Арда-на-Куличках
Подшивка Лэймара


Зубцов Юрий — Домовой, 1.5.2002
Спасибо за статью, Изя Кацман!

Исполин словес

Джон Рональд Руэл Толкин, автор самой великой сказки ХХ века, прожил на этой земле 81 год. Но большую часть названного срока он на этой земле отсутствовал по уважительной причине.

УПРЯМЕЦ

Он был упрям, хотя об этом мало кто догадывался: упрямство его не было громким и истеричным. Это было упрямство тихое, готовое терпеть и даже отступать, но никогда не отступаться. Оно не слишком бросалось в глаза. Пожалуй, его могли бы разглядеть в ребенке родители, но родителей у него не было: Джон Толкин рос сиротой. Отца он вообще не помнил — тот работал в Южной Африке и скончался, когда мальчику было четыре года. Мама умерла в 1904-м от диабета. И Джон с младшим братом Хилари оказались по сути одни посреди большого Бирмингема и всего остального света. Опекунство над ними мама завещала своему духовнику — отцу Фрэнсису Моргану.

Отец Фрэнсис был безукоризнен в качестве опекуна. Он снимал для сирот жилье, оплачивал их жизнь и учебу, но не мог выкроить слишком уж много времени на общение с мальчиками. Вот если бы они поактивнее интересовались жизнью церкви… Но младший, Хилари, все больше тяготел к природе и сельскохозяйственным премудростям, а старший, Джон, с самых малых лет выказал удивительные способности к языкам, блестяще теперь успевал по ним в школе короля Эдуарда — лучшей в городе! — и грезил о стипендии в Оксфорде. Впрочем, между богословием и языкознанием особой пропасти отец Фрэнсис не видел. И даже попытался намекнуть Джону на возможную будущность. Тот выслушал внимательно. Вежливо покивал. И отец Фрэнсис вдруг понял, как трудно будет этого паренька убедить. Если Джон хотел играть в регби, то становился, тощий и низкорослый, лучшим игроком школьной команды, которого боялись верзилы-противники, настолько отчаян и жесток был он на площадке. А если Джон задавался вопросом, то было совершенно неважно, как долго придется искать ответ. Его нужно было найти и все тут. Ответы на свои вопросы он находил сам. Иногда — в беседах с отцом Фрэнсисом. Чаще — в книжном магазинчике, куда он спешил, пока одноклассники бежали в ближайшую кондитерскую. Когда мальчик отыскал где-то на дальней полке учебник немецкой грамматики и выложил его перед продавцом вместе с пригоршней мелочи, тот вежливо полюбопытствовал:

- Вы начали проходить немецкий в школе?

- Нет, — ответил Толкин. — Мне просто интересно. И потом, в Оксфорде наверняка пригодится. Поэтому, когда 16 лет от роду Толкин влюбился, то насчет взаимности можно было, пожалуй, и не переживать. Хотя он-то, конечно, переживал все равно. Эдит Брэтт была на три года старше. Она тоже была сиротой. И снимала квартиру в том же доме, что и братья Толкины. Три года в этом возрасте — почти пропасть, но Толкин сумел ее преодолеть. И, высунувшись по пояс из своих окон, они шептались ночами напролет. Наверное, о том, о чем и положено было шептаться.

Дальше тоже последовало то, что и положено. Их роман — наверняка платонический — продолжался почти два года. Успеваемость Толкина катастрофически ухнула вниз — и это тогда, когда отец Фрэнсис уже благословил его дерзать и поступать в Оксфорд! Мало того, юноша перестал являться к причастию! Словом, опекун предпринял расследование и легко доискался до причин. Был серьезный разговор. Джон и не отпирался особо, твердил, что они любят друг друга и непременно поженятся. Но Отец Фрэнсис был неумолим. Под угрозой отказаться финансировать Джона он потребовал, чтобы молодые люди прекратили отношения. На три года как минимум!

Произнося приговор, отец Фрэнсис понимал, что все это впустую. Зная упрямство подопечного, он был уверен, что Джон ослушается — вопрос только, тайно или явно.

Но Джон подчинился. Было много слез, Эдит уехала к родственникам в другой город, а он даже не смог проводить ее на вокзале. Через три года, когда она уже вполне там прижилась, и была помолвлена с другим, и до свадьбы оставалось совсем недолго, однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стоял Джон Толкин.

Что он сказал и сделал в тот вечер, неизвестно никому. Но на следующий день Эдит Брэтт разорвала помолвку. И вскоре стала его женой.

КАЛИТКА В СРЕДНЕЗЕМЬЕ. 1

Толкин не любил Шекспира. Ну хотя бы потому, что английская литература заканчивалась для него Чосером, жившим на 150 лет раньше великого Барда. Специальностью Толкина был староанглийский, и, соответственно, он признавал литературой лишь сочинения на этом языке. Дальше шла уже беллетристика, которую Толкин читал по диагонали. Но кроме того существовала еще и личная обида, которую Шекспир нанес юному Толкину: когда 11-летний Джон проходил в школе «Макбета», его заворожило предсказание призраков, обещавших Макбету спокойное царствование «пока не двинется наперерез на Дунсинанский холм Бирнамский лес». И Толкин с затаенным дыханием ждал, когда же могучий лес пойдет в атаку на замок тирана. А лес никуда не пошел — просто солдаты срубили по ветке и наступали, прикрываясь ими для маскировки.

Обида получилась даже двойной. Толкин обожал деревья, он разговаривал с ними во время одиноких прогулок и всю жизнь относился к ним как к абсолютно живым существам. Но главное, главное — Шекспир обманул его в ожидании великого чуда! И Толкин «отомстил» обидчику, когда 45 лет спустя рукой опытного полководца двинул волшебный лес Фангорн в атаку на замок злодея Сарумана. Можно считать, что Саруману тогда просто не повезло — он попался под горячую руку. Удар-то был направлен против Шекспира.

ДЖЕНТЛЬМЕН

Надгробье Эдит и Джона Толкинов на кладбище в Оксфорде знаменито своей необычностью. При этом сама плита проста: серый гранит, имена, даты. Но после имени Эдит значится еще «Лучиэнь». А после Джона Рональда Руэла — «Берен». Это имена героев Толкина, эльфийской царицы и простого смертного, которые полюбили друг друга ( а. Ради этой любви Лучиэнь отказалась от вечной жизни, чтобы и в смерти остаться с Береном. К реальной любви Толкина и Эдит эта фантастической красоты история имеет примерно такое же отношение, как и все остальное фантастической красоты творчество Толкина к его реальной жизни. Возможно, все сложилось бы иначе, не заупрямься отец Фрэнсис. Запретив подопечному три года не то что встречаться, а даже переписываться с Эдит, он, с одной стороны, легко превратил обычную подростковую влюбленность в глубокое и почти трагическое чувство. А с другой — именно на эти три года пришлось обучение Джона Толкина в университете.

В Оксфорде Толкин стал окончательным джентльменом. А английский джентльмен (уж во всяком случае в первой половине прошлого века) был существом весьма специфическим. Разумеется, он являл собой образец хороших манер в общении с дамами. Но в самом этом общении, по совести сказать, не особо-то и нуждался, предпочитая радости мужской компании. Нет, не подумайте чего дурного: Уайлд, конечно, был современником Толкина, но одним из самых нелюбимых. Хотя и эстетский гомосексуализм Уайлда происходил все из того же культа джентльменства — образа жизни, предполагавшего, что место женщины было обозначено в детской, на кухне и в прочих диковинных местах, куда нога настоящего джентльмена ступала редко и нетвердо.

Хорошо, что не существует полного собрания сочинений Толкина, включающего письма жене: они целиком состоят из «сладких женушек», «милых малышек» и прочей пошлой мишуры. Такое впечатление, что их и «Властелина колец» писали два разных человека. Но так оно в сущности и было. «Джентльмен» всегда существовал в двух ипостасях: подчеркнуто (а потому преувеличенно и почти всегда карикатурно) любящий муж и отец — на пару часов в день, и собственно человек, личность — на все остальное время. И Толкин, которому было дано отыскать точки пересечения двух параллельных вселенных и явить миру людей великую историю мира эльфов, так и не смог совместить параллельных прямых собственной жизни.

Эдит и Джон Толкины прожили в мире и согласии 55 лет под одной крышей, не слишком часто встречаясь друг с другом. Они спали в разных спальнях. Он до глубокой ночи засиживался за письменным столом, а с утра садился на велосипед и торопился на службу. Обедал на факультете, хотя дорога до дома, типично оксфордского скромного коттеджа с чистеньким палисадником, была совсем не дальней. А после семейного ужина, поцеловав жену и детей, спешил в клуб, где уже ждали коллеги и друзья, вместе с работой и составлявшие основной смысл его жизни.

На старости лет, наставляя перед женитьбой сына, Толкин говорил: «Cледует с самого начала дать понять женщине, что существуют вещи, от которых ты не можешь и не должен отказываться ради нее». И излагал их примерный перечень: возможность уединяться для работы, дружеская компания, трубка и стаканчик спиртного, и так далее.

И еще забавно, что, сколько ни принимался Толкин за сочинения, главными героями каждый раз оказывались либо холостяки, либо средних лет вдовцы. Хоббит Бильбо Бэггинс, кстати, тоже ведь холостяк. А уж его племяннику Фродо и вовсе не до женщин — спасти бы мир от темных сил… Критики потом многократно обращали на это внимание. Один из самых язвительных высказался в том смысле, что все герои «Властелина колец» — переодетые мальчишки и вообще ни один из его персонажей так и не достигает половой зрелости. И упрек можно было бы счесть справедливым, если бы не одно обстоятельство: он адресован иному времени. «Властелин колец» был опубликован в 1955-м, когда понятие «джентльмен» уже успело стать абстрактным — вместе с укладом жизни, которой жил профессор Толкин и в которой до последних дней любил свою Лучиэнь-Эдит.

КАЛИТКА В СРЕДНЕЗЕМЬЕ. 2

Летом 1911 года Толкину повезло попасть в группу английских туристов, отправлявшихся в Швейцарию. Они забирались на вершины Альп, с риском для жизни карабкались по ледникам, лакомились в деревнях свежайшим сыром. Жалел Толкин лишь о том, что скромные его финансы не позволяли накупить домой сувениров. Все приобретения ограничились открытками с видами Альп и одной репродукцией картины какого-то немецкого художника под названием «Горный дух». Она изображала старика в плаще и старинной шляпе под одинокой сосной. Старик из-под косматых седых бровей смотрел на мир вроде бы и по-доброму, но очень иронично. Вернувшись домой, Толкин позабыл об этой открытке и нашел ее в своих бумагах (пребывавших в вечном беспорядке) двадцать с лишним лет спустя. Немного подумав, Толкин написал с обратной стороны: «Гэндальф».

ГЕНИЙ

«Гэндальф» на эльфийском языке означало «друг эльфов». Оставалось только понять, почему же этот старик так с ними дружен. Толкин всегда так работал: случайное слово рождалось само, а потом рождало цепочку ассоциаций и не просило даже, а властно требовало понять: откуда взялось, кем могло быть произнесено, когда…

Разумеется, Толкин был гением. Но только не гением-писателем, как принято считать, а — как ни странно это звучит — гением филологии. То есть, в прямом переводе с греческого, любви к слову.

При этом заслуги Толкина-ученого довольно скромны. Окончив Оксфорд, он в 1916-м ушел добровольцем на фронт, но вскоре оказался в госпитале с жестокой лихорадкой, и в армию уже не возвращался. А в Оксфорд вернулся. Поработал в числе составителей Нового словаря английского языка, поразив научное руководство широтой знаний и оригинальностью мышления. Прославился блистательными комментариями к средневековым поэмам «Беовульф» и «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Как педагог воспитал несколько выдающихся ученых. Но в целом надежд филологической общественности не оправдал.

От него и правда можно было ждать большего. Толкин не просто знал свой предмет — он жил древними языками и легендами. Настолько, что и на дружеских пирушках, пока Эдит, вздыхая, укладывала детей, Джон Рональд Руэл с коллегами, заказав еще по стаканчику, распевали фривольного содержания куплеты про драконов и принцесс… на исландском или староанглийском, сочиненные накануне профессором Толкином.

Но чем дальше, тем больше Толкин не отдавал изучению литературы и языка, а отбирал от них. Отбирал и уносил в свою спальню, служившую в ночные часы вторым кабинетом (тут стояла маленькая и несуразная, но все-таки теплая печка, а в настоящем кабинете даже летом после полуночи было зябко), всех этих драконов и принцесс, гномов и эльфов, сюжеты и метафоры. Кто-то из друзей сказал, что Толкин любил слова так, как обычные люди любят музыку, — само их звучание. И часто сетовал, что смысл иного слова никак не соответствует красоте его звучания. Это началось с самого детства, когда мать принялась обучать его латыни, готовя к поступлению в хорошую школу. Потом чуть подросший Джон Толкин бегал на товарную станцию Бирмингема. Бегали многие мальчишки, но они-то глазели на паровозы. А Толкин всю жизнь относился к технике с подозрением и нелюбовью, «приручив» за 81 год лишь велосипед и пишущую машинку. Нет, он ходил смотреть на товарные вагоны из Уэльса. На них белой краской были выведены по-валлийски названия станций. И Толкин по сотне раз читал их вслух.

А лет в 12-13 он начал сочинять собственный «секретный» язык. Наверное, этим баловался в детстве почти каждый ребенок. Но Джон Толкин до самой смерти вел дневник на этом языке. Не потому, что записывал секреты (за неимением таковых), а потому, что язык должен был жить и использоваться — иначе какой же в нем прок?

Толкин и сам посмеивался над собой, и работу над выдуманным языком называл не иначе, как «безумным хобби», но продолжал эту работу всю жизнь.

Его язык был похож поочередно на немецкий, испанский и валлийский, и на бог знает какой еще. Но остановился Толкин на финском и исландском — языках, претерпевших наименьшие исторические изменения. В них он ощущал дыхание древности, а это Толкина всегда особенно привлекало. Он, между прочим, терпеть не мог французов и всего французского — от кухни до моды. Причиной было завоевание Британии нормандцами в 1066 году. Оно привело к перемешиванию языков, безнадежно испортив столь любимый Толкином полнозвучный староанглийский. Как и в случае с Шекспиром, это была глубоко личная обида.

Он придумывал не только сами слова, но и алфавит, и грамматику, и фонетику. Cтройности и богатству всего этого вполне могли бы позавидовать многие реальные языки. Но потом стало ясно, что теория, сколь ни блестяще она проработана, все-таки суха. Чтобы язык жил, недоставало одной-единственной детали — его носителя. Народа, который на этом языке говорит. И ничего не оставалось, кроме как придумать народ, его историю, мифологию и заняться сочинением его литературы. В 1917 году Толкин приступил к работе над «Сильмариллионом».

Книгой, которую он продолжал писать оставшиеся 55 лет жизни, которую так и не успел закончить и которая, вероятно, навсегда останется единственным в мировой литературе эпосом никогда не существовавшего народа — эльфов.

КАЛИТКА В СРЕДНЕЗЕМЬЕ. 3

Он терпеть не мог, когда слово «хоббит» объявляли гибридом латинского homo (человек), и английского rabbit (кролик). А аргумент, что у кроликов, дескать, тоже мохнатые лапки и живут они тоже в норах, и вовсе приводил Толкина в ярость. Он просто не знал, как и откуда появилось в голове это слово, понимаете?! Понятия ни малейшего не имел, и оставьте вы наконец в покое несчастных кроликов!!! И если уж на то пошло, то незадолго перед тем он как раз прочел роман Синклера Льюиса «Бэббит» — про бедолагу-американца, свято уверенного, что его маленький мирок и есть весь мир; до тех пор уверенного, пока этот мирок не начинает рушиться у него на глазах. И вот в этом самом Бэббите, так трогательно к своим обывательским устоям привязанном, в нем куда больше от «предка» хоббитов, чем в ваших кроликах!.. И вообще, какие предки, не было никаких предков! Был просто погожий весенний день, и профессор Толкин сидел дома, попыхивая трубкой и проверяя экзаменационные работы. И поражался скудоумию студентов. Ну почему, почему, скажите на милость, все эти олухи считали своим долгом исписать до конца отведенные им десять листов?! Неужели они думают, что это заставит преподавателя поверить в глубину их знаний? Уж лучше бы умерили поток словес и оставляли страничку-другую пустой — все меньше читать. И тут как раз пустая страничка и попалась! Да еще и солнце пригрело как-то совсем по-летнему. Профессор улыбнулся и ни с того ни с сего вдруг вывел карандашом посреди чистой страницы первое, что пришло в голову. Пришло дословно следующее: «В норе на склоне холма жил да был хоббит».

Сказочник

История о том, как Толкин написал «Сильмариллион», как его отвергли издатели и как несчастный сочинитель с горя стал перерабатывать труд всей жизни в сказки детям на ночь, почему-то чрезвычайно распространена. Хотя абсолютно неправдива. Толкин действительно вел переговоры с издателями о публикации «Сильмариллиона» — но одновременно с «Властелином колец» и через много лет после выхода «Хоббита». И сам же от этой идеи отказался, когда понял, что не успеет довести рукопись до ума. А уж после выхода «Властелина колец» как раз издатели умоляли Толкина поскорее подготовить «Сильмариллион» к печати. В общем, правда только в том, что были дети и что Толкин рассказывал им сказки. Детей было четверо: сыновья Джон, Майкл и Кристофер и дочь Присцилла. И ради них Толкину иногда удавалось то, что никогда удавалось ради Эдит, — быть самим собой, настоящим. Он писал детям открытки от имени Санта-Клауса с восхитительными историями и картинками (Джон Толкин был еще и отличным художником, первое английское издание «Хоббита» вышло с его иллюстрациями) и нанимал соседа, чтобы тот в рождественскую ночь залез потопать у них на крыше, а потом оставил «почту» у порога. А сам в эту же ночь наряжался древним английским воином и к восторгу потомков гонялся за подгулявшими прохожими с секирой. А летом любил выбираться с детьми на природу и поражать их воображение, переплывая через речку в шляпе на голове и с дымящейся трубкой в зубах. Разумеется, он сочинял им сказки. И рождались они легко. Вот на стене красовался строгий плакат: муниципалитет предупреждал, что самозваных расклейщиков объявлений ждет суровое наказание. Но «расклейщики объявлений» по-английски — billstickers. Чем не имя? И Толкин уже вдохновенно повествовал о том, как муниципалитет давно и тщетно пытается изловить коварного злодея Билла Стикерса. - А его поймают, папа? — замирая от восторга, спрашивали дети. - Ну конечно, поймают, — улыбался Толкин. — Ведь за ним охотится сам… Сам… И видел указатель: «Major road ahead» («Впереди главная дорога»). Однако major ведь — еще и «майор». - За ним охотится сам храбрый майор Роуд Эхед! И нет такого злодея, который бы ускользнул от бравого Роуда Эхеда! Так что Толкину не было нужды перерабатывать для детей свои фундаментальные эльфийские труды. Хоббит Бильбо Бэггинс просто случайно забрел на окраину зачарованного эльфийского мира. И услышал какие-то обрывки легенд. Да еще и перепутал все, не уразумев своими хоббичьими мозгами, что к чему. Толкин очень часто начинал писать и очень редко заканчивал начатое. В основном потому, что был чудовищным перфекционистом. И если на 150-й странице вдруг не сходились концы с концами, толкиновский рецепт был всего один — целиком переписать предыдущие 149 страниц. А делать это уже не хотелось. Та же судьба должна была постичь и «Хоббита» — Толкин забросил книгу почти в самом конце, поняв, что упустил что-то в описании истории гномов. Но еще у профессора была привычка делиться с учениками своими чудачествами — читать отрывки из вечно неоконченных сказок и поэм, а самых любимых даже посвящать в премудрости эльфийской грамматики. И так получилось, что его аспирантка Элейн Гриффитс неоконченного «Хоббита» читала. А к ней в Оксфорд приехала летом 1936-го подруга, сотрудница крупного лондонского издательства. Зашел разговор о том, что хороших детских авторов не хватает… Толкин, конечно, пытался переписать все с самого начала. И еще отказывался публиковать книгу без подробной карты местности. И требовал, чтобы секретная надпись на этой карте печаталась в самом деле какими-нибудь невидимыми буквами, которые бы проступали, только если поднести книжку к свету. Желательно к лунному. В общем, было почти чудом, что спустя почти полтора года книга все-таки вышла. Это было осенью 1937-го. А уже к новому году «Хоббит» стал бестселлером по обе стороны Атлантики, и издатели намекнули, что юные книголюбы с нетерпением ждут продолжения. Толкин согласился. В конце концов, надо же было разобраться со всем, что умудрился напутать этот Бильбо. Юные книголюбы выросли и обзавелись собственными детьми, началась и закончилась вторая мировая война, эхом прогремели над планетой ядерные взрывы. А оксфордский профессор англосаксонского, отчитав положенные лекции и проверив письменные работы, глотнув вечером стаканчик-другой красного в любимом пабе «Орел и дитя», шел домой и садился за рукопись. Как через дыру в плотине, через маленькую хоббичью норку хлынул в его жизнь эльфийский мир, им самим придуманный и им же с иронической улыбкой обреченный всегда оставаться блажью, с жизнью несовместимой. Он не просто писал эту книгу. Вычертив подробнейшую карту Среднеземья, Толкин отмечал на ней маршрут хранителей кольца. Исходя из малого роста хоббитов, высчитал среднюю длину их шага, а отсюда — максимально возможный путь за день. По календарю проверял фазы луны на каждую — каждую, включая и пасмурные, безлунные! — ночь великого похода. Он очень боялся ошибиться: книга выходила слишком большой, чтобы переписать в случае чего сначала, и слишком важной, чтобы, как обычно, бросить. Зимней ночью 1949 года он запер дверь своей спальни-кабинета на ключ — Эдит, конечно, уже спала, но все-таки на всякий случай запер — и расплакался, когда величайшие из эльфов и смертных Среднеземья склонили головы на Кормалленском поле, чествуя великий подвиг хоббитов. Еще через несколько месяцев на стол лондонских издателей, уже давно уставших напоминать про продолжение милой детской сказки, легла рукопись «Властелина колец» объемом в пять миллионов слов.

Калитка в Среднеземье. 4

Начиная с самого детства Толкину шестьдесят с лишним лет снился один и тот же сон, повторявшийся без малейших видимых причин и без всякой закономерности, которая помогла бы предсказать новое его возвращение. Толкину снилось море. Изумрудно-зеленый остров и гигантская волна, которая вдруг вырастала посреди безмятежной глади, чтобы в следующую секунду обрушиться на цветущий кусочек суши и поглотить его навсегда. В этот момент Толкин просыпался. Он часто рассказывал про свой сон друзьям, обычно посмеиваясь и выдвигая самые нелепые толкования. Но однажды проговорился, что ему кажется, будто зеленый остров взывает о помощи. Просит его, Джона Рональда Руэла Толкина, что-то сделать. Что-то такое, чтобы остров остался — или хоть память о зеленом кусочке земли посреди безбрежного моря. После 1955-го, когда закончилась растянувшаяся на три тома и несколько лет публикация «Властелина колец», Толкин ни разу не упомянул о своем сне даже в разговорах с самыми близкими. Вероятно, потому, что больше ему этот сон уже не снился.

Эпилог

Толкин так и не дописал «Сильмариллион». Его подготовил к печати посвященный в эльфийские тайны сын Кристофер — в 1977-м, через четыре года после смерти отца. Публикация эта не стала событием, да, видимо, и не могла. Придумав язык эльфов, разработав их мифологию и историю, создав их литературу, одно звено Толкин, пожалуй, все-таки упустил. «Сильмариллиону» требовались эльфы-читатели, а тут уж даже гений был бессилен. И хотя, уйдя в 1959 году на пенсию, Толкин каждый день исправно удалялся в кабинет и брался за рукопись, дальше дело обычно и не шло. Посидев полчаса над ворохом беспорядочно рассеянных тут и там листов, он вздыхал, улыбался, запирал дверь и вынимал из заветного ящика стола колоду карт. Толкин обожал пасьянсы. И если в былые годы они часто отвлекали его от работы, то теперь уже работа почти не отвлекала от любимого занятия. Вечерами он, притворно сокрушаясь, сообщал Эдит, что опять не слишком продвинулся. И ободрительно добавлял, что, может быть, завтра. Наверное, он просто не хотел теперь заканчивать книгу всей своей жизни. Потому что книгой всей жизни неожиданно оказалась другая, уже написанная и сделавшая его великим. Впрочем, слава и богатство пришли к нему в 63 года, когда человека поздно испытывать медными трубами. Его наградили орденом Британской империи, родной Оксфорд присвоил ему степень почетного доктора литературы, а имя его пришлось убрать из телефонного справочника из-за бесконечного числа обожателей, стремившихся лично пообщаться с самим Толкином. А он покупал выросшим детям машины и дома, дружил с продавцами окрестных лавочек, таксистами, полисменами и прислугой и в погожие дни подолгу сидел в палисаднике, дымя трубкой. Невысокий, улыбающийся, в непременном ярком жилете — удивительно похожий на хоббита на пороге родной норы.

CGIWrap Error: Execution of this script not permitted

CGIWrap Error: Execution of this script not permitted


Execution of (/home/tolkien/public_html/cgi-bin/opinions.cgi) is not permitted for the following reason:

Script is not executable. Issue 'chmod 755 filename'

Server Data:

Server Administrator/Contact: null@kulichki.com
Server Name: www.kulichki.com
Server Port: 80
Server Protocol: INCLUDED

Request Data:

User Agent/Browser: claudebot
Request Method: GET
Remote Address: 34.204.177.148
Remote Port: 15274
Query String: item=020501a


Цитата наугад

Это и другие наблюдения прессы — в «Подшивке Лэймара».




© Арда-на-Куличках

© Хранители Арды-на-Куличках • О Подшивке • Хранитель: Лэймар (хранительская страничка, e-mail: )