Вторая тетрадь, точное подобие той, в которой мать переписывала Хижину проигранной игры, содержит текст, написанный почерком отца (все остальные тексты Забытых сказаний также принадлежат его руке, кроме чистовой копии Падения Гондолина ^**), чернилами, и озаглавленный ╚Увязка Хижины проигранной игры и (Сказание 2) Музыки Айнур╩. Текст подхватывает последние слова Вайре, обращенные к Эриолу (с. 20) и, в свою очередь, прямо переходит в Музыку Айнур (в третьей тетради, точно такой же, как и первые две). Единственное указание о датировке Увязки и Музыки≈ письмо, отправленное отцом в июле 1964 г. (Письма, с. 345), в котором он говорит, что, когда в Оксфорде он ╚был в штате тогда еще незаконченного великого Словаря╩, он ╚написал один космогонический миф, Музыка Айнур╩. Всостав группы Оксфордского Словаря он вошел в ноябре 1918 г., а покинул ее весной 1920 г. (Биография, с. 99, 102). Если память его не подвела, и свидетельств иного нет, то пауза между Хижиной проигранной игры и Музыкой Айнур составила около двух лет.

Увязка между ними существует в единственной версии, так как чернильный текст записывался поверх полностью стертого карандашного черновика. Поэтому я сопровождаю Увязку кратким комментарием перед Музыкой Айнур.

≈ Однако, ≈ воскликнул Эриол, ≈ многое пока укрылось от моего разумения. Я бы, например, охотно послушал, какова суть Валар. Они боги?

≈ Суть их такова, ≈ отвечал Линдо, ≈ хотя рассказывают о них много небывальщины и выдумок, далеких от истины, и называют их многими чуждыми именами, которые ты здесь не услышишь.

Но тут Вайре прервала их.

≈ Этот вечер, Линдо, не следует длить рассказами. Час покоя уже подступил, и при всей своей неутомимости гость наш устал с дороги. Пошли за свечами сна, а дальнейшие повести для утоления сердца и наполнения ума странник услышит завтра.

Эриолу же она сказала:

≈ Не думай, что завтра ты должен непременно покинуть наш дом; ибо никто к тому не понуждается. Нет, всякий может остаться, пока остается недосказанной повесть, которую он хотел услышать.

Тогда Эриол отвечал, что всякое стремление к отъезду в иные края оставило его сердце, и что самым прекрасным на свете кажется ему погостить немного здесь. Вслед за этим внесли свечи сна, и каждый из собравшихся взял по свече, а двое обитателей дома пригласили Эриола за собой. Один из них был привратник, который давеча открыл на стук Эриола. Был он с виду седовласым стариком ≈ мало кто так выглядел из этого народа; зато другой, с обветренным лицом и смеющимися голубыми глазами был худ и низкоросл, так что никто бы не смог сказать, пятьдесят ему лет, или десять тысяч. То был Ильверин, или Сердечко.

Эти двое провели его вниз по коридору с вытканными историями к большой дубовой лестнице, по которой он последовал за ними. Лестница, завиваясь, поднималась вверх, пока не вывела их к проходу, освещенному маленькими висячими светильниками цветного стекла, которые, покачиваясь, рассыпали брызги ярких бликов по полу и драпировкам.

Следуя этим проходом, провожатые Эриола обогнули внезапно обозначившийся угол и, спустившись в полутьме на несколько ступенек, распахнули перед ним дверь. Поклонившись, они пожелали ему спокойной ночи, и сказал Сердечко: ╚Попутного ветра и счастливых странствий в твоих снах!╩, после чего они удалились. Он же обнаружил, что находится в уютной комнатке, и была там постель чистейшего белья, и пышные подушки подле окна, и ночь за окном казалась благоуханной и теплой, хотя он только что наслаждался жаром от поленьев, пылавших в Очаге преданий. Вся утварь здесь была темного дерева, и его большая свеча, мерцая мягким светом, наполняла комнату колдовством, пока не подумалось ему, что из всех благ земных лучшее ≈ это сон, а из всех снов лучший тот, который снится в этой волшебной спальне. Однако прежде, чем улечься, Эриол распахнул окно, через которое хлынули запахи цветов, и бросил взгляд на темные деревья в саду, меж которыми луна проложила серебристые дорожки и разбросала черные тени. Окно его оказалось высоко над этими лужайками там внизу; и соловей внезапно запел в соседней кроне.

Затем Эриол заснул, и в сны его вплеталась музыка, изысканнее и прозрачнее которой он не слыхал никогда, и была она исполнена печали. Такова была эта музыка, как если бы серебряные трубы или флейты из самых тонких и изящных выводили на подлунных полянах кристально чистые ноты и тонкие, как паутинка, созвучия; и Эриол во сне тосковал с ними, сам не зная о чем.

Когда он проснулся, солнце уже восходило, и никакой музыки не было слышно, если не считать пения бесчисленных птиц за окном. Свет, пробиваясь сквозь стекла, рассыпался веселыми зайчиками, и комната его, со всеми своими ароматами и симпатичными драпировками показалась еще милее, чем прежде. Однако Эриол встал и, облачившись в чистые одежды, приготовленные ему для того, чтобы он мог сбросить свои, пропылившиеся в дороге, устремился из спальни; и он блуждал по переходам этого дома, пока не набрел на лестничку, спустившись по которой попал на веранду, выходившую в солнечный дворик. Была там решетчатая калитка, отворившаяся под его рукой и пропустившая в тот самый сад, лужайки которого раскинулись под окном его комнаты. Там бродил он, вдыхая прану и любуясь восходом солнца над странными крышами этого города, когда перед ним вдруг из орешниковой аллеи появился пожилой привратник. Он не заметил Эриола, поскольку, как обычно, склонил голову к земле и что-то быстро бормотал себе под нос. Однако Эриол обратился к нему с пожеланием доброго утра, и тот очнулся и сказал:

≈ Прошу прощения, сударь мой! Я тебя не заметил ≈ прислушивался к птичьему пению. По правде говоря, ты застал меня в унынии. Увы! Здесь у меня появился один чернокрылый плут и наглец, распевающий песни, дотоле неведомые мне, на языке, который чужд моему слуху. Это невыносимо, сударь мой, это невыносимо, ибо я считал, что знаю речи всех птиц, хотя бы простейшие. Я думаю спровадить его к Мандосу за нахальство!

Тут Эриол рассмеялся от всего сердца, но привратник продолжал:

≈ Да, да, сударь, да раздерет его Тевильдо Князь Котов за то, что он осмелился устроиться на насесте в саду, что на попечении Румиля! Знай, что мы, Нолдоли не стареем удивительно долго, но я поседел, изучая все языки Валар и все языки Эльдар. Задолго до падения Гондолина, сударь мой, я скрашивал свою долю раба Мэлько, разбирая рычание всех его тварей и орков. Не внятен ли был мне язык зверей до самого тонкого мышиного писка? Не различал ли я оттенков даже в бездумном гудении бессловесного жука? Они меня волновали тогда превыше человеческих языков, но Мэлько отбирает их! Они плывут и меняются, меняются и плывут, и не найти в них той прочной основы, из которой сплетают песни труда или сказания. Для чего я этим утром чувствовал себя подобно Омару из Валар, знающему все языки? Я внимал согласию птичьих голосов, постигая каждый, узнавая каждую любимую мелодию, и тут, тирипти лирилла, является какая-то пичуга, мэльково отродье┘ Но я утомил тебя своими причитаниями о песнях и словах.

≈ Отнюдь нет, ≈ сказал Эриол, ≈ но я умоляю тебя не принимать столь близко к сердцу какого-то наглеца из дроздов. Если глаза меня не обманывают, ты ухаживал за этим садом много лет. Тогда тебе должно быть ведомо множество песен и языков ≈ достаточно, чтобы успокоить сердце величайшего из мудрецов, если это действительно первый голос, что ты здесь услышал, но не смог изъяснить. Не правду ли говорят, что в каждой роще ≈ если не в каждом гнезде! ≈ птицы щебечут по-своему?

≈ Да, так говорят, и говорят истинно, ≈ ответил Румиль, ≈ и все песни Тол Эрессеа временами можно слышать в этом саду.

≈ Сердце мое исполнилось радости, ≈ сказал Эриол, ≈ когда я стал понимать дивный язык Эльдар Тол Эрессеа, ≈ но чудно мне было слушать тебя, когда ты говорил так, как если бы у Эльдар было много наречий; так ли я понял?

≈ Так, ≈ отвечал Румиль, ≈ ибо еще существует язык, которому хранят верность Нолдоли. Но встарь у народов Телери, Солосимпи и Инвир были свои, отличные от него. Эти языки оказались не столь стойкими, и сейчас они слились в тот язык островных эльфов, которому ты научился. Есть также затерявшиеся племена, что живут в горестных скитаниях по Большим Землям, и они, может быть, говорят теперь совсем чуждо, ибо эпохи прошли со времени исхода из Кора; и, как я полагаю, именно долгие странствия Нолдоли по Земле и черные века их рабства стали причиной глубокого расхождения их языка с языком их родичей, живших все это время в Валиноре. Тем не менее, родство между речью Нолдоли и эльфийским Эльдар, на мой искушенный взгляд, несомненно┘ но я опять утомляю тебя! Я не встретил еще ни одного слушателя в мире, который не устал бы задолго до конца таких рассуждений. ╚Языки и наречия, ≈ хмыкают они, ≈ нам и одного хватает╩. Это слова Сердечка, служителя Гонга. ╚Языка Нолдоли, ≈ сказал он однажды, ≈ мне достаточно, ибо не на нем ли, и ни на каком ином, говорили Эарендил, и Туор, и мой отец Бронвег, которого вы, ошибочно смягчая звуки, называете Воронве╩. Однако в конце концов ему пришлось научиться эльфийскому, ибо иначе он был обречен молчанию или расставанию с Мар Ванва Туалиева ≈ а сердце его не вынесло бы ни того, ни другого. И вот ≈ ныне он щебечет на языке Эльдар, как дева из Инвир, не хуже самой Мериль-и-Туринкви, нашей королевы, да хранит ее Манве! Но и это не всё ≈ существует, помимо того, сокровенный язык, которым записаны многие песни Эльдар, и книги мудрости, и история древности и начала начал, но на котором уже не говорят. Язык этот звучит только на высоком совете Валар, и мало кто из нынешних Эльдар может прочесть его знаки или хотя бы распознать их. Многому из этого я выучился в Коре, целую жизнь тому назад, благодаря щедрости Ауле, и потому многое мне ведомо, очень многое┘

≈ Тогда, ≈ воскликнул Эриол, ≈ ты, может быть, поведаешь мне о тех вещах, что я сгораю желанием постичь после вчерашних бесед у Очага преданий? Какова суть Валар ≈ Манве, Ауле, и кого ты еще называл, ≈ и ради чего народ Эльдар покинул свой дивный дом в Валиноре?

Тем временем солнце поднялось уже высоко и стало пригревать, и усыпало лужайки золотом, и птицы грянули мощным хором. Они зашли в тенистую беседку, и Румиль сел на скамью резного камня, обросшую мхом. И ответил он так:

≈ Безмерно то, о чем ты спрашиваешь, и истинный ответ требует простереть изыскания за те пределы бездны времен, которых не достигает даже взгляд Румиля, старейшего из Нолдоли. Все предания Валар и эльфов сплетены так тесно, что редкое из них можно изложить, избежав необходимости воскрешать всю их великую историю.

≈ И все же, ≈ вновь воскликнул Эриол, ≈ прошу тебя, Румиль, расскажи мне о том, что ведомо тебе о самом начале начал, чтобы я, наконец, стал понимать то, мне рассказывают на этом острове!

Но Румиль сказал только:

≈ Илуватар был в начале начал, и далее не простирается мудрость Валар, ниже▓ Эльдар или Людей.

≈ А кто есть Илуватар? ≈ вопросил Эриол. ≈ Кто-то из богов?

≈ Нет, ≈ сказал Румиль, ≈ ни он из богов, ни они из него. Илуватар ≈ Предвечный Владетель из-за пределов Мира. Мир стал чрез него, но он не от Мира и не в Мире, однако он любит Мир.

≈ Об этом я нигде и никогда не слыхал, ≈ сказал Эриол.

≈ Вполне возможно, ≈ отозвался Румиль, ≈ ибо Люди молодой народ, и еще нечасто среди них рассказывают о Музыке Айнур.

≈ Просвети меня, ≈ попросил Эриол, ≈ просвети в моем невежестве, что есть Музыка Айнур?

Комментарий к ╚Увязке Хижины проигранной игры и Музыки Айнур╩

Итак, Айнулиндалэ впервые достигла ушей смертного, когда Эриол сидел в залитом солнцем саду на Тол Эрессеа. Даже после того, как Эриол (Эльфвинэ) выпал из числа персонажей, Румиль, великий нолдорский мудрец из Тириона, ╚который первый придумал знаки, подходящие для запечатления речей и песен╩ (Сильмариллион, с.63), сохранился, и Музыка Айнур по-прежнему приписывалась ему, хотя его образ приобрел монументальность, сообщаемую ароматом древности, и далеко ушел от болтливого и чудаковатого филолога из Кортириона. Следует отметить, что в данной версии Румиль побывал рабом у Мэлько.

Здесь же возникает тема изгнания Нолдор из Валинора, ибо слова Румиля об исходе из Кора, без сомнения, относятся именно к этому событию, а не к ╚выходу Инве в мир╩ (с. 16,26); кое-что сообщается также о языках и их носителях.

В Увязке Румиль утверждает:

(1) что между Телери, Солосимпи и Инвир имелись языковые различия в прошлом;

(2) но эти диалекты ╚сейчас слились в язык островных эльфов╩;

(3) что язык Нолдоли (Gnomes) сильно изменился за время их скитаний по Большим Землям и плена у Мэлько;

(4) что Нолдоли, живущие ныне на Тол Эрессеа, приняли язык островных эльфов; однако иные остались в Больших Землях. (Когда Румиль говорит о ╚затерявшихся племенах, что живут в горестных скитаниях по Большим Землям╩, которые, ╚может быть, говорят теперь совсем чуждо╩, он, похоже, имеет в виду те остатки нолдорских изгнанников из Кора, которые, в отличие от него, не попали на Тол Эрессеа, но не тех эльфов, которые никогда не бывали в Валиноре ^***).

В Забытых сказаниях Морские эльфы, названные впоследствии Телери, именуются Солосимпи (╚Трубачи Побережья╩). Тогда требуется объяснить то смущающее обстоятельство, что Телери называлось первое из эльфийских колен во главе с королем Инве (описание Ваниар в Сильмариллионе). Кем тогда считать Инвир? Мериль-и-Ту-ринкви позже говорит Эриолу (с. 115), что Телери ≈ это те, кто последовал за Инве, ╚но его родичи и потомки составляют тот царственный род Инвир, чья кровь течет во мне╩. Тогда следует рассматривать Инвир как королевский клан среди Телери, а соотношение между старой концепцией и тем, что говорится в Сильмариллионе, можно проиллюстрировать следующим образом:

В Увязке Румиль, как кажется, утверждает, что народ Эльдар отличается от народа Нолдоли ≈ ╚родство между речью Нолдоли и эльфийским Эльдар, на мой искушенный взгляд, несомненно┘╩. Народы Эльдар и Нолдоли противопоставляются и в прозаическом вступлении к ╚Кортириону под кронами╩ (с. 25). В других местах эльфийский язык противопоставляется нолдорскому (Gnomish), а слово ╚эльдарский╩ используется как форма, контрадиктная ╚нолдорскому╩. На самом деле в Забытых сказаниях довольно явно указывается, что Нолдоли, собственно, входят в число Эльдар ≈ например, ╚Нолдоли, мудрецы среди Эльдар╩ (с. 58 ^****). С другой стороны, мы читаем, что после бегства Нолдоли из Валинора Ауле ╚по-прежнему дарил своей любовью нескольких сохранивших верность Нолдоли, которые остались при его чертогах, но именовал их уже как Эльдар╩ (с. 176). Здесь нет явного противоречия, как может показаться на первый взгляд. Похоже, что, с одной стороны, противопоставление ╚эльдарского╩ (╚эльфийского╩) языку Нолдоли возникло из-за того, что последний выделился в отдельный язык; и в то время, как Нолдоли определенно составляли часть Эльдар, об их языке этого сказать было нельзя. С другой стороны, Нолдоли очень давно покинули Кор и, таким образом, выпали из ╚Корэльдар╩. Слово ╚Эльдар╩ при этом сузило свое значение, однако в любой момент оно могло быть вновь расширено до старого смысла, в котором Нолдоли ≈ часть Эльдар.

Если это так, то узкий смысл понятия ╚Эльдар╩ отражает позднейшую языковую ситуацию на Тол Эрессеа; и действительно, в дальнейших сказаниях, где повествуется о временах до мятежа Нолдоли и их исхода из Валинора, их неизменно обозначают как Эльдар. После мятежа, как цитировалось выше, Ауле не хотел называть оставшихся в Валиноре именем Нолдоли, и, по логике вещей, не видел Эльдар в тех, кто ушел.

Та же двусмысленность имеет место со словами ╚эльфы╩ и ╚эльфийский╩. Румиль здесь называет язык Эльдар ╚эльфийским╩, в противоположность ╚нолдорскому╩; рассказчик Легенды о Тинувиэли говорит: ╚Это моя сказка, и это предание Нолдоли, и потому я прошу, чтобы ты не возмущал ухо Эриола своими эльфийскими именами╩; в том же фрагменте эльфы подчеркнуто противопоставляются Нолдоли. Однако, опятьтаки, в дальнейших историях этой книги слова ╚эльфы╩, ╚Эльдар╩, ╚Эльдалиэ╩ используются попеременно для обозначения Трех Колен (см., например, описание споров среди Валар относительно приглашения эльфов в Валинор, с. 116√118). И, наконец, очевидно похожие вариации имеют место со словом ╚Дивный╩ (fairy); так, Тол Эрессеа ≈ это название ╚на Дивном наречии╩, в то время как ╚Нолдоли называют его Дор Файдвен╩ (с. 13), но с другой стороны, Гильфанона из Нолдоли называют ╚одним из старейших среди Дивного народа╩ (с. 175).

Из замечаний Румиля вырисовывается объяснение корней ╚глубокого расхождения╩ между двумя ветвями эльфийской речи, полностью отличающееся от тех причин, с которыми раскол связывался впоследствии. Здесь Румиль приписывает его ╚долгим странствиям Нолдоли по Земле и черным векам их рабства╩ (в то время как их родичи жили все это время в Валиноре), ≈ то есть, в более поздних терминах, Изгнанию Нолдор. В Сильмариллионе же (см. особенно с. 113, 129) язык Валинора был принесен в Средиземье на кораблях Нолдор, которые, однако, отказались от него (сохранив только для общения меж собой) и взамен приняли синдарин ≈ язык Серых эльфов, никогда не бывавших в Валиноре. Квениа и синдарин имели общие корни, но ╚глубокое расхождение╩ между ними было вызвано эпохами раздельной жизни. С другой стороны, в Забытых Сказаниях эльфийская речь Валинора также появляется в Больших Землях с приходом Нолдор, но они сохраняют ее, и тут язык начинает изменяться сам, становясь совершенно иным. Другими словами, согласно первоначальной концепции, ╚второй язык╩ отщепляется от предкового лишь с переселением Нолдор из Валинора в Большие Земли, в то время как впоследствии было принято, что ╚первый╩ и ╚второй╩ языки разделились на заре истории эльфов. Тем не менее, язык Нолдор ≈ это синдарин, в том смысле, что это реально существующий язык, который в конце концов, по мере эволюции всего замысла, стал языком Серых эльфов Белерианда.

Что касается слов Румиля насчет сокровенного языка, используемого среди Валар, которым когда-то записывались песни Эльдар и книги мудрости, но который уже мало кто знает, то приведем, для сравнения, следующее замечание из сокращенного карманного издания Забытых Сказаний (см. ссылку на с. 23):

Боги понимали язык эльфов, но меж собой им не пользовались. Мудрейшие из эльфов хорошо знали язык богов, и это знание долго хранилось среди Телери и Нолдоли, однако ко времени прихода на Тол Эрессеа никто не владел им, кроме Инвир, и сейчас оно живет лишь в Доме Мериль.

В Увязке появляются некоторые новые персонажи. Омар из Валар, ╚знающий все языки╩, не пережил Забытых Сказаний; впоследствии его изредка упоминают, но он остается бесплотным духом. Туор и Бронвег появляются из истории о Падении Гондолина, которая уже была написана; Бронвег ≈ это нолдорская форма имени Воронве, того самого Воронве, что сопровождал Туора из Виньямара в Гондолин в позднейшей легенде. Тевильдо Князь Котов ≈ это демонический слуга Мэлько, отдаленный предшественник Саурона; он является одним из главных действующих лиц в первоначальном варианте рассказа о Берене и Тинувиэль, который также был к тому времени уже написан (Легенда о Тинувиэли).

Служитель Гонга Сердечко, сын Бронвега, получает здесь эльфийское имя Ильверин (первоначально Эльвенильдо).

Музыка Айнур

Черновик оригинального текста Музыки Айнур с многочисленными исправлениями, записанный на скорую руку карандашом, сохранился в виде отдельных листков, вложенных в тетрадь, которая содержит более полный и гораздо более законченный текст, написанный чернилами. Однако этот второй вариант покоится на фундаменте первого, который изменялся, главным образом, путем добавлений. Текст, приводимый ниже ≈ это второй вариант; некоторые же места, где две версии заметно различаются, откомментированы (на мой взгляд, лишь немногие из этих различий имеют существенное значение). Выдержки из первого варианта, приводимые в примечаниях, показывают, что вначале форма множественного числа была не Айнур, а Айну, а Илуватар первоначально был Илу (хотя Илуватар также встречается в черновике).

И сказал тогда Румиль:

≈ Выслушай же то, что еще не достигало людских ушей; то, о чем и эльфы редко говорят между собой; то, о чем Манве, Властитель над Эльфами и Людьми, сокровенно поведал праотцам моего отца во глубине времен ¹. Так вот, одиноким жил Илуватар. И Айнур первыми воспел он к бытию, и слава их и мощь превыше, чем у любых его созданий в Мире и вне его. Затем он измыслил для них обиталища в пустоте и жил среди Айнур, открывая им все сущие сущности, главнейшая из которых музыка.

Когда бы он ни обращался к ним, предлагая темы для песни и для радостного гимна, открывая множество великих и прекрасных сущностей, что вечно провидел он в своем разуме и сердце, они творили ему музыку, и голоса их инструментов величественно возносились над его престолом.

И вот однажды Илуватар извлек для Айнур могучий замысел из своего сердца, развернув пред ними историю, чьи безбрежность и величие не имели себе равных среди всего, о чем он рассказывал прежде; и великолепие ее начала и благородство ее завершения поразили Айнур настолько, что они склонились пред Илуватаром и остались безмолвными.

Тогда Илуватар возгласил:

≈ И повесть, что я развернул пред вами, и то великое владение красоты, которое я описал вам как сцену, где могла бы развернуться и быть сыгранной вся эта история, пока что лишь схемы. Я не заполнил всех пробелов, так же как не изложил в подробностях все изыски, прелести и тонкости, которыми полон мой разум. Засим я желаю, чтобы вы сотворили великую и славную музыку и воспели эту тему; и (поскольку многому я вас научил и ярко возжег в вас Сокровенное Пламя) ² чтобы вы применили ваш разум и искусность в украшении темы сообразно вашим идеям и помыслам. Я же воссяду, внемлю и возрадуюсь, что чрез вас я сотворил столько красоты, достойной Песни.

И тогда арфы и лютни, флейты и трубы, органы и бесчисленные хоры Айнур начали придавать теме Илуватара форму великой музыки; и вознеслись звуки могучих мелодий, переливаясь и перемежаясь, смешиваясь и растворяясь среди рокота гармоний, более грозного, чем рев океанов, пока чертоги Илуватара и пространства Айнур не наполнились музыкой, и эхом музыки, и эхом ее эха, вплоть до самых дальних, темных и пустых уголков. Ни до того, ни с той поры не было музыки столь неизмеримо огромного великолепия; хотя сказано, что в еще более великой сольются перед престолом Илуватара хоры Айнур и Сыновей Человеческих после Великого Завершения. Тогда самые могучие темы Илуватара будут сыграны верно, ибо для Айнур и Людей, наконец, станут внятны его разум и сердце и все его цели, насколько это возможно.

А пока что Илуватар восседал и внимал, и долгое время все казалось ему добрым, ибо почти не было в музыке фальшивых нот, и видел он пред собой Айнур, прилежно выучившихся многому. Однако по мере развития великой темы в сердце Мэлько закралось желание вплести в нее плоды его собственного суетного воображения, в диссонанс с замыслом Илуватара. Илуватар щедрее прочих Айнур одарил Мэлько искусностью, знанием и мудростью; и часто тот в одиночку забирался в самые темные и пустынные пространства в поисках Сокровенного Пламени, что сообщает Жизнь и Бытие (ибо питал он горячее желание самому призывать сущности к бытию). Мэлько не нашел искомого, ибо Пламя находилось у Илуватара, но пока что он этого не знал. ³

В укромной тьме Мэлько тщательно взлелеял свои собственные искусные замыслы, которые скрыл даже от Илуватара. И вот некоторые из этих замыслов и дум вплел он в свою музыку, и немедля вокруг него возник резкий диссонанс, и многие из игравших подле него смутились, и музыка их увяла, а замыслы их остались неясными и незавершенными; другие же стали подстраивать свою музыку в такт его мелодии, а не той великой теме, с которой они начали.

И так озорство Мэлько распространялось, омрачая музыку, ибо замыслы свои он обрел во тьме чуждой, куда Илуватар еще не обратил своего светлого лика. И чужда была его сокровенным думам красота замыслов Илуватара, и потому гармонии его рушились и распадались. Но восседал по-прежнему Илуватар и слушал, пока музыка не скатилась в глубины мрака и несуразности; и тогда печальная улыбка легла на его уста, и простер он левую руку. И тут же, хотя никто и не понял как, среди этих завываний родилась новая тема, подобная первоначальной и все же иная, и набрала мощь и сладкозвучие. Но разлад и фальшь, шедшие от Мэлько, стали заглушать ее, и не гармония то уже была, но сражение лязгающих звуков, в котором мало что можно было разобрать.

Тогда простер Илуватар правую руку, и не улыбка была уже на его лике, но скорбь. И стала быть третья тема, ни в чем не похожая на предыдущие. И взрастала она над какофонией, пока, наконец, не оказалось, что две музыки звучат одновременно вокруг престола Илуватара, безмерно различные меж собой. Одна, великая, была глубока и прекрасна, но пронизана неизбывной печалью, в то время как вторая, наконец достигшая единства и созвучия в себе, но громкая, пустая и надменная, триумфально ревела, как бы стремясь затопить первую. И все же, как ни грозно старалась звучать вторая, неизменно оказывалось, что так или иначе она дополняет и облагозвучивает первую.

В самом центре этой оглушающей схватки, от которой сотрясались чертоги Илуватара и дрожь пронизывала темные пространства, Илуватар простер над собой обе руки, и в одном непостижимом аккорде ≈ глубже неба, великолепнее солнца, пронзительнее взгляда Илуватара, ≈ музыка рухнула и оборвалась.

И тогда Илуватар молвил:

≈ Велики слава и мощь Айнур, и Мэлько среди них изощрен в знаниях. Но да станет известно для него и всех Айнур, что я, Илуватар, есть Отец Всего Сущего, и всему тому, что спели и сыграли вы, я есть причина ≈ так! И причина не музыки, что творите вы в космических пространствах, на радость мне и удовольствие вам самим, но причина возникающих в музыке формы и сути, подобных форме и сути самих Айнур, которые я измыслил, чтобы разделить с ними мое, Илуватара, собственное бытие. Может быть, я возлюблю эти порождения моей мелодии так же, как люблю Айнур, порождение моих дум ⁴, а может быть и больше. Ты же, Мэлько, узришь, что невозможно ни создать такую тему, чьим изначальным истоком не был бы Илуватар, ни изменить музыку помимо Илуватара. Тот же, кто попытается это сделать, обнаружит в конце концов, что лишь помог мне измыслить творение, еще более великолепное, и чудо, еще более изощренное. И вот! ≈ чрез Мэлько в тот замысел, что я развернул перед вами, вошли огненный ужас и ослепляющий гнев, и тоска, подобная черным водам, и злоба, столь же далекая от света моего, сколь глубины запредельных пространств тьмы. Чрез него боль и страдание возникли в лязге оглушительных аккордов; и в смешении звуков отвратительно зачавкали жестокость, и проклятия, и тьма, и всяческое разложение ≈ телесное или духовное, ≈ и предательский туман, и бесчинный пожар, и беспощадный холод, и смерть без надежды. И все это чрез него, но не от него. И узрит он, равно как и все вы, равно как и те создания, коим должно теперь обитать среди зла его и терпеть из-за Мэлько страдания и скорбь, ужас и злобу, что в конце все оборачивается к вящей славе моей, и его усилия делают мою тему лишь более достойной того, чтобы быть услышанной, Жизнь ≈ еще более достойной того, чтобы быть прожитой, а Мир ≈ настолько чудеснее и удивительнее, что он будет назван величайшим и любимейшим из деяний Илуватара.

Айнур ужаснули эти слова, и не все из сказанного они поняли, а Мэлько устыдился, а устыдившись ≈ преисполнился гнева и раздражения. Но тут Илуватар, видя их замешательство, восстал в своем величии и устремился из чертогов своих через светлые пространства, устроенные им для Айнур, в пространства тьмы; и пригласил он Айнур за собой.

И вот, когда уже со всех сторон их окружало одно лишь отсутствие всего, они внезапно узрели чудесное видение непревзойденной красы там, где только что была пустота. И сказал Илуватар:

≈ Вот ваша песнь и вот ваша музыка! По мере того, как вы играли, музыка, повинуясь моей воле, приобретала зримый облик, и вот! теперь мир развертывается, и история его начинается так же, как развертывалась и начиналась моя тема в вашем исполнении. Каждый найдет в сем моем замысле те украшения и детали, что придумал он сам; и даже Мэлько обнаружит там сущности, пусть и противные моему разумению, что ухитрился он измыслить в своем сердце. Только увидит он, что они есть ничто иное, как часть целого, и дань величию целого. Единственное, что добавил я ≈ это огонь, дающий Жизнь и Бытие.

И действительно, в центре мира горело Сокровенное Пламя.

К восхищению Айнур, у них на глазах мир выгнулся в пустоте и отделился от нее; и возрадовались они, увидев свет ≈ серебристый и золотистый одновременно; и смеялись они, наслаждаясь красками, а величественный рев океана наполнил их печалью. Сердца их радовались воздуху и ветрам и всем породам земным ≈ железу и камню, серебру и золоту; однако изо всех многочисленных субстанций наилучшей, и прекраснейшей, и ценнейшей сочли они воду. Действительно, из всех стихий, что есть в мире, вода хранит самое глубокое эхо Музыки Айнур, и многие из Сыновей Человеческих в самый последний день неутолимо будут внимать голосу моря и тосковать, сами не зная отчего.

Знай же, что вода возникла, главным образом, мечтою и помышлением Ульмо, кому Илуватар полнее прочих Айнур открыл глубины музыки, в то время как воздух и ветры и эфирные течения небес задумал Манве Сулимо, величайший и благороднейший из Айнур. Землю и большинство из ее самоцветов и самородков измыслил Ауле (кого Илуватар не менее, чем Мэлько, научил всяким премудростям), хотя многое здесь было и не от него ⁵.

Тогда Илуватар обратился к Ульмо:

≈ Зришь ли ты, что думы Мэлько об обжигающем беспощадном морозе не смогли разрушить красоты твоих хрустальных вод и прозрачных заводей? Даже там, где он мыслил утвердиться бесповоротно, ≈ смотри! ≈ легли снега, и мороз выковал изысканные узоры, и вознеслись грандиозные ледовые замки.

И еще сказал Илуватар:

≈ Мэлько замыслил испепеляющий зной и необузданные пожары, и все же не смог ни иссушить твои творения, ни заставить замолчать прибой твоих морей. Зато посмотри теперь на великолепие облаков в небесной вышине, очаруйся магией туманов и испарений, прислушайся к шепоту дождя, падающего на землю!

И отозвался Ульмо:

≈ Воистину, воды сейчас прекраснее, чем в моих самых прекрасных мечтах. Очарование снега превыше моих самых сокровенных помыслов, и если в них и была скромная музыка, то музыка дождя ≈ вот, что воистину прекрасно, и что переполняет мое сердце, и радуюсь я, что она достигает моих ушей, хотя и нет вещи на свете печальней, чем шелест дождя. И да будет так: среди воздуха и ветров найду я Манве Сулимо, и будем мы с ним вновь и вновь играть мелодии к твоей вящей славе и наслаждению!

И с той поры Ульмо и Манве стали лучшими друзьями и союзниками почти во всех делах ⁶.

Пока Илуватар говорил с Ульмо, мир разворачивался перед взором Айнур, и та история, что предложил им Илуватар как тему для великой музыки, начинала течение свое. Мало что из ее грядущих событий находится за пределами провидения Айнур, благодаря их общей памяти о речах Илуватара и знанию (хотя, может быть, неполному) каждым из них великой музыки ≈ и все же кое-что остается скрытым даже от них ⁷. Внимательно наблюдали они, пока, задолго до прихода Людей, ≈ что Людей! бессчетные века еще оставались до того, как первые из Эльдар затянули свои первые песни и огранили свои первые самоцветы и явили свое бесконечное очарование взорам Илуватара и Айнур, ≈ пока среди Айнур не возник раздор, настолько они были заворожены великолепием мира, в который вглядывались, и настолько покорены той историей, что разворачивалась в нем, и для которой красота мира была лишь фоном и сценой.

Ибо наступил момент, когда некоторые из них остались с Илуватаром за пределами мира, ≈ это были, в основном, те, кто старательно выводил ноты, играя по плану Илуватара и заботясь лишь о том, чтобы верно изложить его замысел, но не развить или украсить чем-нибудь. Другие же ≈ в том числе многие прекраснейшие и мудрейшие из Айнур ≈ возжаждали оставить Илуватара, чтобы жить в его мире. И говорили они так:

≈ Мы будем оберегать эти чистые порождения наших грез, которые твоим могуществом обрели бытие и непревзойденную красоту. Мы научим Эльдар и Людей всему, что они пожелают знать и уметь, когда придет предусмотренное тобой время появления на Земле сначала Эльдар, а затем и праотцев Людей.

Мэлько же притворился, что желает обуздывать бесчинства пожаров и прочих бедствий, что принес он на Землю, но действительным его намерением, которое он скрывал глубоко в своем сердце, было узурпировать власть прочих Айнур и наслать войну на Эльдар и Людей, ибо был он разгневан, что Илуватар предуготовил для этих племен столь великие дары ⁸.

Появление Эльдар и Людей было задумано самим Илуватаром, и никто из Айнур не отважился в своей музыке что-либо добавить к этой мелодии, ибо они не вполне постигли ее, когда Илуватар впервые объявил об этих созданиях. Посему истинно называются эти племена Детьми Илуватара. Может быть, именно по этой причине многие из Айнур, помимо Мэлько, стояли за вмешательство в дела Эльдар и Людей, будь то с добрыми или злыми намерениями; видя же, что Илуватар создал Эльдар весьма похожими на Айнур по натуре, если не по мощи и стати, в то время как Людей он оделил странными дарами, они имели дело, главным образом, с эльфами ⁹.

Читая в их сердцах, Илуватар даровал им желаемое, хотя, говорят, что глубоко при этом опечалился. Так появились в мире те могучие, которых мы знаем сейчас под именем Валар (или, что то же, Вали) ¹⁰. Живут они в Валиноре или в небесах; а другие на суше или в морских глубинах. Мелько правил обжигающими пожарами и морозами, самым лютым холодом и самыми глубокими горнилами под огнедышащими горами; и что есть в мире из бесчинного или чрезмерного, внезапного или жестокого, все это относят на его счет и, по большей части, справедливо. Ульмо же обитает в открытом океане и управляет течением всех вод и струением рек, наполнением родников и падением дождей и рос во всем мире. На дне морском он задумывает музыку глубокую и странную, но вечно полную печали; и помогает ему в том Манве Сулимо.

Когда эльфы пришли и стали жить в Коре, он многому научил Солосимпи, и отсюда происходит печальное очарование их мелодий и их неизменная любовь к прибрежным местам. При нем были Салмар, и Оссе, и Онен, которым он поручил управлять волнами и малыми морями, и многие иные.

Ауле же пребывал в Валиноре, и многие вещи обрели свою форму в его руках. Он придумывал приспособления и инструменты, с равной энергией ткал полотно и ковал металлы. Обработка земли и хлебопашество наполняли его восторгом, так же как языки и алфавиты, вышивка и живопись. Именно от него Нолдоли, мудрецы среди Эльдар, вечно жаждущие новых, неведомых ранее знаний и премудростей, научились бессчетным ремеслам, а равно магии и наукам без меры. Благодаря его урокам, к которым мастера Эльдар добавили великую красоту своего собственного разума и сердца и воображения, они изощрились в измышлении и огранке самоцветов. До Эльдар мир не знал драгоценностей, а прекраснейшими из всех драгоценностей были Сильмариллы, ныне утраченные.

Величайшим же и главным из сих четырех великих был Манве Сулимо. Он пребывал в Валиноре и восседал на изумительном троне в великолепном чертоге на высочайшей вершине Таникветиль, что воздвигнута на краю мира. В его чертог постоянно влетали и вылетали из него ястребы, чей зоркий взгляд пронзает море до самых глубин, проникает в самые потаенные пещеры и проницает самую черную тьму в мире. Они несли ему вести обо всем отовсюду, и мало что ускользало от него ≈ хотя некоторые вещи оставались скрыты даже от Главы Валар. С ним была Варда Прекрасная, ставшая его супругой и Повелительницей Звезд, и их дети ≈ Фионве-Урион и Эринти, любимица. Вокруг них обитает великий сонм светлых духов, и велико их счастье. Люди любят Манве даже больше, чем могучего Ульмо, ибо он никогда даже в мыслях своих не причинял им плохого, не требовал почестей и не ревновал свою власть, подобно древнему духу из Ваи ^*****. Особенная приязнь была между ним и Телери, коими правил Инве, и которые посвящали ему поэмы и песни; ибо хотя Ульмо ≈ повелитель музыки и властен над голосами инструментов, Манве непревзойден в искусстве сложения поэм и песен.

≈ О, Манве Сулимо в сапфировом убранстве, повелитель воздуха и ветров, владыка предержащий Валар, Эльдар и Людей и величайший оплот против злобы Мэлько! ¹¹

И продолжил Румиль:

≈ И вот! После ухода этих Айнур и принятия ими служения все было спокойно в течение долгой эпохи, пока Илуватар бдил. Но затем внезапно он возвестил:

≈ Узрите, я люблю этот мир, простертый как сцена для Эльдар и Людей, возлюбленных моих созданий. По приходу же Эльдар они будут самыми дивными и прекрасными среди всего, что было до того; и будут они глубже понимать красоту, и будут счастливее Людей. Однако Людям я дам новый, больший дар.

И следуя этому, он установил, что Людям должно иметь свободную волю, посредством которой (но в пределах, положенных стихиями и субстанциями и превратностями мира) они могли бы творить и направлять свою жизнь за рамки изначальной Музыки Айнур, которая для всего прочего в мире есть неумолимый рок. И сделал он так, что их руками все сущее должно обрести форму и быть завершено, а мир ≈ исполнен до самой последней и мельчайшей детали ¹². И вот! Даже для нас, Эльдар, к нашей печали стало явным, что Люди имеют странную способность к добру и злу и могут по своей прихоти, не оглядываясь на богов или духов, изменять суть вещей; так что мы говорим: ╚Сыновья Человеческие неподвластны судьбе, но они же странно слепы к тому, чему следовало бы радоваться великой радостью╩.

Илуватар знал, что Люди, вовлеченные в раздоры Айнур, не всегда будут использовать свой дар в согласии с его предназначением, но приговорил об этом так:

≈ Придет время, и они тоже увидят, что все сделанное ими, даже самые постыдные деяния и самые безобразные произведения, в конце концов оборачивается лишь к моей вящей славе и приносит свою дань красоте моего мира.

И все же среди Айнур поговаривают, что затеи Людей временами повергают Илуватара в горе; и если пожалованию дара свободы они дивились и завидовали, то безграничное его терпение к злоупотребляющим этим даром еще поразительнее для Валар и Дивного народа. У дара, однако, есть и другая сторона: Сыновья Человеческие приходят в этот мир, чтобы лишь недолго пожить в нем, после чего умирают окончательно и навсегда. Что же до Эльдар, то они живут до самого Великого Завершения ¹³, если не будут убиты или не исчахнут от горя (ибо подвержены и той, и другой смерти), и не поддаются старости ≈ разве что в течение десятков тысяч столетий; умирая же, они возрождаются в своих детях, так что числом ни убавляются, ни прибывают. И все же Сыновьям Человеческим после свершения всех вещей определено присоединиться ко Второй Музыке Айнур, тогда как свои замыслы относительно судьбы Эльдар после завершения мира Илуватар не открыл даже для Валар, и Мэлько не смог выведать их.

Текст Музыки Айнур продолжается фрагментом, переходящим без какого-либо разрыва в повествовании в рассказ о Воздвижении Валинора; однако я отнес этот переход к следующей главе. Исходный рукописный текст также не прерывался между двумя историями, и нет никаких намеков или признаков того, что композиция Воздвижения Валинора не следует построению Музыки Айнур.

В последующие годы миф о Творении пересматривался и переписывался снова и снова; примечательно, однако, что лишь в этом случае, в отличие от остальной мифологии, существует прямое наследование: каждый вариант непосредственно основан на предыдущем ^******. Более того ≈ и это самое примечательное, ≈ самая первая версия, написанная, когда отцу было 27 или 28 лет и еще привязанная к контексту Хижины проигранной игры, эволюционировала так, что ее концепция претерпела лишь немного изменений из тех, что относятся к существенным. В действительности изменений, которые можно отследить, шаг за шагом сравнивая последовательные варианты, было очень много, и много нового материала добавилось; однако первоначальная последовательность предложений, постоянно узнается и в последней версии Айнулиндалэ, написанной более чем тридцать лет спустя, и даже многие обороты речи пережили этот срок.

При сравнении видно, что великая тема, которую Илуватар предложил для Айнур, первоначально описывалась более определенно (╚И повесть, что я развернул пред вами┘╩, с. 53 ^*******), а его слова по завершении Музыки (╚Велика слава и мощь Айнур┘╩) содержали пространное объявление того, чему стал причиной Мэлько, и что он привнес в историю мира (с. 55). Но самое важное отличие заключается в том, что в ранней версии Мир впервые предстал перед глазами Айнур как реальность (╚и вот! теперь мир развертывается и история его начинается╩, с. 55 ), а не как Видение, скрывшееся от них и получившее существование только словом Илуватара: ╚Эа! Да Будет это всё!╩ (Сильмариллион, с. 20).

Будучи выявленными, все различия, тем не менее, гораздо менее замечательны, чем цельность и завершенность мифа о Творении в его самом первом варианте.

Кроме того, в этом Сказании возникают многие менее важные подробности, и многим из них суждено было сохраниться. К имени Манве, ╚владыки Валар, Эльдар и Людей╩, добавляется Сулимо (Su▓limo), ╚повелитель воздуха и ветров╩; его убранство сапфировое, а всевидящие ястребы вылетают из его обители на Таникветиль (Сильмариллион, с. 40); он особенно любит Телери (в дальнейшем ≈ Ваниар), и от него те получают в дар поэзию и песни; а супруга его ≈ Варда, Повелительница Звезд.

Манве, Мэлько, Ульмо и Ауле обозначены как ╚четыре великих╩; в конечном счете великих Валар, Аратар, стало числом девять, однако до того в иерархии Валар произошло много подвижек. Основные черты Ауле и его особая приязнь к Нолдоли возникают здесь в том виде, в котором сохранятся впоследствии, хотя здесь ему приписывается восхищение ╚языками и алфавитами╩, в то время как в Сильмариллионе (с. 39) это хоть и не отрицается прямо, но довольно явно подразумевается, что языки и азбуки ≈ заслуга и искусство исключительно эльфов√Нолдор; далее в Забытых сказаниях (с. 141) говорится, что Ауле ╚изобрел письмена и алфавиты с помощью Нолдор╩. Ульмо, особо связываемый с Солосимпи (в дальнейшем ≈ Телери), предстает здесь более ╚требовательным к почестям и ревнивым к своей власти╩, чем Манве; обитает он в Ваи. Ваи появился вместо первоначального ╚Ульмонан╩, но это не просто замена одного имени другим: Ульмонан именовался чертог Ульмо, находившийся в Ваи, открытом (Внешнем) океане. Значение Ваи, важного элемента первоначальной космологии, прояснится в следующей главе.

Появляются здесь и другие божества. У Манве и Варды есть дети, Фионве√Урион и Эринти. Эринти впоследствии стала Ильмаре, ╚приближенной Варды╩ (Сильмариллион,. с 30), но больше нигде не упоминалась (см. стр. 202). Фионве, много позже переименованный в Эонве, выдержал испытание временем и, когда идея ╚детей Валар╩ была заброшена, стал Вестником Манве. Появляются духи, подчиненные Ульмо: Сальмар, Оссе и Онен (впоследствии ≈ Уинен); хотя все они сохранились в пантеоне, до появления концепции Майар оставалось еще много лет, так что Оссе долго числился среди Валар. Валар часто называют богами (например, когда Эриол спрашивает, боги ли они, Линдо отвечает утвердительно, с. 45), и это словоупотребление долго сохранялось в ходе развития мифологии.

Здесь формально заявлены идеи о возрождении эльфов в своих детях и о разных судьбах эльфов и Людей. В этой связи можно упомянуть одну забавную деталь. В начале вышеприведенного текста (с. 53 ^********) сказано: ╚в еще более великой [музыке] сольются перед престолом Илуватара хоры Айнур и Сыновей Человеческих после Великого Завершения╩. В заключительном предложении того же текста мы читаем: ╚И все же Сыновьям Человеческим после свершения всех вещей определено присоединиться ко Второй Музыке Айнур, тогда как свои замыслы относительно судьбы Эльдар после завершения мира Илуватар не открыл даже для Валар, и Мэлько не смог выведать их╩. В первой же версии Айнулиндалэ (датируемой 1930-ми годами) первое из этих предложений стало звучать так: ╚┘хоры Айнур и Детей Илуватара после Великого Завершения╩. В то же время второе осталось, по существу, неизменным. Это противоречие сохранилось вплоть до окончательной версии. Возможно, изменение первого предложения было результатом нечаянной подстановки шаблонного оборота, впоследствии так и не обнаруженной. Однако при публикации (с. 15, 42) я оставил эти две фразы как есть.