Исповедь Голлума
Я - Голлум.
Нет, это не очередное прозвище, ник, псевдоним.
Это моя сущность.
Ничего себе так признаньице, правда? Сделанное себе же, в
сумерках комнаты, где уже с месяц никого, кроме меня, не было. Последний гость,
что тут побывал, теперь разговаривать со мной отказывается. Да и другие тоже...
избегают. Телефон молчит. Почтовый ящик пуст.
Дело-то не в комнате, конечно. Она самая
обычная. Дело во мне, в голлумской моеи сути. Судите сами: Голлума с юных лет
интересовали тайны земли больше, чем тайны неба. Меня тоже. В любой ситуации, я
раньше всех увижу монетку, лежащую себе на пыльном асфальте или в какой-нибудь
щели. Детские свои трофеи помню до сих пор: золотые часы, сверкнувшие мне в
глаза из грязнои лужи, денежный билет приличного достоинства, показавший из
грязи свои уголок, монетка государства Ирак, подобранная на детскои площадке,
комочек бумажных денег, застрявших в щели на выходе с эскалатора, 48
монеток-копеечек, найденных рядом с канализационным люком... Искавшие рядом со
мнои дети нашли по 3-4... (Откуда там появились эти копейки? Они долго пролежали
в земле, черные, ни одной сколько-нибудь новой. Тоже, наверное, чьи-то детские
сокровища. Но у канализационных люков свои таины, как и у Мглистых гор.)
С небом у меня отношения тоже вполне себе
голлумовские. Ярким днем ношу темные очки, а изо всех созвездий только и знаю,
что Ковши, Плеяды, да вот еще Орион. Неинтересны мне звезды. Блестящие кружочки
на земле притягательней. И почему все верят, что я эльф? Ирония судьбы. А
впрочем... люди доверчивы.
Позвольте, скажете вы. Голлум родился
Смеаголом. Это Кольцо сделало его тем гадким существом, которого избегали все
его сородичи. Да, простые тогда были времена. Зло имело физическое воплощение. А
в нашу энную эпоху все сложней. И проще одновременно. Кольцо - это я. Я и
Кольцо, я и Голлум. Моя прелесть, сокровище мое. Люблю я себя, куда деваться.
Больше всего на свете.
А люди - они хоть и доверчивы, а видят.
Не сразу, конечно. Дети - самые прозорливые. Голлум ведь как от сородичей ушел?
Они его сами выгнали. Не желали с ним знаться. Ну так и у меня на счету четыре
бойкота. Один в школе, и три - в лагерях летних. Дети мало знают про милосердие.
Со взрослыми полегче стало. Главное - слишком близкой дружбы не заводить. А это
тяжело. Так и тянет кому-нибудь душу открыть. Хоть и голлумовская, а душа.
Тоскливо ей в одиночестве. И ведь даже Кольца не досталось, полюбоваться не на
что. Разве что в зеркало, на распухшую рожу. Дразнили в школе из-за этои рожи.
Хотя, если подумать, дети же не догадаются сказать "у тебя душа
грязная". Вот рожа кривая - это да, это видно. А ведь лицо как лицо.
Обыкновенное.
Воду вот с тех пор люблю, как Голлум.
Умываюсь часто. Лицо должно чистое быть - все маскировка. Глядишь, и душу не
сразу заметят.
Близкие друзья... неблизкие. А что
неблизкие. Переехал человек в другой город - и нет его. Или семью завел. К
семейным так просто не зайдешь... там еще и ревнуют ко мне. Правильно, в общем,
делают. Я б и не прочь...
Сижу. В комнате пустой. В одиночестве.
Телевизор смотреть - тошно. Там они все друг с другом разговаривают. Друг,
понимаешь, с другом. Да хоть бы и с врагом. Раз-го-ва-ри-ва-ют. Позвонить, что
ли, кому... Телефонная книжка вся исписана, а звонить-то и некому. Вон, вчера,
вежливо так, с трудом, "ты знаешь, ухожу я сейчас. И дел у меня в эти дни
полно, дома мало бываю..." Сказал бы прямо, что ли.
Компьютер? Да, пожалуй. Только глаза уже
болят от излучения.
Излучение. Свет. Пойду-ка я спать, может
сон какой приснится...эротицкий. Голлум, он еще душить любил, но мы не будем об
этом, да? Нет, не будем...
А все равно я лучше их. Уникальность -
она тоже чего-то стоит, вот.
Дождь заливает в окно. Вода, хорошо.
Рыбьи косточки на немытой тарелке. Голлм. Спать, сокровище мое.
2000
|