Произведения Джона Роналда Руэла Толкина не сразу привлекли к себе внимание исследователей. На протяжении многих лет он был известен только как автор детской сказки "Хоббит, или Туда и Обратно" (1936). Благосклонно принятая читателями и критикой, книга Толкина вошла в круг знаменитых английских сказок прошлого века и нынешнего века (произведений Кэролла, Макдональда, Уайлда, Киплинга, Милна, Треверс и др.). Лишь после выхода в свет трехтомной эпопеи "Властелин колец" (1954-55) своеобразие художественного метода Толкина стало очевидным.

       Книга вызвала неоднозначную реакцию - об этом свидетельствуют первые же критические отзывы в прессе. Так, критики Э.Уилсон и Ф.Тойнби отказали произведению в каких бы то ни было достоинствах, называя его "скучным, дурно написанным, вычурным и ребячливым" [2] . Существуют и прямо противоположные оценки К.С.Льюиса, У.Х.Одена и др. [3] Этот критический спор длился свыше десяти лет, и только с середины 1960-х годов, после признания книги широкой читательской аудиторией в США, к ее анализу обратилось академическое литературоведение.

       Началом систематического изучения творчества писателя следует считать выход первого сборника научных статей "Толкин и критики". Во вступительной статье к нему составитель, проф. Н.Д.Айзекс, сетует на "плохие времена для работ о Толкине" [4] . Он имеет в виду атмосферу ажиотажа, царящую вокруг книги, ее шумную популярность в радикально настроенной (1968 г.) студенческой аудитории. Вместе с тем Айзекс решительно отделяет "Властелина колец" от произведений массовой культуры. "Всеобщая популярность Толкина, - пишет он,- не внушена средствами mass media... Главная разница в том, что не было никакого рекламного грузовика с оркестром (band-wagon)..." [5] Цель сборника Н.Д.Айзекс видит в том, чтобы "перенести акцент с внелитературного вопроса об отношении к трилогии ее читателей на размышление о книге как таковой" [6].

       Действительно, сборник "Толкин и критики" намечает основные подходы к изучению "Властелина колец": выявление специфики художественного метода писателя (К.С.Льюис); прочтение книги как философской аллегории (Э.Фаллер); проблемы жанровой природы произведения (У.Х.Оден, Р.А.Зимбардо, Р.Дж.Рейли); анализ отдельных персонажей (М.Ц.Бредли, Р.Сейл); вопрос о мифологических корнях "Властелина колец" (Т.Дж.Гаск) и др. После выхода сборника изучение творчества Толкина стремительно разрастается: за истекшие 25 лет было опубликовано свыше восьмидесяти работ (монографий, сборников статей, диссертаций, глоссариев, иллюстрированных "путеводителей" по Средьземелью и т.п.)

       Такая интенсивность свидетельствует как о многоплановости самого произведения, так и о той роли, которую оно играет в современном литературном процессе. В то же время становятся все более очевидными те сложности, с которыми сталкивается любой исследователь творчества Толкина. "Властелин колец" кажется открытым любой литературоведческой интерпретации: биографической, фрейдистской, юнгианской, морально-философской, структуралистской и т.д. Книга напоминает своего рода литературоведческий "полигон" для отработки различных способов и приемов анализа. Результаты же исследований часто неадекватны оригинальности применяемых методов. "Такое впечатление, словно Толкин выставил зеркало не перед жизнью, а перед критиками, и каждый из них видит в нем лишь собственную позу",- пишет Р.Дж.Рейли [7].

       Примером подобного (неадекватного) анализа может служить книга Тимоти Р.О'Нейла "Индивидуализированный хоббит: Юнг, Толкин и архетипы Средьземелья". Изложив основные положения юнгианской психологии в первой главе, исследователь иллюстрирует их примерами из произведений Толкина в последующих главах. Карта Средьземелья является, по его мнению, схематичным изображением человеческой психики [8], а каждый герой - тем или иным типом "аналитической психологии" К.- Г.Юнга. Смысл своего анализа О'Нейл видит в прикреплении любой детали и любого персонажа к какому-либо понятию юнгианства. В результате такого жестко-иллюстративного анализа исследователь значительно расширяет наши познания в психологии, однако совершенно не раскрывает образной системы писателя. Следует отметить, что в ряде случаев параллели между творчеством Толкина и концепцией Юнга действительно имеют место, но они гораздо тоньше, незаметнее и глубже, чем это пытается представить Т.Р.О'Нейл.

       Трудности и неудачи исследователей объясняются не только желанием некоторых из них навязать Толкину свою собственную концепцию. Существуют и объективные сложности, кроющиеся в самой природе произведения. "Властелин колец" слишком явно нарушает законы современной прозы: именно в этом, на наш взгляд, заключается причина неприятия книги известными критиками и литературоведами - Э.Уилсоном, Ф.Тойнби, М.Робертсом, К.Манлавом. Произведение Толкина удивляет (или отталкивает) безыскусностью стиля, простотой моральных конфликтов, игнорированием интимносексуальной сферы жизни, отсутствием глубоко разработанных женских образов - то есть лишено многих черт современного романа, считающихся сегодня едва ли не обязательными для высокохудожественной прозы. Сопоставляя стиль Толкина со стилем признанных мастеров (таких, например, как С.Фитцджеральд или М.Пик), исследователи приходят к неутешительным для Толкина выводам [9]. ""Властелин Колец"- величественная вещь, - заключает свой анализ Б. Раффел,- но это не литература" [10].

       Вновь и вновь появляется стремление измерить книгу Толкина некими внешними, "эталонными" критериями, совершенно чуждыми творческому методу, которым создан "Властелин колец". Изучая книги Толкина, литературоведы постоянно сталкиваются с противоречием: многое из того, что при традиционном анализе кажется ошибочным, дилетантским, несоответствующим современному уровню прозы, - в самом произведении выглядит естественным и необходимым. Так, язык "Властелина колец", безусловно испортивший бы "Великого Гэтсби" (см. статью Б.Раффела), оказывается вполне уместным при описании событий и героев Средьземелья. Книга Толкина, открытая для любого читателя, подвергаемая всем возможным методам анализа, остается все же труднорасторжимым целым. Материал, внешне простой до примитива, чрезвычайно прочен и "анализоупорен".

       Острая дискуссия развернулась в научной литературе и по поводу глубинного смысла "Властелина колец", его отношения к проблемам современного мира. Отвечая недоброжелателям, объявившим книгу Толкина чисто эскапистской, критики литературоведы, каждый по-своему, пытаются обосновать актуальность этого произведения, причины его широкой популярности у современного читателя. Многие объяснения сводятся к поискам в книге Толкина неких скрытых параллелей современными политическими и социальными процессами, судьбой маленького человека в современном мире и т.п. Можно говорить о сложившейся в литературоведении концепции "аллегоризма" книги Толкина. Анализ этой концепции необходим не только из-за ее распространенности, но и для более глубокого проникновения в специфику толкинского метода.

       Реалистичность описания вымышленного мира (Средьземелья), обилие деталей, взятых из повседневной жизни, похожесть событий, меняющих народные судьбы, на некоторые эпизоды истории человечества словно предлагают читателю и исследователю "расшифровать" образы и сюжеты, найти ключ к тайному смыслу всего того, что происходит в вымышленном мире "Властелина колец". "Желает этого Толкин или нет, но его произведение аллегорично, если не целиком, то в отдельных моментах,- считает Эдмунд Фаллер.- На мой взгляд, в нем аллегорически изображена борьба Западного Христианства с силами, удачно, хотя и объединенно, изображающими Нацизм и Коммунизм" [11] . Э.Фаллер сопоставляет образ Фродо с Христом; ссылается на беседу Толкином, в которой писатель назвал Гэндальфа ангелом [12]. Трактовки подобного рода весьма распространены. "Общие черты аллегоризма видны в книге повсюду,- пишет Р.Эванс,- само христианское прочтение <...> истории человечества должно быть конечном итоге нравственным, а, следовательно, аллегоричным <...> Происшествия на его (Фродо - Р.К.) пути в Мордор повторяют или напоминают случаи из жизни Христа" [13]. Г.Уранг пишет об особом "мифологическом" аллегоризме Толкина, полагая, что литературный миф всегда в той или иной степени аллегоричен [14]. "Беря аллегорию в ее самом широком значении, я думаю, что "Властелин колец" бесспорно аллегоричен,"- утверждает Б. Раффел [15].

       Существуют также работы, в которых исследователи, не акцентируя внимания на аллегоризме Толкина, анализируют его творчество именно с этих позиций. Так, Роджер Сейл в монографии "Современный героизм" расчленяет содержание "Властелина колец" на два плана. Один, обращенный к прошлому (история эльфов, Арагорна, Гэндальфа), представляется ему малозначимым и подражательным. Истинный смысл и ценность книги для современного читателя Сейл видит в изображении хоббитов и прежде всего Фродо. Героизм маленького человека, превосходящий героизм средневекового рыцаря, - вот актуальнейшая и важнейшая сторона книги Толкина, считает Р. Сейл [16]. Противопоставляя линию Фродо линии Арагорна (и тем более - эльфов), исследователь вступает противоречие с общей логикой развития толкиновского сюжета. Между всеми "светлыми" героями произведения существует глубокая общность; как-никак, все они противостоят силам Саурона, а не друг другу. Фродо не менее далек от современного "маленького героя", чем Гэндальф от средневекового ангела.

       Наиболее последовательно концепция "аллегоризма" изложена в работе М.Эдельсон "Аллегория в английской прозе ХХ века". Среди различных определений термина "аллегоризм", приведенных в книге, самое простое и точное принадлежит, вероятно, Нортропу Фраю: "Писатель становится аллегоричным всякий раз, когда желает сказать: "Под этим я также подразумеваю вот это (by this I also mean that) [17]. Анализируя творчество ряда современных писателей (К.С.Льюиса, Дж.Оруэлла, Дж.Р.Р.Толкина, Э.М.Фостера и др.), М.Эдельсон выявляет различные типы современного аллегоризма. В главе, посвященной Толкину, исследователь пишет: "Несмотря на отказ самого автора принять определение его трилогии как аллегории, "Властелин колец" содержит достаточно очевидных черт для того, чтобы отнести его в этот класс литературы..." [18] И поскольку Толкин не просто создает мифологию, но "пытается выразить в ней некую правду о вселенной", постольку многие критики склонны считать его книгу аллегорией [19]. Обратившись к тексту, исследователь находит аллюзии на фашизм в изображении сил Саурона, христианские мотивы в образах Фродо и Гэндальфа, идею развращающей силы власти (Денетор, Саруман), символику имен (Sauron-'saurian'= `рептилия') [20], аллегорию природных сил в образе Тома Бомбадила и т.п. При этом М.Эдельсон все же не может сделать выводов о преобладании аллегоризма в произведении Толкина. Она пишет: "Аллегория безусловно вторична по отношению к "sub-creatiоn" во "Властелине колец" [21].

       Монография Эдельсон, соединяя в себе наблюдения многих литературоведов, демонстрирует практически все возможности подобной трактовки книги Толкина, одновременно обнажая и все слабости этого подхода. Самое очевидное препятствие для сторонников данной концепции - позиция самого автора. "Я искренне не люблю аллегорию во всех ее проявлениях,"- пишет он в предисловии к книге [22]. "Аллегория в любом случае была грязным словом для Толкина,"- свидетельствует У.Рэди, лично знавший писателя [23]. Толкин специально предупреждает читателей (в том же вступительном слове к произведению): "В этой книге нет ничего, кроме того, что в ней есть. И уж разумеется, в ней нет аллегорического подтекста: ни общего, ни тематического, ни морального, ни религиозного, ни политического" [24].

       Разумеется, воля автора не является законом для критиков. Известно, что "слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею произведения" [25]. И все же нельзя не признать, что у Толкина в данном случае имеет место не просто эмоциональное неприятие аллегории, но глубоко продуманная, выношенная в течение многих лет позиция. Так, он специально рассматривает вопрос о мнимом сходстве изображенного в книге с событиями второй мировой войны, пунктуально отмечая все несовпадения, иную логику развития событий, поясняя, что сюжетная канва книги сложилась раньше, чем началась война, и была предопределена внутренними, а не внешними факторами [26].

       Прямое противоречие с позицией автора - не единственная слабость концепции "аллегоризма" толкиновского художественного мышления. Более существенный его изъян обнаруживается в самих результатах анализа, в тех выводах, к которым приходят исследователи. Весьма часто в итоге предлагается либо поверхностная, либо просто очевидно неверная трактовка событий и героев; многие сопоставления, сделанные в работах такого рода, в сущности, бездоказательны. Таково, например, аллегорическое отождествление Фродо, идущего на Ородруин, с Христом, восходящем на Голгофу: Толкин, дескать, под видом Фродо изобразил Иисуса. Внешняя эффектность подобного грубого уподобления лишена внутренней основательности. Фродо (и вместе с ним Сэм!) приносит себя в жертву, и, конечно, это заставляет вспомнить о Христе - как и любая жертва. Однако Фродо не Учитель, не святой, не Божий сын, наконец. Своим действием (активным!) он разрушает мир Саурона и при этом спасен, а не убит. И самое главное - ему не удается исполнить задуманное: он объявляет себя Хозяином Кольца! В итоге от решающей жертвы он отказывается... Гимли, Леголас, Арагорн, Гэндальф едва ли могут считаться апостолами Фродо (Гэндальф, посланник Валинора, Благословенных Земель, относится к иной расе, майар, однако "ангелом" может быть назван лишь в переносном смысле: его тело из плоти, хотя он и бессмертен) [27]. Наконец, и оступившийся Боромир - не Иуда, о чем красноречиво свидетельствует сцена его смерти и обряд прощания с ним. Еще более легковесным выглядит популярное сопоставление Кольца с Бомбой [28].

       Следует признать, что помимо очевидно неверных параллелей, существуют и более глубокие трактовки отдельных тем и образов. Таково, например, сопоставление власти Саурона с фашизмом [29]. Однако, как справедливо отмечает С.Л.Кошелев, эта аллюзия имеет характер свободной, не навязанной автором читательской ассоциации. "Показателен в этом плане эпизод с описанием орков или гоблинов,- пишет Кошелев. - Они живут в лагере с "прямыми скучными улицами и длинными серыми зданиями", имеют, кроме своего имени, личный номер, а также начальников, именуемых "Назгул" (the Nazgul) (...) Созвучие этого имени с "наци" направляет читателей к недавнему прошлому. Но в этом же эпизоде возможны и другие ассоциации <...> Страна Мордор, где живут орки, выглядит чем-то вроде муравейника, где нет места личности и свободе, где господствует жесткая целесообразность" [30].

       Возникновение подобных ассоциаций - закономерный и необходимый процесс при чтении любого, тем более фантастического, произведения. Вместе с тем ясно - ассоциации относятся к сфере восприятия художественного текста.

Сам текст создавался с иной целью, и если автор и заложил их в него при создании, то ради того, чтобы ненавязчиво оттенить. Вычленив из текстового массива какую-либо деталь, сторонник аллегорической трактовки книги соотносит ее с внелитературной реальностью и обнаруживает сходство. Казалось бы, удача! Однако рассмотрение той же самой детали - например, Кольца Власти - в целостной системе художественного мира Толкина, как правило, разрушает гипотезу и обнажает ее поверхностность. Кольцо Саурона бесконечно далеко от ядерной бомбы...

       Мир Толкина един и взаимосвязан в гораздо большей степени, чем это свойственно типичным философско-аллегорическим произведениям (допустим, "Острову пингвинов" А.Франса).

       "Аллегорический образ, - пишет А.Ф.Лосев, - указывает на какую-нибудь абстрактную идею, от которой он не только резко отличается, но с которой даже не имеет ничего общего, причем этот аллегорический образ может быть заменен каким угодно другим, потому что он - только иллюстрация какой-нибудь общей и абстрактной идеи. Совершенно другое происходит в мифе" [31].

       Образы Толкина невозможно считать простыми иллюстрациями идей: с этим, повидимому, согласятся даже сторонники концепции "аллегоризма". Том Бомбадил не реализует никакой абстракции, он - живая часть живой природы, существующей вечно. Возвращаясь к определению аллегории, данному Н.Фраем, можно утверждать, что ни в одном эпизоде "Властелина колец" Толкин не стремится сказать: "Под этим я также подразумеваю вот это это".

       Высказывание известного писателя, друга Толкина, К.С Льюиса, может подвести итог обсуждению данной проблемы: "Перед нами миф, а не аллегория - в книге отсутствуют специальные намеки на теологические, политические, психологические подтексты. Миф говорит с каждым читателем, с любым внутренним миром. Это могущественный ключ (It is a master key): отворяйте им любую дверь, какую пожелаете" [32].

       Гораздо более сложен вопрос о символичности художественного мира Толкина. С.С.Аверинцев пишет: "...Категория символа указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие некоего смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного" [33]. Следовательно, произведение, насыщенное символикой, несет в себе особые, избыточные смыслы, несводимые к буквально изложенным в нем событиям. По сути, мы вновь (хотя и на более высоком уровне) приходим к проблеме подтекста во "Властелине колец". Толкин, напомним, утверждал, что никакого подтекста в произведении не существует, а возможные аналогии - следствие умственной работы и фантазии читателя. Вместе с тем литературоведы неоднократно отмечали внутреннюю значимость, символику многих образов и деталей книги: так, рассвет и звезда связан, как правило, с возрождением надежды; появление орлов символизирует чудесное спасение героев (две сцены в "Хоббите" и две - во "Властелине колец"); противостояние добра и зла, света и мрака, со средневековой прямотой проходящее по страницам толкиновского эпоса, говорит само за себя [34].

       Миру Толкина, безусловно, свойственна символика. При этом, она настолько естественна, что воспринимается в духе традиционных общечеловеческих представлений. А писатель стремится к созданию образов, нерасчленимо слитых в единстве воображаемого мира. Поэтому любую трактовку отдельной детали, отдельной фигуры вне связи с этим миром, и, напротив, в связи с реальностью, он расценивает как домысел читателя. Он не отрицает возможности такого прочтения, однако защищает свое право на свободу от него. Возникает аналогия с символичностью фольклорного мифа: "Мифологическое миропонимание предполагает нерасчлененное тождество символической формы и ее смысла, исключающее всякую (! - Р.К.) рефлексию над символом" [35].

       Мысль о том, что произведение Толкина связано с традицией героического эпоса и мифа, высказывалась неоднократно, начиная с первых статей о "Властелине колец". "Толкин сделал сегодня практически невозможное,- писал Д.Хьюэс,- он создал эпос, почти столь же величественный как "Беовульф", подробный как древняя хроника и старомодный в оценках как исландская сага или сэр Вальтер Скотт" [36]. Еще более решительно сближает книгу Толкина с мифом Р.Рейли: "Властелин колец" - это, конечно же, не реалистический роман, не символичный роман (symbol novel), возможно, не роман вообще, с точки зрения привычного понимания термина. Кажется, это ближе всего к "мифу", но не в его обиходном значении как искажение того, что некогда было фактом или претендовало им быть. Это совсем не проблема факта. Это чистой воды вымысел, и тут-то и проходит острие бритвы, по которому должен идти и дружественный, и враждебный критик. Трилогия ставит вопрос о ценности вымысла в нашу эпоху" [37].

       Многие исследователи склонны ставить акцент не на индивидуальной фантазии Толкина, а на продолженной им традиции древней, особенно северной, мифологии. Ч.Мурман пишет: "Властелин колец"- по существу, северный миф, и его отличительные особенности становятся явными, когда к нему подходят именно как к мифу, а не как к роману или книге для детей, или fantasy. В некотором роде он составляет свой собственный жанр, почти как "Моби Дик", он изумляет своей широтой и впечатляет своим единством" [38].

Наиболее широко связи Толкина с древней мифологией и эпосом раскрыты в работе Р. Ноэль "Мифология Средьземелья" [39]. В сущности, это не столько монография, сколько комментарии к произведениям писателя, о чем свидетельствует сама структура книги, ее разделы: темы, места (places), существа, вещи. Р.Ноэль находит множество аналогий, заимствований, влияний таких памятников как Библия, "Эдды", "Беовульф", "Смерть Артура", тевтонские предания и проч. Вместе с тем исследователь отмечает, что произведение Толкина невозможно полностью (и даже большей частью) свести к древним аналогам. Во "Властелине колец", считает Р.Ноэль, "найден и сохранен нужный баланс между традицией мифа и индивидуальным изображением" [40].

       Согласно другой версии, "Властелин колец" является сознательной "имитацией" мифа (М.Эдельсон) [41]. Думается однако, что этот термин не совсем точно передает сущность сделанного Толкином. Имитация подразумевает целенаправленное уподобление неким образцам, однако многочисленные работы показывают, что в целом творение Толкина вполне самостоятельно (см., напр., выводы Р.Ноэль).

       "Мир демифологизирован, - пишет К.Кильби,- пришел Толкин, ремифологизатор" [42].

       Суждения такого рода присутствуют во многих статьях и монографиях, однако вопрос о соотношении традиционных и новых черт в литературной мифологии Толкина еще далек от полного разрешения. Книга Ноэль сделала первый шаг в этом направлении.

       Новые возможности для изучения творчества Дж.Р.Р.Толкина открылись в связи с рядом публикаций, осуществленных на рубеже 70-80-х годов его биографом, Х.Карпентером, и сыном писателя, Кристофером. До этого периода Толкин считался автором двух произведений: детской сказки "Хоббит" и трехтомной эпопеи "Властелин колец". Эволюция его творчества виделась как от юношеских проб пера к первой удаче - книге для детей (1936), формированию собственной эстетической программы - в статьях "Беовульф: монстры и критики" (1937) и "О волшебных историях" (1939), и затем - к вершине, "Властелину колец" (1954-55). Заканчивая исследование, литературоведы обычно рассматривали небольшие сказки и притчи писателя ("Лист кисти Ниггля", "Фермер Джайлс", "Кузнец Большого Вуттона" и др.) По этой схеме строятся книги П.Кочера, Р.Хелмса, Дж.Ч.Ницше, австралийский сборник под редакцией Дж.Риана и ряд других работ.

       В какой-то мере эта схема была поколеблена документальной биографией Х. Карпентера (1977) [43]. Приведенные в ней высказывания писателя, выдержки из писем, подробная хронология его творчества, неожиданно выдвинули на первый план не "Властелина колец", принесшего Толкину мировую славу, а незавершенный "Силмариллион", книгу о сотворении и первых эпохах мифологического Средьземелья. Она создавалась около шестидесяти лет: первые наброски были сделаны в 1916 году, последние дополнения - внесены незадолго до смерти (1973).

       В 1977 году часть "Силмариллиона", наиболее законченная, вышла под редакцией К.Толкина. В 1980 году за ней последовали еще две книги - "Поэмы и истории" и "Незавершенные сказания Нуменора и Седьземелья", которые можно считать дополнениями к "Силмариллиону". Издание писем Дж.Р.Р.Толкина (1981) ввело в научный оборот большое количество материалов по эволюции его творчества и истории создания отдельных произведений. Наконец, в 1983 году свет увидела "Книга забытых сказаний" в двух томах, завершившая на сегодняшний день публикацию толкинских рукописей. Эти новые издания, содержащие обширную и неизвестную ранее информацию, в значительной степени меняют общую картину творчества писателя.

       "Властелин колец", рассматриваемый в контексте "Силмариллиона", представляется ныне его наиболее развернутой и объемной частью, героическим эпосом, возникшем на мифологическом фундаменте. В известной мере путь писателя повторяет логику развития древнего искусства. "Силмариллион" (а точнее, цепь хроник и легенд, в которую входит история о трех драгоценных камнях, Силмариллах, давшая название целому) содержит ответы на многие вопросы, занимавшие читателей и исследователей в 60-70-х годах. Многие гипотезы, выдвинутые тогда, подтвердились, некоторые - ныне опровергнуты. Безусловно, изданные рукописи не имеют статуса завершенного авторского текста, и все же вне их анализа немыслимо современное изучение творчества Толкина.

       Таким образом, конец восьмидесятых годов открывает новый этап в исследовании художественного мира писателя. Становится возможным целостное рассмотрение его творчества. Очевидно, что углубленный анализ "Властелина колец" должен теперь начинаться с изучения "Силмариллиона". Пошатнулась и концепция "аллегоризма": включение толкинского творчества в единую цепь мифов и легенд еще больше осложнило поиски прямых параллелей с современностью [44]. И, вероятно, самое важное: стало совершенно ясно, что мы имеем дело с целой мифологической системой, созданной в середине ХХ века, то есть с уникальным для литературы нового времени художественным опытом.

       "Толкин - современный мифотворец, - пишет П.М.Спэкс. - Во "Властелине колец", своей эпической трилогии, он фактически создал новый жанр: нечто, содержащее очевидное сходство с народным эпосом и мифологией, но по сути не имеющее литературного аналога" [45]. Вероятно, термин "мифотворчество" наиболее точно определяет сделанное Толкином. Выход "Силмариллиона", "Поэм и историй", "Незавершенных сказаний Нуменора и Средьземелья", издание толкинских писем - подтверждают эту мысль.

       Перед нами не доведенная до конца и все же грандиозная индивидуальная мифология, опирающаяся на традиции северных преданий, рыцарского эпоса, "средневековых" стилизаций У.Морриса и fantasies Дж. Макдональдса, Э.Д.Эддисона и Дэвида Линдсея [46]. Однако в основе своей - это вполне оригинальное творение. Осмысление этого художественного феномена возможно лишь с учетом особенностей, присущих мифологии в целом и мифологизму современной литературы в частности.

       Не следует считать, что такое прочтение "Властелина колец" означает полный отрыв творчества Толкина от реальностей нашего века. Ни один значительный писатель не может творить вне проблематики своей эпохи, и Толкин не является исключением. Связи с действительностью в его книгах ни коим образом не утрачены, необходимо лишь осознавать особый характер этих связей. Писатель не приемлет сугубо технического прогресса, уничтожающего природу (а с нею - и весь мир); Толкин стремится к восстановлению неких изначальных морально-этических ценностей, утраченных - на его взгляд - современным человеком и литературой новейшего времени.

       "Ценность мифа состоит в том,- пишет К.С.Льюис,- что он берет все те вещи, которые нам известны, и возвращает им их богатейший смысл, скрытый за налетом повседневности. Помещая хлеб, золото, коня, яблоко в миф, мы не удаляем их от реальности, а заново открываем их" [47].

       Анализ любой мифологической системы, фольклорной или литературной, предполагает некоторое погружение в нее: необходимо, по выражению А. Ф. Лосева, смотреть на миф "глазами самого мифа, мифологическими глазами" [48]. Мир, созданный Толкином, особенно располагает к полному "растворению" в нем (не только читателя, но даже и исследователя) [49]. Для того, чтобы остаться в созданном автором Втором Мире, считает Толкин, необходима не негативная обстановка недоверия [50], а позитивная форма "Второй Веры", являющейся продуктом авторского искусства. В тот момент, когда недоверие возрастает - очарование гибнет, волшебство и само искусство исчезают. Вы снова находитесь в Первом Мире, и вы видите мертвый Второй Мир снаружи [51]. Для исследования мифологического эпоса Толкина особенно характерна и опасна вечная раздвоенность между "тонким ядом анализа" (С.Выготский) и растворением в стихии текста.

       Итак, подведем итоги. Мы видим, что:

       большинство западных ученых считают книги Толкина новым, не имеющим близких литературных аналогов, и довольно значительным явлением современной культуры;

       некоторые исследователи изучают "Властелина колец" в контексте философскоаллегори ческой прозы ХХ века: этот путь анализа мы (вслед за Толкином) полагаем ошибочным;

       вопрос о символичности книги Толкина не имеет пока однозначного решения: эта проблема требует дальнейшего изучения;

       во многих работах содержатся высказывания о близости произведений писателя мифам и легендам древности; признавая правомерность таких наблюдений, следует сказать, что автор стремился не к имитации древних памятников, а скорее к созданию собственной мифологической системы, имеющей выходы как к проблемам современного мира, так и к литературе и преданиям прошлого;

       систематического изучения произведений Толкина как разновидности литературного мифотворчества двадцатого века, в широком контексте современной литературы пока не проводилось; этот вопрос остается пока в большой степени открытым.

[1]. Роман Кабаков - ученый-филолог, преподаватель. Живет и работает в Кельне. Автор ряда работ о Толкине.

[2]. Цит. по ст.: Fuller E. The Lord of the Hobbits.// Tolkien and the critics.- L.: Univ. of Notre Dame Press, 1968.- P.36

[3]. Lewis C.S. The Gods Return to Earth.// Time&tide.-14.August,1954; Lewis C.S. The Dethronement of Power.//Time&tide.-22.October,1955

[4]. Isaacs N.D. On the possibilities of writing Tolkien criticism.//Tolkien and the critics.- P.1.

[5]. Op.cit.- P.1. Грузовик с оркестром в США обычно возглавляет праздничную процессию.

[6]. Op.cit.- P.3. Термин "трилогия" неточен. Он отражает скорее издательскую судьбу книги, первоначально опубликованной в трех частях. Сам Толкин всегда считал свое произведение единым.

[7]. Reilly R.J. Tolkien and the Fairy-Story.//Tolkien and the critics.- P.136

[8]. O'Neill T.R. The individuated Hobbit: Jung, Tolkien and the Archetypes of Middleearth.- L.: Thames & Hadson, 1979.

[9]. Raffel B. 'The Lord of the Rings' as Literature.// Tolkien and the critics.P.- 239; Aldiss B. Billion Years Spree.- N.Y.:Shocken,1973.- P.268-269.

[10]. Raffel B. Op.cit.- P.247.

[11]. Fuller E. The Lord of the Hobbits.//Tolkien and the critics.-P.31-32.

[12]. Op.cit.-P.35.

[13]. Evans R.- J.R.R.Tolkien.- N.Y.:Thomas J.Crowell Comp.,1972.-P.41-42.

[14]. Urang Y.-Phenomenology of Hope.//Shadows of Imagination.-P.107,101.

[17]. Frye N. Anatomy of criticism.-Princeton,1957.-P.90. Цит. по кн. : Edelson M. Allegory in the english literature of the twentieth century.-Lodz:Acta Univ Lodziensis,1985.

[18]. Edelson M. Op.cit.-P.38.

[19]. Op.cit.-P.113.

[20]. Толкин возражал против усматривания в имени Саурон этого греческого корня.- Прим.ред.

[21]. Op.cit.-P.132.

[22]. Tolkien J.R.R. Foreword to 'The Lord of the Rings'//Tolkien J.R.R.Fellowship of the Ring.- N.Y.:Ballantine Books, 1965.-P.XI

[23]. Ready W. Understanding Tolkien and 'The Lord of the Rings'.-N.Y.Henry Rengery Comp,1968.- P.21.

[24]. Цит. по ст.:Reilly R. Tolkien and the Fairy-Story.//Op.cit.-P.136.

[25]. Потебня А.А. Мысль и язык.// Потебня А.А. Эстетика и поэтика.- М.: Искусство, 1976.- С.181.

[26]. Tolkien J.R.R. Foreword...//Op.cit.-P.X.

[27]. См.:Tolkien J.R.R. The Unfinished Tales of Numenor and Middle-earth.- L.:Allen & Unvin,1980.-P.393.

[28]. Fuller E. Op.cit.- P.32-33

[29]. См., напр.:работы Fuller'а, Edelson, Кошелева и др.

[30]. Кошелев С.Л. К вопросу о жанровых модификациях в философской фантастике // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе.- М.:Изд.МГПИ, 1984.- С.136. Статьи и диссертационная работа С. Л. Кошелева ("Философская фантастика в современной английской литературе") содержат множество интересных наблюдений и выводов. Это первая попытка изучения творчества Толкина в нашей стране. Однако общая концепция "Властелина колец" как разновидности философско-фантастического романа вызывает возражения. См.:Кабаков Р.И. "Повелитель колец" Дж.Р.Р. Толкина: Эпос или роман?- Деп.в ИНИОН АН СССР 60389 ╧37042

[31]. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство.- М.Искусство, 1976.-С.167.

[32]. Lewis C.S. Tolkien's 'The Lord of the Rings'.//Lewic C.S. On Stories and Other Essays on Literature.- NY&L: Harcourt Press,1982.-P.85.

[33]. См.: Аверинцев С.С. Символ.// Литературный энциклопедический словарь.- С.378.

[34]. См. напр.: Spacks P.M. Power and Meaning in 'The Lord of the Rings'.//Tolkien & the critics.- P.84-90; 95-96 etc.

[35]. Аверинцев С.С. Символ.// Там же.- С.378.

[36]. Hughes D. Pictis & Giant Forms in 'The Lord of the Rings'.//Shadow of imagination.-P.91

[37]. Reilly R. Tolkien & the Fairy-Story.// Tolkien & the critics.- P.132-133.

[38]. Moorman Ch. The Shire, Mordor & Minas-Tirith.// Tolkien & the critics.- P.201.

[39]. Наряду с книгой Ноэль существуют и другие чисто информативные издания о творчестве Толкина. Некоторые из них содержат сведения только о текстах писателя (систематизация героев, рас, существ), другие включают параллели с фольклорными и литературными памятниками.

[40]. Noel R. Mythology of Middle-earth.- P.7.

[41]. Edelson M. Op.cit.- P.130.

[42]. Kilby C. Meaning in 'The Lord of the Rings'.//Shadows of Imagination.- P.80.

[43]. Carpenter H. J.R.R.Tolkien: A Biografy.-

[44]. Впрочем, вышедшая в 1985 году книга Р.Гилдинга и Е.Холланд "Берега Средьземелья" рассматривает все творчество Толкина как некий грандиозный "шифр", таящий в себе полную историю земной цивилизации. Хоббитания при этом оказывается на территории современной Болгарии. Идея "аллегоризма" доводиться здесь до абсурда.

[45]. Spacks P.M. Power & Meaning in 'The Lord of the Rings'.//Tolkien & the critics.-P.82.

[46]. Определяя роль и место Толкина в современном литературном процессе, многие исследователи склонны относить его произведения к fantasy, одному из направлений современной фантастической литературы. "Властелин колец", несомненно, оказал сильное влияние на развитие данного направления (на творчество Р. Зилазни, Ф. Херберта, У. Ле Гуин). Однако само произведение Толкина не вмещается, как нам кажется, в рамки fantasy. Правильнее рассматривать его в более широком контексте литературного мифотворчества ХХ в.

[47]. Lewis C. S. Tolkien's 'The Lord of the Rings'.// Ibid-P.90.

[48]. Цит. по ст.: Кравец С. А. Ф. Лосев: Диалектика. Феноменология. Миф // Литературная учеба.- 1988. -N1.- С.152. Разумеется, такое погружение присуще, в той или иной мере, анализу любого объекта, однако для мифолога оно имеет особую привлекательность (и опасность).- См., напр.: Мелетинский Е. М. Поэтика мифа (критические замечания по адресу К. ЛевиСтросса).

[49]. Нам представляется, что этой опасности не избежал, в частности, П.Кочер в интересной книге "Властелин Средьземелья".

[50]. Толкин полемизирует здесь с мнением Кольриджа о "сознательной приостановке недоверия,...которое утверждает поэтическую веру" (Biographia Literaria, Chapter XIV).

[51]. Цит. по кн.: Helms R. Tolkien's World.- Boston: Houghton - Mifflon, 1974. - P.77-78

Публикуется с любезного разрешения журнала "Палантир".