитал на полке возле
камина шестнадцать трубок. 'На крючке за дверью висели две учительские
мантии. В углу валялись клюшки для гольфа, тросточка, зонтик и две
мелкокалиберные винтовки. Над каминной полкой была обитая зеленым сукном
доска объявлений, а на ней какие-то бумажки. На столе стояла пишущая
машинка. В книжном шкафу лежали истрепанные учебники и новые тетрадки. Кроме
того, взгляд Поля отметил: велосипедный насос, два кресла, стул, полбутылки
лечебного кагора, боксерскую перчатку, шляпу-котелок, вчерашний номер "Дейли
ньюс" и пачку ершиков для трубок.
В унынии Поль опустился на стул.
Вскоре в дверь постучали, и в комнату вошел мальчик. Он ойкнул и
уставился на Поля.
-- Привет! -- сказал Поль.
-- Я думал, здесь капитан Граймс, -- объяснил мальчик.
-- Понятно, -- отозвался Поль.
Мальчик изучал Поля с бесстрастным любопытством.
-- Вы что, нас учить будете? -- спросил он.
-- Да, -- сказал Поль. -- Моя фамилия Пеннифезер. Ребенок так и
прыснул.
-- Вот умора, -- сказал он и был таков.
Через некоторое время дверь снова отворилась, и в учительскую заглянуло
еще двое. Ученики постояли, похихикали, а потом пропали.
В течение получаса в учительскую под самыми разными предлогами
заглядывали дети и смотрели на нового преподавателя.
Потом зазвенел звонок, и поднялась невообразимая беготня, шум и свист.
Опять отворилась дверь, и вошел коротыш лет тридцати. Он страшно топал
протезом. У него были коротко подстриженные рыжие усы и намечалась лысина.
-- Привет! -- сказал он Полю.
-- Привет! -- сказал ему Поль.
-- Я -- капитан Граймс, -- сказал он Полю и "иди-ка сюда, голубчик"
кому-то еще.
Вошел новый ученик.
-- Ты почему не прекратил свистеть, когда я сделал тебе замечание? --
спросил капитан Граймс.
-- Все свистели, -- сказал мальчик.
-- При чем тут все? -- спросил капитан Граймс.
-- А вот при том, -- сказал мальчик.
-- Ступай и напиши сто строк, а в следующий раз я угощу, тебя вот этой
штукой, -- сказал Граймс и помахал тростью.
-- Очень испугался, -- сказал мальчик и вышел.
-- Вот вам наша дисциплина, -- вздохнул Граймс и тоже вышел.
"Это еще вопрос, понравится ли мне преподавать", -- отметил про себя
Поль.
Вскоре опять в комнату кто-то вошел; вошедший был постарше капитана
Граймса.
-- Здравствуйте, -- сказал он Полю.
-- Здравствуйте, -- сказал ему Поль.
-- Моя фамилия Прендергаст, -- отрекомендовался вошедший. -- Кагору не
желаете?
-- Благодарю вас, с удовольствием.
-- Правда, здесь только один стакан.
-- В таком случае не стоит беспокоиться.
-- Но вы можете принести еще один стакан из ванной.
-- Я не знаю, где ванная.
-- Ну хорошо, тогда отложим до лучших времен. Насколько я понимаю, вы
наш новый коллега?
-- Да.
-- Вам здесь быстро надоест. Вы уж мне поверьте. Я здесь работаю десять
лет. А Граймс -- первый семестр. Ему уже надоело. Граймса видели?
-- Кажется, видел.
-- Граймс не джентльмен. Курите?
-- Курю.
-- Трубку?
-- Трубку.
-- Это все мои трубки. Покажу их вам после обеда, вы мне только
напомните.
В этот момент показался дворецкий и сообщил, что мистера Пеннифезера
желает видеть доктор Фейган.
Докторские апартаменты отличались дворцовым великолепием. Их владелец
стоял спиной к мраморному камину в стиле рококо. На докторе Фейгане был
бархатный смокинг.
-- Ну как, устраиваетесь? -- осведомился он.
-- Да, -- ответил Поль.
Перед камином со стеклянной бонбоньеркой на коленях сидела крикливо
одетая женщина не первой молодости.
-- Это, -- в голосе доктора Фейгана послышалась неприязнь, -- моя
старшая дочь.
-- Здравствуйте, здравствуйте, -- сказала мисс Фейган. -- Рада
познакомиться. Знаете, что я всегда говорю молодым учителям, когда они к нам
приходят? Смотрите в оба, говорю я им, а то отец в два счета сядет вам на
шею. Наш папочка -- сущий варвар, потому как он у нас ученый, а ученые, они
все варвары. Скажи, ты ведь варвар? -- вдруг напустилась на отца мисс
Фейган.
-- Должен заметить, моя радость, что объективный подход, который я
выработал в себе, приносит свои плоды. А вот, -- добавил он, -- и моя вторая
дочь.
Бесшумно -- только чуть слышно позвякивали ключи -- вошла еще одна
женщина. Она была моложе сестры, но, в отличие от нее, выглядела очень
деловитой.
-- Мыло, надеюсь, захватили? -- спросила она, поздоровавшись. -- Я
просила отца напомнить про мыло, но он вечно забывает. На мыло, гуталин и
стирку учителям полагается два с половиной шиллинга в неделю -- и ни пенса
больше. Чай пьете без сахара?
-- Вообще-то с сахаром...
-- Хорошо, я так и записываю -- буду выкладывать вам по Два куска.
Только смотрите, чтобы дети их не таскали.
-- До конца семестра будете классным наставником в пятом классе, --
сказал доктор Фейган. -- Пятиклассники у нас просто очаровательные.
Клаттербак, правда, требует особого внимания -- очень тонкая натура. Кроме
того, вы будете вести уроки труда, гимнастики и занятия стрельбой. Да, чуть
было не забыл, вы ведь, кажется, и музыку преподаете?
-- Боюсь, что нет.
-- Досадно, весьма досадно. Мистер Леви уверял меня в противоположном.
Я ведь уже договорился, что дважды в неделю вы будете давать уроки органной
музыки Бест-Четвинду. Вы уж постарайтесь... Вот и звонок на обед. Не смею
вас больше задерживать. Да, еще одна деталь. Ради бога -- ни слова детям о
том, почему вы оставили Оксфорд. Мы, педагоги, должны уметь лавировать между
правдой и вымыслом. Вот видите, я сказал нечто, что, может быть, даст вам
пищу для размышлений. Всего наилучшего.
-- Ку-ку! -- сказала старшая мисс Фейган.
Глава 3
КАПИТАН ГРАЙМС
Столовую Поль отыскал без особого труда. Он смело двинулся на запах
кухни и голоса -- и вскоре очутился в просторном, обшитом панелями зале,
который показался ему даже привлекательным. За четырьмя длинными столами
сидело пятьдесят или шестьдесят учеников от десяти до шестнадцати лет.
Младшие были в форме Итона1, старшие в смокингах.
Поля усадили во главе одного из столов. При его появлении мальчики
слева и справа почтительно встали и не садились, пока не сел он. Среди них
был и изобличенный капитаном Граймсом свистун. Полю он сразу же понравился.
-- Моя фамилия Бест-Четвинд, -- отрекомендовался свистун.
-- Ясно. Это, значит, тебя я должен учить музыке?
-- Меня. Орган у нас в деревенской церкви. Потеха... А вы что, здорово
играете?
Поль счел, что в данной ситуации откровенность вовсе не обязательна, и,
решив -- согласно заветам доктора Фейгана -- лавировать между правдой и
вымыслом, сказал:
-- Как никто на свете.
-- А вы не заливаете?
-- С какой стати? В свое время я давал уроки декану Скон-колледжа.
-- Со мной придется потруднее, -- хмыкнул озорник. -- Знаете, почему я
играю на органе? Чтобы на гимнастику не ходить. Слушайте, да у вас же нет
салфетки. Филбрик! -- закричал он дворецкому. -- Вы почему не дали мистеру
Пеннифезеру салфетки?
-- Забыл, -- признался тот. -- А теперь уже все -- мисс Фейган унесла
ключи.
-- Глупости, -- ничуть не смутился Бест-Четвинд. -- Сию же минуту
ступайте и принесите салфетку. Вообщето он ничего, -- шепнул он Полю, --
главное -- не давать ему спуску.
Вскоре явился Филбрик с салфеткой.
-- Ты смышлен не по летам, -- заметил Поль.
-- Капитан Граймс думает по-другому. Он говорит, что я самая настоящая
дубина. Это здорово, что вы не похожи на капитана Граймса. Вульгарный
субъект этот Граймс, скажете -- нет?
-- Ты не должен рассуждать при мне о преподавателях в таком тоне.
-- Но все наши так думают. Кроме того, Граймс носит кальсоны. Как-то
раз он послал меня принести ему шляпу, и я заглянул в его список белья,
отданного в стирку. Надо же -- в кальсонах ходит.
На другом конце столовой что-то стряслось.
-- Клаттербака, похоже, опять стошнило, -- пояснил Бест-Четвинд. -- Его
всегда тошнит от баранины.
Мальчик, сидевший справа от Поля, впервые за все это время подал голос.
-- А мистер Прендергаст носит парик, -- доложил он, страшно смутился и
захихикал.
-- Это Бриггс, -- сказал Бест-Четвинд. -- Но мы зовем его Брюкс. В
честь папашиного магазина.
-- И неостроумно, -- отозвался Бриггс.
Школьная форма учащихся Итона и ряда других привилегированных частных
школ состоит из короткой черной куртки, черного жилета, брюк в узкую
полоску, белой рубашки и крахмального воротничка.
Вопреки всем опасениям Поля первое знакомство оказалось удачным и найти
общий язык с детьми было не так уж и сложно.
Через некоторое время все встали, и в нарастающем гаме мистер
Прендергаст принялся читать молитву. Вдруг кто-то гаркнул: "Пренди!" -- под
самым ухом у Поля.
-- ...Per Christum Dominum Nostrum. Amen.1, -- закончил
мистер Прендергаст. -- Бест-Четвинд, это ты крикнул?
-- Я, сэр? Да что вы, сэр!
-- Пеннифезер, это Бест-Четвинд крикнул или нет?
-- Нет, -- сказал Поль, и Бест-Четвинд посмотрел на него с
благодарностью, потому что крикнул, разумеется, он. У выхода Поля подхватил
под руку капитан Граймс.
-- Паскудно кормят, старина, верно я говорю? -- сказал он.
-- Неважно, -- согласился Поль.
-- Сегодня у нас дежурит Пренди. Лично я -- в пивную. Не хочешь
составить компанию?
-- С удовольствием, -- сказал Поль.
-- Против Пренди я ничего не имею, -- продолжал Граймс. -- Но его никто
не слушается. Правда, он носит парик. А ежели у тебя парик, какая тут может
быть дисциплина. У меня вот, к примеру, протез, но это совсем другое дело.
Дети такие вещи уважают. Думают, что я ногу на войне потерял. На самом деле,
что, разумеется, строго между нами, я угодил под трамвай в Стоке-на-Тренте,
будучи в сильном подпитии. Но зачем, спрашивается, трезвонить об этом
прискорбном случае на всех углах, верно я говорю? Но ты мне внушаешь
доверие, сам не знаю почему. Думаю, мы с тобой сойдемся.
-- Надеюсь, -- ответил Поль.
-- В последнее время мне очень не хватало товарища, -- говорил Граймс.
-- До тебя тут работал неплохой парень, задавался малость, правда. Гонял
себе на мотоцикле. Директорские девицы его невзлюбили. С мисс Фейган ты уже
познакомился?
-- Их ведь, кажется, две?
-- И обе стервы, -- молвил Граймс и добавил мрачно: -- Я ведь женюсь на
Флосси.
-- Не может быть. Это на которой же?
-- На старшей. Мальчишки зовут их Флосси и Динги. Старику мы пока что
не объявились. Зачем спешить: вдруг опять в лужу сяду. Тогда-то и выложим
козыри. Лужи мне все одно не миновать. А вот и наша пивная. Уютное местечко.
Пиво здешнее делает Клаттербаков папаша. И неплохо, подлец, делает. Будьте
добры, миссис Роберте, нам две кружечки.
В дальнем углу они приметили Филбрика, который что-то с жаром объяснял
по-валлийски какому-то немолодому и малоприятному на вид субъекту.
-- Его только тут не хватало, нахала этакого, -- сказал Граймс.
Миссис Роберте принесла кружки. Граймс хлебнул пива и блаженно
вздохнул.
-- Два года учительствую, но еще ни разу до конца семестра дотянуть не
удавалось, может, хоть теперь повезет? -- задумчиво проговорил он. --
Поразительное дело: месяц-другой все идет как по маслу, а потом бац! -- и я
в луже. По всему видать, не для того явился на божий свет, чтоб детей учить,
-- продолжал он, глядя в пространство. -- Если что меня губит, так это
темперамент. Страстный я больно.
-- А легко потом бывает подыскать работу? -- поинтересовался Поль.
-- Поначалу не очень, но на все есть свои приемы. Опять-таки не следует
забывать, что учился я не где-нибудь, а в привилегированной школе. А это
кое-что да значит. В нашем благословенном английском обществе ведь как
заведено: ежели ты в хорошей частной школе обучался, с голоду тебе помереть
не дадут ни за что. Бывает, сперва помучаешься лет пять -- ну и что, все
равно возраст такой, что все в это время мучаются, но потом зато система
вывезет.
А я так и вообще легко отделался. Первый раз меня вытурили, когда мне
только-только шестнадцать стукнуло. Но мой воспитатель сам в хорошей школе
обучался. Знал человек, что к чему. "Слушай меня внимательно, Граймс, --
сказал он, -- наломал ты дров, и оставить я тебя не могу -- я должен блюсти
дисциплину. Но мне не хотелось бы поступать жестоко, начни-ка ты, братец,
все сначала". В общем, сел он и написал рекомендательное письмо моим будущим
хозяевам. Не письмо, а поэма! Я тебе как-нибудь его покажу. Если б ты знал,
сколько раз оно меня выручало. Вот что значит аристократическое учебное
заведение. Провинился -- накажут, но уж зато и пропасть не дадут.
Я даже хотел пожертвовать гинею в фонд помощи ветеранам войны. Я
чувствовал, что прямо-таки обязан это сделать. Ей-богу, жаль, что так и не
собрался.
В общем, устроился я на работу. У моего дядюшки в Эдмонтоне фабрика
была, щетки делали. Все шло лучше не придумаешь. Но тут война началась, и
стало мне не до щеток. Ты небось не воевал, молодой еще был? Да-а, доложу я
тебе, вот было времечко -- красота да и только. За всю войну, поверишь ли, и
дня трезвым не был! А потом бац! -- сел в лужу, и на сей раз основательно.
Во Франции дело было. Они мне и заявили: "Будь мужчиной, Граймс! Не позорь
полк трибуналом. Даем тебе револьвер. И полчаса времени. А что делать -- сам
знаешь. Не поминай лихом, дружище!" Говорят они, а сами только что не
рыдают.
1 Во имя Иисуса господа нашего. Аминь (лат.).
Сижу я, значит, и на револьвер гляжу. Несколько раз его к виску
подносил -- и опускал. А в голове одно: "Те, кто в хороших школах обучались,
так не кончают!" И тянулись эти самые полчаса целую вечность. Но, на мое
счастье, стоял там графинчик с виски. Они тоже к нему, надо полагать,
приложились, а то с чего бы им, сам посуди, так растрогаться? Короче, когда
они вернулись, графинчик был пуст, а я смотрю на них -- и не могу удержаться
от смеха -- на нервной почве, не иначе! Знаю, что не прав, но ты бы видел,
как они удивились, когда оказалось, что я жив-здоров, да вдобавок пьян.
"Мерзавец!" -- говорит наш полковник, а меня еще пуще смех разбирает.
Одним словом, меня -- под замок, а дело мое -- в трибунал. Врать не стану --
на следующий день мне уже не до смеха было. Судить меня приехал майор из
другого батальона. Заходит он ко мне, а я смотрю на него и понимаю, что мы с
ним вместе учились.
"Кого я вижу! -- кричит майор с порога. -- Старина Граймс! Почему под
трибуналом? Выкладывай, что стряслось?" Я рассказываю. "Да-а, -- загрустил
майор, -- плохо твое дело. Но расстрелять человека из Харроу? -- об этом не
может быть и речи. Не горюй -- что-нибудь придумаем". На другой день
отправили меня в Ирландию, сосватали мне там какую-то липовую работенку по
почтовому ведомству. Там я и просидел до конца войны. Где-где, а в Ирландии
в лужу не сядешь, даже если очень постараешься. Я тебя совсем заговорил, да?
-- Нисколько, -- отвечал Поль. -- Все это очень интересно.
-- Бывал я и в других передрягах, но по сравнению с той они казались
детскими игрушками. Всегда находился человек, который говорил: "Разве можно
доводить до такого состояния того, кто обучался в закрытом учебном
заведении! Надо протянуть ему руку помощи". Думаю, -- заключил Граймс, --
что мало кому столько раз протягивали руку помощи, как мне!
К ним подошел Филбрик.
-- Скучаете, наверно? -- начал он. -- А я тут потолковал с начальником
станции, и если кто-нибудь из вас желает познакомиться с очаровательной юной
особой, то...
-- Ни в коем случае, -- отрезал Поль.
-- Вас понял, -- ответил Филбрик и удалился.
-- Женщина -- это сфинкс, -- изрек Граймс. -- Во всяком случае, для
старика Граймса.
Глава 4
МИСТЕР ПРЕНДЕРГАСТ
На следующее утро Поль проснулся от громкого стука в дверь. В комнату
заглянул Бест-Четвинд. На нем был роскошный халат от Шарве1.
-- Доброе утро, сэр, -- сказал он. -- Вы, наверное, не знаете, что для
учителей есть всего одна ванная комната, вот я и решил вас предупредить.
Если хотите успеть раньше мистера Прендергаста, то поторопитесь. Капитан
Граймс моется редко, -- добавил он и убежал.
Поль отправился в ванную и вскоре услышал, как по коридору зашаркали
шлепанцы, и дверь ванной неистово задергалась.
Поль одевался, когда появился Филбрик.
-- Забыл вас предупредить. Через десять минут завтрак. После завтрака
Поль отправился в учительскую. Там уже расположился мистер Прендергаст и
замшевой тряпочкой наводил блеск на свои трубки. На Поля он взглянул с
укоризной.
-- Хорошо бы нам прийти к какому-то соглашению насчет ванной, -- сказал
он. -- Граймс ванной практически не пользуется. Я же обычно принимаю ее
перед завтраком.
-- Я тоже, -- не без вызова ответил Поль.
-- В таком случае мне придется выбрать другое время, -- горестно
вздохнул мистер Прендергаст и вернулся к трубкам. -- И это после того, как я
проработал здесь десять лет. Ситуация осложняется. Впрочем, я бы и сам мог
догадаться, что вы захотите пользоваться ванной. Ах, как просто все было,
когда работали Граймс и тот молодой человек. Он всегда просыпал завтрак.
Да-а, ситуация заметно осложняется.
-- Но разве нельзя найти выход?
-- Не в этом дело. Час от часу не легче. С тех пор, как я сложил с себя
сан, все идет кувырком.
Поль промолчал, а мистер Прендергаст, сопя, продолжал работать над
трубками.
-- Вас, наверно, удивляет, почему я здесь оказался?
-- Что вы, -- поспешил утешить его Поль. -- Ничего удивительного. Все
вполне естественно.
-- Вовсе не естественно. Напротив, все совершенно противоестественно.
Сложись моя судьба хоть чуточку иначе, был бы я сейчас приходским
священником и имел бы собственный домик с ванной. Возможно, я бы дослужился
и до благочинного, если бы, -- тут мистер Прендергаст перешел на шепот, --
если бы не мои Сомнения.
Сам не знаю, зачем я вам все рассказываю, этого не знает никто, но
надеюсь, вы меня правильно поймете.
1 Шарве -- модная в то время парижская фирма мужской одежды.
Десять лет тому назад я был англиканским священником. Меня направили в
Уортинг. Очаровательная церковь -- не из старинных, но очень уютная и с
таким вкусом украшенная -- шесть свечей у алтаря, часовня богоматери, а в
комнатушке за ризницей помещалась отличная калориферная система -- церковь
отапливалась коксом. Кладбища не было, а между церковью и домом священника
-- живая изгородь.
Как только я получил приход, ко мне приехала матушка вести хозяйство.
Она купила ситцу на занавески в гостиной из собственных сбережений. Раз в
неделю устраивала приемы для наших прихожанок. Одна из них, супруга местного
зубного врача, подарила мне Британскую энциклопедию для моих научных штудий.
Все шло прекрасно, пока не начались Сомнения...
-- И серьезные? -- осведомился Поль.
-- Просто непреодолимые, -- отвечал мистер Прендергаст. -- Потому-то я
здесь и оказался. Я вас не утомляю?
-- Нет, нет, бога ради, продолжайте. Если, разумеется, вам это не в
тягость.
-- Я все время думаю об этом. Все было как гром среди ясного неба. Жили
мы там уже три месяца, и матушка очень подружилась с Узлами -- странная,
согласитесь, фамилия. Мистер Узл был на пенсии, а в свое время он, кажется,
служил страховым агентом. По воскресеньям после вечерни миссис Узл
приглашала нас ужинать. Все у них было по-дружески и без церемоний, и я жду,
бывало, не дождусь воскресенья. Как сейчас помню тот самый вечер -- за
столом сидели мы с матушкой, чета Узлов, их сынишка, прыщавый такой, в
колледже в Брайтоне учился, каждый день на поезде ездил туда и обратно,
потом мать миссис Узл -- некая миссис Крамп -- почти совсем глухая, но
отличная при том прихожанка, и миссис Абер, супруга зубного врача, та, что
подарила мне Британскую энциклопедию, да еще старик майор Финиш, церковный
староста. В тот день я прочитал две проповеди, потом учил детей закону
божьему, словом, несколько устал и как-то выпал из общего разговора. За
столом обсуждали, как готовят пирс к новому курортному сезону, беседа была
очень оживленной, а меня вдруг внезапно и самым непостижимым образом
охватили Сомнения.
Мистер Прендергаст замолчал, и Поль решил, что самое время выразить
сочувствие.
-- Какой кошмар, -- сказал он.
-- Вот именно. С тех пор я не знал ни минуты покоя. Дело в том, что это
не были обычные сомнения насчет Каиновой жены1, чудес Ветхого
Завета или законности посвящения архиепископа Паркера. Все это нас учили
объяснять еще в семинарии. На сей раз все оказалось куда серьезнее. Я никак
не мог взять в толк, зачем вообще Господь решил создать наш мир. Матушка,
Узлы и миссис Крамп увлеченно беседовали, а я сидел и тщетно пытался
побороть свои Сомнения. Ведь они подрывали самые основы! Если принять эти
основы как нечто само собой разумеющееся, то все остальное становится ясно и
понятно: вавилонское пленение, вавилонское столпотворение, епископаты,
воплощение Господа во Христе, ладан, но тогда я задался вопросом, на который
не могу ответить и поныне, -- зачем Господь сотворил мир?
Я обратился к нашему епископу, он сказал, что как-то не задумывался над
этим вопросом, и прибавил, что не понимает, какое это может иметь отношение
к моим непосредственным обязанностям приходского священника. Я решил
посоветоваться с матушкой. Вначале она сказала, что все образуется. Но не
тут-то было. Тогда она согласилась со мной, что единственный честный выход в
сложившихся обстоятельствах -- это сложить с себя сан. Она так и не
оправилась от удара, бедная душа. Сами посудите -- и ситцевые занавески
повесила, и с Узлами так подружилась -- и вдруг все пошло прахом...
Где-то вдалеке зазвонил звонок.
-- Вот и молитва начинается, а я с трубками еще не управился.
Мистер Прендергаст снял с крючка мантию и облачился в нее.
-- Как знать, вдруг мне еще суждено увидеть свет истины и я смогу
вернуться в лоно церкви. Ну а пока...
Мимо учительской с диким посвистом промчался Клаттербак.
-- Не мальчишка, а исчадье ада, -- в сердцах заметил мистер
Прендергаст.
Глава 5
ДИСЦИПЛИНА
Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен
выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул
возле величественного камина.
-- Привет, -- буркнул он Полю. -- Чуть было не опоздал, черт возьми. От
меня спиртным не попахивает?
-- Попахивает, -- сказал Поль.
-- Это потому что не позавтракал -- не успел... Пренди уже рассказывал
тебе про свои Сомнения?
-- Рассказывал, -- ответил Поль.
-- Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не
приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня
и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как
рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему... Как говорится, Господь на
небе -- мир прекрасен2...
1 Герой намекает на противоречие в Библии: если Каин -- сын
первых людей на земле, то неизвестно и непонятно, откуда у него могла
появиться жена.
2 Цитата из драмы в стихах английского поэта Роберта
Браунинга (1812--1889) "Пиппа проходит".
Как бы это сказать -- в общем, живи как живется, а на остальное --
плевать... Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что
во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие
инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь -- вот я и запомнил. Внимание,
идет наш начальник. Стало быть, подъем.
Зво